всю ночь, - с этими словами Дотим поклонился едва заметно улыбающемуся
Эвмену и вышел из освещенного круга.
Откланялся и Калхас, последовавший за наемником. Мысль провести еще
одну ночь в обществе сатрапов не прельщала его.
- Эти ублюдки будут спорить только для того, чтобы спорить! -
шепеляво бушевал Дотим. - Будь моя воля - я побросал бы их в огонь вместо
хвороста.
Они спустились ниже по склону. Дотим увидел своих воинов и показал,
около какого костра искать его в случае, если дозоры пришлют вестников.
- За что боги наказывают нас? - спросил у небес вождь наемников,
когда они перестали жевать жесткие ячменные лепешки, заменившие ужин. -
Страшнее глупости друзей может быть только их неверность. А у нас и
первое, и второе.
- Ты красиво сказал, - устало ответил Калхас. - Может это хорошо, что
неверность сопровождается глупостью?
- Ничего подобного, - покачал головой Дотим. - Действия умного еще
можно предсказать, а глупца - нет. - Тем более, что глупцов у нас много...
Мысли о сатрапах сделали наемника неразговорчивым. Тихонько
покачиваясь взад-вперед он сидел перед огнем и отдавался не очень
радостным раздумьям. Иногда что-то настораживало Дотима, он поднимался и
терпеливо всматривался в ту сторону темноты, где лежала солончаковая
пустыня. К счастью чутье пока подводило его - каждый раз наемник с явным
облегчением возвращался в прежнюю позу.
Калхас не представлял, что там можно разглядеть. Особенно из ярко
освещенного солнцем круга света, в котором они сидели. Однако и он
чувствовал неясную угрозу, таившуюся за северным горизонтом. Она не
позволяла успокоиться: склон казался слишком голым, открытым, костер -
ярким. Хотелось разбросать головни, затоптать угли и замереть,
завернувшись в плащ, слившись с землей. К концу второй стражи Калхас
ощутил, что находится на грани паники: в каждом из воинов, что проходил
мимо них с охапками хвороста, ему мерещился неприятель, а из темноты он
каждое мгновение ждал стрел, дротиков и воинственного клича Антигоновых
воинств.
"Я устал. Просто очень устал", - старался взять себя в руки Калхас,
но тело трепетало и не слушалось. К счастью, вторая стража кончилась, и
Дотим решил устраиваться ко сну. Аркадяне перестали подбрасывать в огонь
хворост. Когда в костре остались одни уголь, они отгребли их подальше, а
на горячую землю уложили несколько вязанок, в которых было поменьше
колючек, поверх них же устроились сами.
Мороз пощипывал выставленный из-под плаща нос пастуха, зато спине
было томно и жарко. Как ни странно, без костра стало светлее. Теперь
Калхас разглядел холодные, словно вымерзшие созвездия на небе и бледный,
изъеденный темными впадинами диск Луны, опускавшейся за смутно угадываемые
горы. Он вспомнил, как осенью в Паретакене обе армии сошлись на длинной,
безлесой равнине. Сражение продолжалось до ночи - и даже темнота не могла
разделить их. Готовые схватиться еще раз, освещенные мертвенным лунным
сиянием, они стояли в двух сотнях шагов друг от друга. Жутко, призрачно
блестели доспехи, было слышно каждое слово, сказанное на противоположной
стороне. Затем армиями стала овладевать оторопь. Стихли воинственные
призывы, перестали размахивать оружием - на равнину опускалось что-то
невесомое, как туман, и холодное, как Аид. Войска сами, без команды
начальников, попятились назад, а полководцам оставалось только подчиниться
их воле. Лишь отойдя от места битвы на несколько стадий, солдаты опять
стали оживленно переговариваться. Их отпустило мертвенное безволие - и они
забыли о нем. Но Калхас долго тогда не мог прийти в себя, словно человек,
побывавший на краю бездонной пропасти.
Что-то похожее он ощущал и сейчас. Пропасть была рядом, совсем рядом.
