qb{xe пятидесяти миль в сутки? Что в конце декабря - начале января метели
случаются над Альбой, где еще сто лет назад снег был сенсацией? А то, что
снега тают, а озера вскрываются у нас в апреле, знает каждый ребенок! И
каждый ребенок удивляется, почему же в таком случае этот месяц именуется в
народе "месяцем цветов", то есть "цветнем"? Тебя это не удивляет?
- Не очень, - призналась Кондвирамурса. - К тому же у нас, в Виковаро,
говорят не "цветень", а "лжецвет", или, по-эльфьему, "бирке". Но я
понимаю, о чем ты. Название месяца пришло к нам из древних времен, когда в
цветне-апреле действительно все цвело...
- Эти "древние" времена - всего сто, сто двадцать лет. Почти вчера,
девушка. Итлина была абсолютно права. Ее предсказание исполняется. Мир
погибнет под слоем льда. Цивилизация погибнет по вине Разрушительницы,
которая могла, имела возможность открыть путь спасения. Как известно из
легенды, она этого не сделала.
- По причинам, о которых легенда умалчивает. Либо поясняет с помощью
туманного и наивного моралитета.
- Правда. Но факт остается фактом. Белый Хлад - это факт. Цивилизация
Северного полушария обречена на гибель. Она погибнет под льдом
разрастающегося ледника, под слоем вечной мерзлоты и льдом. Однако
паниковать не следует, потому что впереди у нас еще есть немного времени.
Солнце полностью скрылось, с поверхности озера слетел слепящий отблеск,
и на воду легла дорожка более мягкого, не режущего глаз света. Над башней
Inis Vitre взошла луна, яркая, как перерубленный пополам золотой талер.
- И долго? - спросила Кондвирамурса. - И долго, по-твоему, это
протянется? То есть сколько в нашем распоряжении времени?
- Много.
- Сколько, Нимуэ?
- Каких-нибудь три тысячи лет.
На озере Король-Рыбак шлепнул по воде веслом и выругался.
Кондвирамурса громко вздохнула.
- Ты малость успокоила меня, - сказала она, помолчав. - Но лишь самую
малость.
Следующее место оказалось одним из противнейших, какие Цири посетила, и,
бесспорно, вошло в первую десятку, причем в начало десятки.
Это был порт, портовый канал. Она видела лодки и галеры у причалов и
свай, видела лес мачт, видела паруса, тяжело обвисшие в неподвижном
воздухе. Кругом ползал и клубился дым. Дым вонючий.
Он вырывался из-за покосившихся развалюх, приткнувшихся У канала. Оттуда
доносился громкий, захлебывающийся плач ребенка.
Кэльпи захрапела, сильно дернула мордой, попятилась, звеня копытами по
мостовой. Цири глянула вниз и увидела дохлых крыс. Они валялись повсюду.
Мертвые, скрученные в муках грызуны с бледными розовыми лапками.
"Что-то тут не так, - подумала Цири, чувствуя, как ее охватывает ужас. -
Что-то тут не так. Бежать отсюда. Бежать как Можно скорее!"
Под обвешанным сетями и веревками столбом сидел мужчина в разорванной
рубахе и склоненной к плечу головой. В нескольких шагах от него лежал
второй. Непохоже было, чтобы они спали. Даже не дрогнули, когда подковы
Кэльпи зацокали по камням совсем рядом с ними. Цири наклонила голову,
проезжая под свисающими с веревок лохмами, выделяющими терпкую вонь.
На дверях одной из лачуг красовался крест, начерченный мелом или белой
краской. Из-под крыши вырывался черный дым. Ребенок продолжал плакать,
вдали кто-то кричал, кто-то поблизости кашлял и хрипел. Выла собака.
Цири почувствовала, как по руке что-то ползает. Взглянула. Рука, словно
тмином, была усеяна черными запятыми блох.
Цири взвизгнула во весь голос. Сотрясаясь от ужаса и отвращения, начала
отряхиваться и резко размахивать руками. Испуганная Кэльпи рванулась с
места в галоп. Цири чуть не свалилась. Сжимая бока кобылы бедрами, она
обеими руками прочесывала и трепала волосы, отряхивала курточку и рубашку.
Кэльпи галопом влетела в затянутою дымом улочку. Цири вскрикнула от ужаса.
