верил свято: если после пригрезившегося кошмара смыть кончики пальцев водой,
сон не сделается явью, - сколько раз так бывало и всегда кончалось добром.
Вернувшись в широкую двуспальную кровать, тяжело затянулся папиросой,
подумав: "Был бы Столыпин покрепче, не стал бы я пальцы водою смывать, да
здравствует республика и ее создатель Александр Герасимов!"
А между тем директор департамента полиции Максимилиан Иванович
Трусевич, поселившийся в "штабной" гостинице вместе с "тихоней" - товарищем
министра внутренних дел Александром Александровичем Макаровым (старый друг
Петра Аркадьевича, - еще с тех пор, как Столыпин был саратовским
губернатором, а он, Макаров, председателем судебной палаты, поэтому и тащил
за собой повсюду) и с генералом Курловым (змей, грязный человек, навязан в
товарищи министра внутренних дел по высочайшему повелению), получив в руки
депешу, залитую сургучом, "строго секретно, вручить лично", отправился к
себе в номер, сломал сургучи, достал сводку наружного наблюдения,
поставленного им за Герасимовым (без занесения в делопроизводство, работали
свои самые доверенные люди), и углубился в чтение.
На пяти страницах, написанных убористым почерком от руки (машинке такое
не доверишь, у Герасимова всюду свои люди, не исключено, что и в
стенографическом бюро департамента кого заагентурил), Трусевич подчеркнул
лишь несколько строк: "Сероглазый" (так филеры обозначили Герасимова) в
13.32 зашел в кафе и занял столик в глубине зала. В 13.40 к нему присел
"Урод" (так был обозначен Азеф). В течение двадцати пяти минут они, заказав
две чашки кофе со сливками, беседовали о чем-то; ввиду указания "не пугать",
попыток прослушать собеседование не предпринималось.
В 14.05 "Урод" вышел из кафе и, взяв пролетку, отправился в центр
города.
В 141! "Сероглазый" вышел из кафе и, сев в ожидавший его экипаж,
поехал, в военную гавань, где встретился с "Толстым" (такую кличку филеры
департамента дали дворцовому коменданту Дедюлину) и "Рыжим" (так был
обозначен начальник личной охраны государя генерал Спиридович).
В 14.42 все трое на боте отправились на военный корабль.
В 14.57 "Урод" встретился в ресторане "Золотая корона" с "Черным" (так
был обозначен Карпович)
В 15.08 "Черный", расставшись с "Уродом", который не стал обедать,
отправился в район Нымме, дом семь, собственность шкипера Густава Юрна, где
находился сорок пять минут.
В 15.53 "Черный" вышел из дома и, тщательно проверяясь, отправился в
центр, в ресторан "Золотая корона", где "Урод", не входивший ни с кем в
контакт, заканчивал обед кофеем. "Черный" присел за столик "Урода" и
беседовал с ним в течение пятнадцати минут. После этого они расстались,
"Урод" отправился на вокзал и, взяв билет на петербургский поезд, зашел к
начальнику железнодорожной станции "Ревель". Через окно было видно, что он
спросил разрешения позвонить по телефонному аппарату. Такое разрешение ему
было дадено.
Опросом барышни с телефонной станции вокзала удалось выяснить, что из
кабинета начальника действительно звонили в город, назвав номер отеля
"Люкс". Точного содержания разговора телефонистка не помнит, но смысл
сводился к тому, что "кризис заболевания прошел, ничего опасного для
организма более нет, только нельзя допускать максимальной температуры,
следует сразу же применять хирургические меры". Это послание просили
передать некому "Александру Васильевичу".
Между тем в 15.45 из дома шкипера Юрна вышел неизвестный, примерно
двадцати трех лет, высокий блондин с пшеничными усами, нос прямой, глаза
голубые, круглой формы, сам очень высокий, примерно двух метров росту,
одетый в форму мичмана военного флота, и отправился к военной гавани, где
сел на парапет, ожидая кого- то в течение часа, не входя ни с кем в контакт.