От близости пустоты ныло под ложечкой. Калхас зажмурился, дабы совладать
со смятением, царящим в душе. Постепенно ему удалось прийти в себя. Когда
мир обрел устойчивость, и сердце перестало бешено колотиться в груди, он
услышал бодрое похрапывание Дотима, предпочитавшего сон предчувствиям.
Именно этот храп окончательно успокоил пастуха. Он посмотрел еще раз на
лениво мерцающие огни и с облечением подчинился усталой дреме.
Проснулся Калхас из-за того, что исчезла спина Дотима, к которой он
ночью прижимался плечом. Земля была еще теплой от костра, но в воздухе
стоял тяжелый холодный туман. Пастух рывком поднялся на ноги - туман
укутывал землю только на высоту локтя. Встав во весь рост он увидел, что
настало утро и солнце уже прогнало сумерки вглубь пустыни. Солончаки
сейчас были похожи на парное молоко - туман широкими лентами стекал на них
с гор. Этим утром воздух не был таким морозным, как прошлым, однако,
прежде чем пойти к месту ночевки стратега, Калхас тщательно завернулся в
плащ.
Выше по склону царило оживление. Прибыли отряды Амфимаха, и это
подняло настроение у всех. Днем ожидалась наемная конница Эвмена, а
следующим утром должны были подойти аргираспиды. Хотя даже через сутки
собравшиеся на этом склоне все еще будут слабы для противостояния
Антигону, данных известий оказалось достаточно, чтобы сменить в душах
стратегов страх на радостную эйфорию. Опять откуда-то появилось вино. Пока
Эвмен вместе с Амфимахом и Антигеном определяли, где и как в случае
необходимости они будут оказывать сопротивление, остальные развалились в
ленивых позах вокруг костра и потягивали вино из плоских походных чашек.
Телохранители Певкеста резали толстыми пластами громадную голову овечьего
сыра и подавали его хозяевам на острие ножа. Дотима в лагере не было - он
отправился самолично проверять заставы.
Калхас хотел искать Эвмена, но сатрапы задержали его и заставили
разделить с ними трапезу. Пастух внутренне напрягся; союзники стратега
относились к нему осторожно, но не более. Последнее эффектное предсказание
он сделал на Тигре, когда Селевк разрушил плотины выше по течению реки, и
вода едва не затопила армию стратега-автократора. Калхас настойчиво
уговаривал Эвмена держаться ближе к высоким местам. В результате они
успели добраться до холмов прежде, чем вода залила низины. Однако
произошло это месяцем раньше встречи автократора с Певкестом. Конечно
сатрапы должны были знать о способностях Калхаса - хотя бы из уст
Антигена, - однако чрезмерного любопытства при виде его персоны они не
выказывали. Поэтому их сегодняшняя настойчивость была по крайней мере
непривычна.
Нахохлившись, он присел между Эвдимом и арейским сатрапом Стасандром.
Ему сунули плошку из ароматизированной глины: самое простое вино в ней
пахло сладко. Он сделал несколько машинальных глотков. Оживленный судя по
всему разговор союзников Эвмена при появлении пастуха прекратился. На него
посматривали с непонятным ожиданием. Калхас сообразил, что нужно держаться
со значением.
- Ты необычайно хмур, - полувопросительно-полуутвердительно произнес
Певкест. - Что за предчувствия беспокоят предсказателя?
Калхасу тошно было притворяться.
- Мне холодно. И я оставил жену на пороге родов. - Он криво
усмехнулся. - Мне, как прорицателю, не нравятся габиенские повитухи.
- Ну-у, здесь ты можешь не беспокоиться, - протянул Певкест. - На
Востоке все делают по-своему. Но получается не хуже, чем у нас. - Его
овечье лицо расплылось в неприятной улыбке. Видимо, персидский сатрап
хотел выказать расположение.
- Хорошо бы, коли так. - Калхас взял кусок сыра и стал смотреть в
огонь.
Люди вокруг него молчали. Стасандр чавкал, засовывая в рот большие
куски сыра и, видимо, не интересовался больше ничем. Эвдим сидел без
движения, словно настороженная птица. Сатрапы явно предоставили инициативу
Певкесту. Тот не заставил долго ждать себя.