Она ехала сквозь ад, сквозь преисподнюю, сквозь наикошмарнейший из
кошмаров. Между домами, помеченными белыми крестами. Между тлеющими кучами
тряпья. Между мертвыми, лежащими поодиночке, и теми, что лежали кучами,
один на другом. И между живыми - оборванными полуголыми привидениями с
запавшими от боли щеками, ползающими в дерьме, кричащими на языке,
jnrnpncn она не понимала, протягивающими к ней исхудавшие, покрытые
ужасными кровавыми коростами руки.
Бежать! Бежать отсюда!
Даже в черном небытии архипелага мест и времен Цири еще долго
чувствовала тот дым и смрад.
Следующее место тоже было портом. Здесь тоже были сваи, был укрепленный
бревнами канал, на канале коги, баркасы, шхуны, лодки, а над ними лес
мачт. Но здесь, в этом месте, над мачтами весело покрикивали чайки, а
пахло знакомо и привычно: мокрым деревом, смолой, морем и рыбой во всех
трех основных вариантах: свежей, несвежей и копченой.
На палубах ближайшей коги ругались двое мужчин, стараясь перекричать
друг друга возбужденными голосами. Она понимала, что они говорят. Речь шла
о цене на сельдь.
Неподалеку была таверна, из ее раскрытых дверей вырывалась затхлая вонь
и запах пива, слышались голоса, звон, смех. Кто-то орал гнусную песенку,
все время одну и ту же строфу.
Limed, v'ard t'elaine arse
Aen a meath a'il aen sparse!
Она поняла, где оказалась. Еще прежде, чем прочла на корме название
одного их галеасов: "Evall Muire" и порт приписки:
"Baccala". Да, она знала, куда попала.
В Нильфгаард.
Она сбежала раньше, чем кто-либо обратил на нее особое внимание.
Однако, прежде чем успела нырнуть в ничто, блоха - последняя из тех, что
ползали по ней в предыдущем месте и которая пережила путешествие во
времени и пространстве, притаившись в складках курточки, - длинным прыжком
соскочила на портовую сваю.
В тот же вечер блоха поселилась в вылинявшей шерсти крысы, старого
самца, ветерана множества крысиных битв, о чем свидетельствовало
откушенное у самого черепа ухо. В тот же вечер блоха и крыса прошли на
корабль. А уже на следующее утро отправились в рейс. На холке8, старом,
запущенном и донельзя грязном.
Холк назывался "Катриона". Этому названию суждено было войти в историю.
Но тогда об этом никто еще не знал.
Следующее место - хоть действительно трудно было в это поверить -
поразило Цири картиной воистину идиллической. Над спокойной ленивой рекой,
несущей воды меж склонившимися над нею ивами, ольхами и дубами, совсем
рядышком с мостом, стягивающим берега изящной каменной дугой, среди мальв
стоял покрытый камышами трактир, увитый диким виноградом. Над крыльцом
покачивалась вывеска с золочеными буквами. Буквами, совершенно незнакомыми
Цири. Но на вывеске красовалось вполне удачное изображение кошки, поэтому
она предположила, что трактир называется "У черной кошки".
Струившийся из трактира аромат еды притягивал как магнит. Цири не стала
раздумывать. Поправила меч на спине и вошла.
Внутри было пусто, только за одним столом сидели трое мужчин.
Деревенские на вид. На нее они даже не взглянули. Цири присела в углу,
спиной к стене.
Трактирщица, полная женщина в чистейшем фартуке и рогатом чепце, подошла
и спросила о чем-то. Ее голос звучал непривычно звонко, но мелодично. Цири
указала пальцем на раскрытый рот, пошлепала себя по животу, затем срезала
с курточки одну из серебряных пуговиц и положила на стол. Видя удивленный
взгляд, она взялась было за вторую пуговицу, но женщина удержала ее
движением руки и слегка шипящими, но приятно звучащими словами.
Эквивалентом пуговицы оказалась миска густой овсяной похлебки, глиняный
горшочек фасоли с копченой грудинкой, хлеб и кувшин разбавленного вина.
Проглотив первую ложку, Цири подумала, что, пожалуй, расплачется. Но
сдержалась. Ела медленно. Наслаждаясь едой.
Трактирщица подошла, вопросительно зазвенела, приложив щеку к сложенным
ладоням. Останется ли гостья на ночь?
- Не знаю, - сказала Цири. - Возможно. Во всяком случае, благодарю за
предложение.
