особая память, и подпускать к ней Штирлиц никого не хотел, да и не мог. А
тогда в Париже, на книжном рынке, он заплакал неожиданно для самого себя,
потому что в этих строках увидел чувство, которое было так нужно ему и
которое он - за всю жизнь свою - так и не пережил, не ощутил. За строчками
этими он увидел все то, что он он так явственно представлял себе, о чем он
мечтал, но чего не имел ни одной минуты.
Ну как же сейчас написать Сашеньке, как осенью - он точно помнил тот
день и час - семнадцатого октября сорокового года он пересекал
Фридрихштрассе и вдруг увидел Сашеньку, и как у него заледенели руки, и
как он пошел к ней, забыв на мгновенье про то, что он не может этого
делать, и как, услыхав ее голос и поняв, что это не Сашенька, тем не менее
шел следом за этой женщиной, шел, пока она дважды не обернулась удивленно,
а после - рассерженно.
Ну как написать ей, что он тогда три раза просил Центр отозвать его,
и ему обещали это, но началась война...
Как может он сейчас все видения, пронесшиеся перед глазами, уместить
в слова?
И он начал переводить строчки Пастернака на французский, и писал их,
как прозу, в строку, но потом понял, что делать этого нельзя, потому что
умный враг и эти стихи может обратить в улику против парня, который пьет
апельсиновый сок и курит сигарету так, как это сейчас модно там, где он
сейчас живет. И он положил этот листок в карман (машинально отметив, что
сжечь его удобнее всего будет в машине) и приписал к тем строчкам,
которыми он начал письмо: "Это произойдет, я думаю, в самом ближайшем
будущем".
Ну как написать ей о встрече с сыном в Кракове летом прошлого года?
Как сказать ей, что мальчик сейчас в Праге и что сердце его разрывается
между нею и Сашей-маленьким, который без него стал Сашей-большим? Как
сказать ей о любви своей и о горе, что ее нет рядом, и о том, как он ждет
дня, когда сможет ее увидеть? Слова сильны только тогда, когда их много и
когда они сложились в библию или Пушкина... А так - мусор они так, да и
только.
Штирлиц закончил свое письмо: "Я целую тебя и люблю".
Связник посмотрел на часы.
- Да, - сказал Штирлиц, - я вижу.
- У меня еще есть пара минут.
"Как можно словами выразить мою тоску и любовь? - продолжал думать
он. - Они стертые, эти мои слова, как старые монеты. Она любит меня,
поэтому она поверит и этим стертым гривенникам...
Нельзя мне ей так писать: слишком мало мы пробыли вместе, и так долго
она живет теми днями, что мы были вместе. Она и любит-то меня того,
дальнего, - так можно ли мне писать ей так?"
- Знаете, - сказал Штирлиц, пряча листочки в карман, - вы правы, не
стоит это тащить вам через три границы. Вы правы, простите, что я отнял у
вас время.
18.3.1945 (16 ЧАСОВ 33 МИНУТЫ)
Мотор "хорьха" урчал мощно и ровно. Бело-голубой указатель на
автостраде показывал 247 километров до Берлина. Снег уже сошел. Земля была
устлана ржавыми дубовыми листьями. Воздух в лесу был тугим, синим.
"Семнадцать мгновений апреля, - транслировали по радио песенку Марики
Рокк, - останутся в сердце твоем. Я верю, вокруг нас всегда будет музыка,
и деревья будут кружиться в вальсе, и только чайка, закруженная
стремниной, утонет, и ты не сможешь ей помочь..."
Штирлиц резко затормозил. Движения на трассе не было, и он бросил
свой автомобиль, не отогнав его на обочину. Он вошел в хвойный лес и сел
на землю. Здесь пробивалась робкая ярко-зеленая первая трава. Штирлиц
осторожно погладил землю рукой. Он долго сидел на земле и гладил ее
руками. Он знал, на что идет, дав согласие вернуться в Берлин. Он имеет
поэтому право долго сидеть на холодной весенней земле и гладить ее
руками...
"КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА" - 30.09.1992
-----------------------------------
"ИСТИННОМУ АРИЙЦУ" НИЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ НЕ ЧУЖДО
(В архивах КГБ обнаружена заключительная
глава "17 мгновений весны")
Легендарный Штирлиц, отправляя свои донесения в "Центр", и не думал,
наверное, что когда-нибудь они станут достоянием гласности. Но в ближайшем
альманахе серии "Неизвестная Россия, XX век", который выйдет через месяц,
готовится к публикации целое собрание документов, посвященных как раз
тому, чем занимался Штирлиц, - закулисным переговорам гитлеровской
верхушки с западными союзниками в конце войны. Оно составлено на основе
документов из бывшего центрального архива КГБ СССР - резидентурных
сообщений советской разведки и перехваченных "компетентными" органами
дипломатических депеш немцев и союзников.
Есть среди документов и такие, что могут стать открытием для Юлиана
Семенова и Олега Табакова. Вот, например, как характеризует табаковского
"героя" английский посланник в Стокгольме В. Маллет в своем донесении от
13 апреля 1945 года о беседе Г.Гиммлера с представителем Шведского
Красного Креста Бернадотом:
"Граф Берналот строго конфиденциально сообщил мне некоторую
информацию о его беседе с Гиммлером... Один из основных помощников
Гиммлера Шелленберг, по словам Бернадота, является его разведывательным
офицером и характеризуется Бернадотом как порядочный и гуманный человек,
который оказал огромную помощь при подготовке эвакуации интернированных
норвежцев и датчан в лагерь в Ноенгаме".
Думается, что реальный Шелленберг был бы благодарен "Штирлицу" за его
подрывную деятельность, которая через столько лет хоть отчасти
реабилитирует его в глазах советского народа.
"Что касается Кальтенбруннера, который обладает большой властью, -
пишет Маллет, - то он всеми рассматривается как самый ужасный тип
жестокого человека и убийцы. Даже Гиммлер, видимо, опасается его и дал
указание Шелленбергу предупредить Бернадота о том, что Кальтенбруннер
является наиболее опасным человеком..."
Так что, судя по всему, не один Максим Максимович в Берлине по родине
скучал...
Как выясняется, и рейхсмаршал Геринг был далеко не "отличным
семьянином" и не особенно скромничал в быту:
"Бернадот считает, что Геринг еще жив, но не играет никакой роли.
Говорят, что он пристрастился к кокаину, снова носит тогу и красит ногти
красным лаком". Вот почему, наверное, Гитлер лишил его права стать своим
преемником накануне конца...
Самые большие открытия ожидают, впрочем, поклонников нордических
характеров. Их обладатели были на самом деле не прочь приврать и частенько
"трухали", как, например, тот же Гиммлер:
"Гиммлер утверждал, что на самом деле он не любит жестокостей и что
за границей о нем создалось неправильное мнение... Тогда Бернадот указал
Гиммлеру на дикие и подтвержденные факты убийств, совершенных гестапо,
включая умерщвление 200 евреев в одном из госпиталей. Гиммлер ответил, что
этот факт не имел места. Однако Бернадот настаивал на своем, и на
следующий день, когда они увиделись снова, Гиммлер честно заявил, что,
наведя, справки, он к сожалению, должен признать, что данный случай
действительно имел место".
Интересно, а что сказал бы обо всем этом сам полковник Исаев?
Д.Бабич
"КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА" - 07.11.1992
-----------------------------------
ВОЗМОЖНО, МЮЛЛЕР ПЕРЕЖИЛ ШТИРЛИЦА (ВЕРСИЯ)
Дороги Штирлица и шефа гестапо гитлеровского рейха Генриха Мюллера
после войны, как известно, разошлись. Полковник Исаев все глубже внедрялся
на Запад - выполнял новое задание Центра. Его же заклятый враг и по жизни,
и по "Семнадцати мгновениям" спасал свою шкуру - бежал на край света, в
Аргентину. По учебникам истории последним Мюллера видел Гитлер - 27 апреля
1945 года. Шефу гестапо он поручил расследовать факт предательства одного
из своих охранников. Мюллер щелкнул каблуками и отбыл выполнять приказ
фюрера - и пропал.