- Я хочу спросить, Калхас, не было ли какого-нибудь божественного
знака этим утром?
- Знака о чем?
- О чем? Э-э... например о том, поверил Антигон в нашу хитрость, или
нет?
- Пока боги молчат об этом.
- Молчат? - Певкест солидно выпятил губы. - Я думаю, это доброе
известие. Они предупреждают тебя в случае опасности - ведь так?
- Чаще всего так, - кивнул Калхас.
- Следовательно, опасности нет, - убежденно хлопнул себя по коленям
Певкест. - Через несколько дней мы соберем наши силы, и Антигон уйдет
обратно.
- А может быть, опасности и не было? - беззаботно произнес Тлеполем.
- Мало ли что привидится кочевникам!
- Ага - слоны, повозки с мехами для воды, тяжеловооруженные
фалангиты, которых они не видели никогда раньше, - что еще им привиделось?
- разозлился пастух. - Занятное продолжение позавчерашней охоты. Дотим,
верно, тоже известный фантазер и легковер...
- Не сердись, Калхас; Тлеполем сказал это просто так, - молвил
Певкест.
- Не мое дело указывать сатрапам, что делать и как говорить, но мне
кажется, что вы слишком беззаботны, - желчно ответил ему пастух. - Не
нужно обращаться к богам. Ясно и так - если Фригиец разобрался с обманом,
он явится ближайшей ночью. Сегодняшней.
- Он прав, - негромко сказал Тевтам. - Кризис еще впереди.
Лица сатрапов стали обиженными.
- Мы все понимаем про ночь, - надулся Эвдим. - Не надо превращать нас
в глупцов.
По знаку Певкеста появился новый бурдюк с вином.
- Пожалуй мы и действительно обрадованы немножко преждевременно, -
признал он. - Не придавай этому большое значение, прорицатель.
Калхас пожал плечами:
- Просто мне это показалось странным. Вы же опытные люди.
Сатрапы принялись обсуждать, когда их отряды подойдут к лагерю. Но
Калхас чувствовал, что интересовало их не это. Сатрапы чего-то опасались и
одновременно боялись проговориться о своем опасении. Видимо боги должны
были подсказать ему нечто для них неприятное.
Неожиданно Стасандр перестал чавкать и, обернувшись к Калхасу,
спросил:
- А больше никаких знаков боги тебе не подавали?
- О чем это ты?
- Да, действительно, о чем? - поспешил вмешаться Певкест.
- Так. Вообще, - неопределенно повел плечами арейский сатрап и,
затолкнув в рот очередную порцию сыра, принял равнодушный вид.
Калхас поведал Эвмену о странном разговоре с сатрапами. Стратег
задумался, но ненадолго.
- Не заботься. Сейчас они не в состоянии затевать что-то за моей
спиной.
И действительно, чем ближе дело шло к ночи, тем большим становилось
напряжение в лагере-обманке. Эвмен всем своим видом пытался вселить в
подчиненных уверенность, однако он не мешал сатрапам готовить лошадей для
бегства. Тяжелее всего было переносить неопределенность. Особенно когда
вспыхнули костры, и темнота сгустилась вокруг них.
Людей в лагере сегодня было куда больше, чем вчера. Но, когда Калхас
вспоминал, что и сейчас Антигон неоднократно превосходит их числом,
многолюдство это казалось таким же обманом, как и обилие огней. Нет,
пастух этой ночью не боялся. Но он устал ждать и был бы рад любому
известию - лишь бы кончилась неопределенность.
Он сидел у нижнего края лагеря и опять рядом с ним был Дотим. Сегодня
наемник не вскакивал и не всматривался в темноту. После прибытия
подкреплений заставы удвоили. Маловероятно, чтобы кто-то мог проскользнуть
мимо них. Внешне Дотим казался расслабленным: он прилег в позе пирующего и
иногда ни с того, ни с сего принимался рассказывать Калхасу какие-то
глупости о своей юности. Но возбужденный голос, перескакивание с темы на
тему, наконец - лихорадочно блестевшие глаза говорили о внутреннем
напряжении. Пожалуй только стратег, да он, Дотим, знали что произойдет,