После этого вернулся домой и более никуда не выходил и никого из неизвестных
не принимал; присвоена кличка Усатый".
Трусевич позвонил доверенному сотруднику особого отдела, ведавшему
агентурой, и попросил немедленно прийти, захватив привезенные дубликаты
фотографий боевиков- максималистов, заговор против себя понял сразу же,
прочитав строчку по поводу "максимальной" температуры. Урод своих боевиков,
понятно, от дела отвел, служит Герасимову не за страх, а за совесть, но ведь
если охрана ведет социалистов- революционеров, то проклятые максималисты на
нем висят, на Трусевиче, будь они неладны! Сам Азеф от контактов с ними
воздерживался, но чует сердце, этот Усатый в Ревеле неспроста, и то, что
Азеф сам с ним не встретился, а послал к нему своего "Черного", весьма
симптоматично.
Разложив на столе пятнадцать фотографических портретов, Трусевич
пригласил Василия Саввича Опарышкина, который возглавлял филерскую "летучую
группу" (на пенсии уже, приглашен на штучную работу, с правом набрать себе
семь филеров с поденной оплатой), подчиненную одному ему, директору
департамента, Максимилиан Иванович попросил глянуть, нет ли среди
предложенных к опознанию Черного или Усатого.
Опарышкин лишь только глянул на стол, где были разложены фотографии,
так сразу и ткнул пальцем в ту, что лежала с самого края, возле
перламутрового, переливчатого телефонного аппарата:
- Это Усатый, ваше превосходительство.
Трусевич перевернул фотографию; каллиграфическими буквами было
выведено: "Иван Савельевич Грачев, 1886 года рождения, дворянин, быв.
студент физико- математического факультета СПб Университета, стажировался у
профессора Баха, член ЦК соц-рев.; после казни Зильберберга, Никитенко,
Сулятицкого и Стуре руководит боевым отрядом максималистов; состоит в
розыскных листах ДП"
Трусевич сердечно, но при этом в обычной своей суховатой манере
поблагодарил Опарышкина и, протянув старику четвертной билет, заметил:
- Пригласи своих сотрудников в трактир и хорошенько угости, но более
двух четвертей не пить, завтра будет хлопотная работа. Если информация о
сегодняшнем дне уйдет на сторону, - сгною всех вас в каземате. За Усатым
сейчас кто смотрит?
- Нушкин и Гандыба.
- Хохол?
- Да.
- Зачем хохла взял в дело? Что, русских мало?
- Он наш хохол, ваше превосходительство, проверенный, да и его дед по
матери великоросс...
- Смотри, под твою ответственность... А Черного кто водит?
- Пашков и Каныгин.
- Когда увидишь, что сотрудники и офицеры департамента окружили дом
Усатого, своих сними. Чтоб все тихо было и культурно. Ясно?
- Ясно, ваше превосходительство.
- Черного продолжайте пасти сами, его никому не отдавать.
- Юркий больно, двое могут не уследить, профессионал высокого класса.
- За то и деньги плачу, чтоб профессионала пасли. Придурки меня не
интересуют.
Антона взяли ночью вместе со шкипером Юрном; оставили в доме засаду, на
допросах, которые продолжались всю ночь, ни тот, ни другой не произнесли ни
слова, а ведь завтра приходит фрегат "Виктория и Альберт" с королем Англии
на борту, спаси господи, сохрани и помилуй.
Трусевич даже подумал, не пригласить ли ему Герасимова для откровенного
разговора, этот никому не желает подчиняться, только со Столыпиным имеет
дело, информацией владеет уникальной, еще бы, член ЦК Азеф, лидер всех
боевиков, стоит с ним на связи, ему, понятно, можно спать спокойно,
супостату.
Так, мол, и так, сказать ему, давайте объединимся на время визита,
забудем споры, речь идет о жизнях августейших особ, пусть все личное отойдет
на второй план, сочтемся славою в конце-то концов; нет, после тяжелого
раздумья возразил себе Трусевич, такого рода беседа не для полковника,
только посмеется, поняв мой страх.
