развивается по законам подъемов и спадов, все сейчас зависит от нас, если
выдержим мы, выстоит и наше дело; езжай на Капри, отдохни, краху надо
противуположить работу, а работать могут только здоровые люди"; вспомнил,
как ночью шел по крошечному Капри, освещенному газовыми фонарями, отыскивая
дом Горького; тогда ему всюду слышалась музыка, затаенная и очень
мелодичная, мандолина и быстрая гитара, даже кашлять было как- то неловко,
сдерживался, зажимал рот платком.
Дзержинский распахнул штору, небо, одно небо и ощущение моря под тобой.
Словно бы дождавшись звука раздвигаемых штор, в дверь постучал Горький;
заглянул, улыбаясь, высокий, сутулый, сероглазый, в широких брюках, белой
рубашке и сандалиях на босу ногу:
- У меня гости, особенно вашего толка, что из бегов, отсыпаются первые
дни. Вы ранняя птица, приятно... Пишете ночью? Или с солнцем?
- С солнцем, - ответил Дзержинский, ощутив давно забытое чувство дома -
со смертью Юленьки Гольдман, уже шесть как лет, жил на земле странником,
квартиры менял ежемесячно; так же, однако, менял города и государства.
- "Побег" ваш понравился мне, - сказал Горький, приглашая Дзержинского
к столу. - Добротный рассказ... Мне его Вацлав переводил, Боровский, тогда я
впервые услыхал о вас Собственно, не о вас, - улыбнулся он в усы, - а о
некоем "Юзефе" ...Это только много позже Каутский открыл, - со слов розы, -
кто вы такой... Жаль, что с тех пор не публиковались более.
Дзержинский пожал плечами:
- Я же не профессионал, Алексей Максимович... "Побег" - это не проза, а
дневниковая запись, описание одного из фактов жизни. А после того, как я
сейчас проехал через Россию, прикасаться к перу и вовсе невозможно, писать
об ужасе - нужно ли? Революция разгромлена, организация развалилась,
обреченность и пустота.
Горький хмыкнул:
- Жалуетесь? Мне, знаете ли, тут приходится выслушивать множество
жалоб. Люди приезжают постоянно, и все как один жалуются. Что же касается
вашего вопроса про то, нужно ли писать о трагическом, отвечу сугубо
определенно: необходимо.
Поднявшись, он поманил за собою Дзержинского, отворил дверь маленькой
комнаты - на длинном диване разметался во сне Максим, сын его; тело крепкое,
загорелое, волосы спутались, чуть примокли у висков, Горький долго любовался
спящим мальчиком, потом обернулся к Дзержинскому, шепнув:
- Ради них необходимо...
Взяв Дзержинского за худую руку, спросил:
- Рыбу удить любите?
- В Сибири я все больше по медведям специализировался. Состязание
равных у него - сила и скорость, у меня - два патрона.
- Это от безнадежности у вас было, - убежденно сказал Горький. - От
необходимости ощущать в себе силу, готовность к схватке... А ужение рыбы -
Аксаков в этом прав - предполагает успокоенное мечтательство, необходимое
при подведении жизненных итогов... Идемте-ка, Феликс Эдмундович, надышитесь
морем, отвлечетесь, тогда будет спокойней думаться... Я, знаете ли, приехал
сюда в состоянии полнейшего отчаяния...
...Горький удовлетворенно оглядел удилища, легко, по-морски, поднялся,
не страшась раскачать лодку, перескочил через сиденье и сказал:
- Давайте-ка на корму, снимайте куртку, загорайте, я погребу чуток.
- Но я не устал.
- А лицо белое. Погодите, молоком отопьетесь, ухой вас раскормлю - вот
тогда гребите себе на здоровье, а сейчас отдохнуть надо, революции балласт
не нужен, более того - тяготит, сиречь вреден.
Дзержинский послушно поднялся и так же легко, устойчиво перебрался на
корму.
...Горький обернулся; до Грота Азуль осталось недалеко, гребков
двадцать, можно рыбалить.
- Ну те-с, здесь, пожалуй, начнем дергать... Так, без наживы, на один
лишь блеск крючка, пробовали?
- Пробовал. На Енисее... Особенно когда мелочь идет косяками, все
самодурят, прекрасная копчушка получается.
- Мечтаю побродить по Сибири, край, видимо, совершенно самобытный...
- Да, он еще ждет своего часа... Пожалуй, ни одна часть мировой суши не
была так пронизана идеями революции, как Сибирь, ссылать самых умных и
честных сынов в один из прекраснейших уголков страны!