На Нюрнбергском процессе шеф гестапо не проходил в числе главных
обвиняемых по одной простой причине - союзники считали, что он погиб в мае
1945 года, пытаясь бежать из Берлина. Миф этот долго держался и потому,
что труп Мюллера в городском морге опознали его двое сыновей. 17 мая 1945
года в узком кругу близких родственников хоронили шефа тайной полиции на
берлинском кладбище Крецберг. Сам же Мюллер в это время преспокойно
находился на пути в Буэнос-Айрес, куда прибыл в начале 1946 года.
Старая лиса Мюллер перехитрил всех союзников, Штирлица и даже
писателя Юлиана Семенова. Хитрость его разоблачили лишь в октябре 1963
года: могилу Мюллера вскрыли, но там обнаружили кости трех разных людей -
ни один из них не был Мюллером. Тут бы и броситься гиганту Семенову на
розыск шефа гестапо, потому что последний уже никуда не бежал, а тихо
потягивал пиво на отдаленном ранчо в аргентинской провинции Катамарка. Но
Семенов предпочел не идти по следу своего антигероя, а заняться мирным
поиском Янтарной комнаты по уютным западноевропейским странам.
Так и не узнали бы мы никогда, как тихо состарился бывший палач номер
один третьего рейха, если бы совсем недавно личный пилот Мюллера в
Аргентине Энрике Ларко не решился прервать тридцатилетнее молчание и
приоткрыть тайну своего бывшего хозяина. Энрике Ларко - 72 года. Тяжела
болезнь, видимо, подтолкнула этого когда-то крепкого старика с широкими
ладонями и живыми глазами к решению не уносить в могилу все, что он узнал
о жизни Мюллера в Аргентине.
С Мюллером Энрике Ларко познакомил сам начальник полиции
Буэнос-Айреса Филомено Веласкос. Личный друг тогдашнего президента
генерала Перона, не скрывавшего своих симпатий к к нацистам, Веласкос
выполнял его указание - укрывать видных нацистов от преследований.
- Я тогда был мальчишкой, - рассказывает Энрике Ларко. - Ничего не
понимал. Политикой не интересовался. Мое дело было летать с сеньором
Генрихом Норманом. Так мне представили нового хозяина. Немецкого я не
знал. Объяснялись жестами. Но уже тогда обратил внимание, что между собой
немцы называли моего хозяина Мюллером. За ним неотступно ходили четверо
немцев, личная охрана. Хозяин был с ними суров. Они всегда были при
оружии. Ранчо сеньора Нормана находилось в глуши провинции Катамарка. На
его самолете - "Сессне-170" - часто летали в гости на другие ранчо. Там
тоже жили беглые немцы. У них все было продумано: на каждом ранчо -
взлетная полоса. Иногда для посадки использовали шоссейные дороги. Из всех
немцев, к которым мы летали в гости, мне больше всего запомнился сеньор
Вольф. Он не был похож на других - сухих и подтянутых. Отличался веселым
характером, часто шутил. В нем было мало что от военных. Потом я узнал,
что это был Мартин Борман.
Аргентинские журналисты давно перепроверили все, что им сообщил
разоткровенничавшийся пилот Мюллера. Старик действительно работал на
старом ранчо, перестроенным специально для беглых нацистских преступников
в провинции Катамарка.
Из недавно открытых архивов стало ясно, что для Генриха Мюллера
аргентинская полиция приготовила документы на имя Генриха Нормана.
Настоящий Генрих Норман умер в раннем возрасте, но его регистрационные
документы были переданы шефу тайной полиции третьего рейха, а акт о смерти
малыша был изъят из кладбищенской книги. Так Генрих Мюллер стал
аргентинцем со всеми, вполне законными, бумагами.
- Чем мы занимались на ранчо? - старик потряхивал головой,
неторопливо продолжая свой рассказ. - Да кто чем! Большинство немцев с