Женщина улыбнулась и ушла на кухню.
Цири расстегнула пояс, откинулась спиной к стене. Задумалась, что делать
дальше. Место - особенно по сравнению с несколькими предыдущими - было
приятным, вызывало желание остаться подольше. Однако она знала, что
излишняя доверчивость может оказаться опасной, а неосторожность -
губительной.
Черная кошка, точно такая, как на вывеске трактира, явилась неведомо
откуда, потерлась о ее щиколотку, выгибая спинку. Цири погладила ее, кошка
слегка ткнулась головкой в ее руку, села и принялась вылизывать шкурку на
груди. Цири глядела.
Она видела Ярре, сидевшего у костра в кругу каких-то неприятных на вид
оборванцев. Все грызли что-то, что напоминало куски древесного угля.
- Ярре?
- Так надо, - сказал юноша, глядя в пламя костра. - Я читал об этом в
"Истории войн", произведении маршала Пеллигрима. Так надо, когда родина в
опасности.
- Что надо? Уголь грызть?
- Да. Именно так. Родина-Мать зовет. А частично из личных побуждений.
- Цири, не спи в седле, - говорит Йеннифэр. - Мы подъезжаем.
На домах города, к которому они подъезжают, на всех дверях и воротах
видны большие кресты, нарисованные мелом или белой краской. Клубится
плотный и вонючий дым, дым от костров, на которых жгут трупы. Йеннифэр,
кажется, этого не замечает.
- Мне надо сделать себя красивее.
Перед ее лицом, над ушами лошади, висит зеркальце. Гребень танцует в
воздухе, расчесывает черные локоны. Йеннифер действует только чарами,
совсем не пользуясь руками, потому что...
Потому что ее руки - месиво застывшей крови.
- Мамочка! Что они с тобой сделали?
- Поднимись, девочка, - говорит Койон. - Пересиль боль и поднимись на
гребень! Иначе ты станешь трусить. Ты хочешь до конца жизни умирать от
страха?
Его желтые глаза нехорошо горят. Он зевает. Его острые зубки блещут
белизной. Это вовсе не Койон. Это кошка. Черная кошка...
Шагает многомильная колонна солдат, над ними колышется лес пик,
развевается море хоругвей. Ярре тоже идет, на голове у него круглый шлем,
на плече пика, такая длинная, что ему приходится крепко держать ее обеими
руками, иначе она его перевернет. Грохочут бубны, вопят дудки, гудит
солдатское пение. Над колонной носятся и каркают вороны. Множество
ворон...
Берег озера, на пляже шапки взбитой пены, выброшенные и сгнившие камыши.
На озере остров. Башня. Зубчатый, топорщащийся наростами навесных бойниц
донжон. Над башней темно-синее вечернее небо, светит луна - блестящий,
перерубленный пополам золотой талер. На террасе в креслах две женщины,
закутанные в шубы. Мужчина в лодке...
Зеркала и гобелен.
Цири поднимает голову. Напротив нее за столом сидит Эредин Бреакк Глас..
- Ты не можешь не знать, - говорит он, показывая в улыбке ровные зубы, -
что только оттягиваешь неизбежное. Ты - наша, и мы достанем тебя.
- Аккурат!
- Ты вернешься к нам. Немного поболтаешься по местам и временам, потом
натолкнешься на Спираль, а на Спирали мы тебя достанем. В свой мир и свое
время ты уже не возвратишься никогда. Впрочем, и поздно уже. Тебе просто
не к кому возвращаться. Люди, которых ты знала, давно умерли, их могилы
поросли бурьяном и провалились. Их имена забыты. Твое, впрочем, тоже.
- Лжешь! Не верю!
- Веришь - не веришь, дело твое. Повторяю: вскоре ты наткнешься на
Спираль, а я уже буду там ждать. Ведь ты втайне этого желаешь, me elaine
luned.
- Ты не иначе как бредишь!
- Мы, Aen Elle, чувствуем такие вещи. Ты была мною увлечена, ты хотела
меня и боялась своего желания. Ты хотела меня и продолжаешь хотеть,
Зиреаэль! Меня. Моих рук. Моего прикосновения...
Когда он прикоснулся, она резко вскочила, перевернула кубок - к счастью,
пустой. Хотела схватиться за меч, но тут же успокоилась. Она сидела в