Горький бросил леску с грузилом в зелено-голубую воду; кисть его
расслабилась, рука стала как у пианиста, кончившего играть гамму.
- Оп! - радостно воскликнул Горький. - Поклев!
Дзержинский почувствовал, как леска, намотанная на указательный палец,
дрогнула, поползла вниз.
- Клюет, клюет! - прошептал Горький. - Тяните!
Дзержинский покачал головой; почувствовал второй удар, видимо, косяк.
Только не торопиться! Всегда помнил совет Дмитрия Викторовича, лесника
из-под Вятки. После того как леска ударила третий раз, Дзержинский начал
выбирать снасть; снял с крючков шесть рыб, целая гирлянда; Горький несколько
обиженно заметил:
- Каждый, кто впервые приходит на ипподром или начинает ловить рыбу,
прикасается к удаче, закона игры... Я, как здешний старожил, ловлю не
торопясь, зато без рыбы никогда не возвращаюсь.
Дзержинский рассмеялся:
- Завидуете?
Горький потянулся за папиросой, кивнул:
- Не без этого... Почувствовали сугубо верно.
Между прочим, Ленин тоже невероятно везуч в рыбалке... Я - по здешней
науке, как Джузеппе учил, а он, изволите ли видеть, по-нашему, по-волжски,
приладился и каждый день меня так облавливал, что я прямо-таки диву
давался... Вообще же, видимо, талантливый человек во всем талантлив, а
потому удачлив... Знакомы с Владимиром Ильичом?
- Да. Мы вместе работали в Стокгольме и Париже... Ну и, конечно, в
Питере, в шестом году.
- Я, знаете ли, с огромным интересом приглядываюсь к Георгию
Валентиновичу, к Льву Давыдовичу и к нему, к Ленину... Что поразительно, я в
Лондон, на съезд, вместе с ним приехал, город он знает, как Петербург, масса
знакомых, говорит без акцента. Так вот он. для которого понятие дисциплины
есть некий абсолют, бился с Плехановым и Троцким за то, чтобы мне был
определен статут участника, а не гостя, как настаивали эти товарищи... Я
спросил его, отчего он делает для меня исключение, ведь вопрос о членстве в
партии был главным поводом его раздора с ближайшим другом - Юлием
Цедербаумом-Мартовым, а он ответил, что, мол, вы, Алексей Максимович, больше
многих других партиец, в истинном смысле этого слова, так сказать, в
рабочем... Вы трудитесь, а у наших трибунов сплошь и рядом трепетная страсть
к вулканной болтовне... Членство в партии должно определяться полезностью
работы, производимой человеком ко всеобщему благу трудящихся... Как ведь
точно слова расставил, а? Экий прекрасный лад фразы! И еще- те в первый же
день пригласили меня принять участие в дискуссии, а Ленин потащил за рукав -
сначала давайте-ка поменяем ваш отель, мне показалось что в номере сыро.
раскашляетесь, а уж потом почешем языки, бытие, знаете ли, определяет
сознание.
- На выборах ЦК были? - спросил Дзержинский.
- Непременно. А что?
- Он, Ленин, назвал мою кандидатуру...
- Под псевдонимом, ясно?
- Конечно. "Доманский". Я тогда был в тюрьме...
Горький рассмеялся:
- Вот бы о чем писать... Кабинет будущей Росси формировался в Лондоне,
причем известная часть будущих министров не была приведена к присяге,
поскольку сидела в карцерах...
1) Один из псевдонимов Ленина
2) Один из псевдонимов Дзержинского
3) Один из псевдонимов М.М. Литвинова
4) "Подметка" (жаргон охранки) - провокатор.
5) Псевдоним Арона Каца казненного в 1909 году.
6) Азеф (прим автора).
7) Провокаторы (прим автора).
8) В.Л. Бурцев охотник за провокаторами (прим автора).
9) А.В. Герасимов начальник петербургской охраны (прим автора).
10) А.Е. Турчанинов, бывший чиновник варшавской охраны перешедший к
революционерам (прим автора).
11) Отдел городской полиции Парижа
12) Иван - одна из конспиративных кличек Азефа среди террористов.
13) Одна из кличек Азефа
14) Прохор Васильевич" - одно из конспиративных имен агента охранки
"Николая - Золотые очки", умер в Берлине в 1949 году.
15) "Санька" - Герасимов.
16) "Масенький" - наследник Алексей.
17) "Паша" - П. Курлов