Лишь под утро нашел выход из положения; разбудил столыпинского дружка,
товарища министра Макарова, и сказал:
- Департаменту удалось захватить боевика-максималиста, Александр
Александрович... Это очень тревожно. На допросе субъект молчит... Но
поскольку гроза бомбистов Александр Васильевич Герасимов привез с собою
коронную агентуру, просил бы вас подписать приказ - вот он, извольте
ознакомиться, - что именно на него, учитывая его богатейший опыт, с сего
часа возлагается наблюдение за всеми преступными элементами в Ревеле, а не
только за эсерами. Думаю, если он возьмет в свои руки наблюдение и за
максималистами и за анархистами, - мы можем быть спокойны за исход
августейшей встречи.
Прочитав приказ, присланный с нарочным в пять часов утра, Герасимов
снова вернулся в постель и, выкурив папиросу, длинно сплюнул на пушистый
ковер хорезмской работы.
Как ужи выскользнули, подумал он о Трусевиче и Макарове; а ведь я один;
Азеф-то уехал - никаких претензий, он свое дело сделал, эсеровские боевики
остались в столице, Карпович не в счет, он получил инструкцию самому ничего
не предпринимать, ждать команды. А максималисты здесь, готовят акт на воде.
Господи, господи, вот ужас-то!
Герасимов выкурил еще одну папиросу, потом поднялся, сбросил халат,
принял холодный душ и отправился в триста седьмой номер, где разместился его
штаб, работавший круглосуточно.
Дежурил полковник Глазов, по счастью.
- Глеб Витальевич, - голос Герасимова был сух и требователен, -
немедленно свяжитесь с командованием флота и передайте указание перед
торжественным построением экипажей обыскивать каждого, включая офицеров, на
предмет обнаружения оружия.
Глазов склонил голову, поинтересовался:
- Это чье указание?
Ох, умница, ликующе, с каким-то разряжающим напряг облегчением, подумал
Герасимов.
- Не почтите за труд позвонить Максимилиану Ивановичу Трусевичу и
предупредите его, что проект приказа уже отправлен ему с нарочным.
...Трусевич, выслушав Глазова, спросил:
- А где Герасимов?
- Александр Васильевич выехал в город.
- Вот тогда вы его дождитесь и скажите, что я такой приказ не подпишу.
Ему поручено дело, ему и подписывать все приказы.
- Ваше превосходительство, - ответил Глазов, - господин Герасимов
объяснил мне, отчего он обременяет вас этой просьбой его указание -
полковника по чину - не может быть отправлено адмиралу. Тот не станет брать
во внимание предписание полковника...
Герасимов, напряженно слушая разговор, не сдержал затаенной улыбки;
сердце в груди ухало, кончики пальцев покалывало иголочками, ныло сердце.
- Что ж, передайте Александру Васильевичу, когда он вернется, чтобы
снесся со мною. Пусть он мне этот приказ направит с развернутым объяснением,
а то как-то неловко получается - ему оказана честь, доверен самый боевой
участок работы, а я за него, видите ли, подписываю приказы, несолидно...
Герасимов поглядел на часы: семь минут шестого. В десять должен прибыть
английский король. В восемь все чины полиции и охраны будут в гавани:
цейтнот.
- Вы прекрасно с ним говорили, Глеб Витальевич, - сказал Герасимов. -
Если все кончится благополучно и коли охране выделят несколько "Владимиров"
или "Анн", вы будете первым в числе награжденных.
- Сердечно благодарю, Александр Васильевич... Мне очень приятно
работать под вашим руководством.
- Спасибо. Итак, за работу... Я продиктую приказ...
...Через семь минут два конверта с приказами: один - товарищу министра
внутренних дел Макарову, а второй - Трусевичу - были отправлены адресатам с
нарочным.
После этого Герасимов позвонил товарищу министра Макарову и, сдержанно
извинившись за ранний звонок, сказал:
- Александр Александрович, сейчас вы получите приказ, который я не имею
