охотились индейцы, ради мяса в котле. Порою не делаю и этого. Полагаю, что
я имею право охотиться, и мне не нужно лицензии на убийство, без причины
или необходимости, моих лесных братьев. Однако из всех видов охоты я
больше всего любил охоту на енотов. Вы когда-нибудь на них охотились?
- Нет, никогда. Я никогда ни на кого не охотилась.
- На них охотятся только в погоне. Собака бежит за зверем до тех пор,
пока не загонит его на дерево. Тогда вы пытаетесь удержать его на этом
дереве и стреляете в него. Преимущественно ради шкурки или, что гораздо
хуже, ради забавы - если убийство можно назвать забавой. Но когда я на них
охотился, то не только из-за шкурки, но и ради еды. Кое-кто уверен, что
енот не годится в пищу, но, говорю вам, они ошибаются! И это не просто
охота: это свежесть осенней ночи, запах опавших листьев, близость к
природе, это - и возбуждение, и трепет охоты.
Когда-то, когда Бродяга был еще щенком - а теперь он уже стар - я
прекратил убивать енотов. Не то, чтобы я бросил охоту, нет - просто
перестал убивать. Мы с Бродягой охотились по ночам. Он загонял одного из
них на дерево, и я мог бы стрелять, цель была видна, но я не нажимал на
спуск. Охота без убийства. Бродяга сначала не понимал, а потом наконец
просек. Я боялся, что, не стреляя, могу испортить собаку, но он понял.
Собаки могут понять многое, если вы будете с ними терпеливы.
Так вот, мы с Бродягой и охотились, не убивая, и со временем я
осознал, что есть один енот, который заставляет нас вести более
изнурительную погоню, чем остальные. Он знал все уловки, и много-много
ночей Бродяга не мог загнать его на дерево. Мы гонялись за ним часто и
помногу, как будто он наслаждался погоней так же, как и мы - матерый
хитрюга, который использовал нас так же, как и мы его, смеясь все время
над нами, играя с нами. Конечно, я им восхищался. Вынужденное восхищение
достойным противником, играющим так же искусно, как вы, или еще искуснее.
Но я начал также понемногу злиться. Он и в самом деле был слишком хорош,
все время оставляя нас в дураках. В конце концов, я решил, что по
отношению к нему, этому удивительному еноту, можно отказаться от своего
правила не убивать. Если Бродяга сможет загнать его на дерево, то я убью
его и докажу, раз и навсегда, кто лучше - он или мы. В тот год Бродяга
много раз гонялся за ним в одиночку, и были ночи, когда с ним выходил и я.
Это стало бесконечной игрой между нами.
- Но отчего вы уверены, что это енот? Собака могла гоняться за
кем-нибудь еще - за лисой, за волком...
Эзра сказал жестко:
- Бродяга никогда бы не стал охотиться ни на кого другого. Он -
охотник на енотов, он происходит из древнего рода охотников на енотов.
Я сказал Райле:
- Эзра прав. Собака, которая охотится на енотов, может делать только
это. Если она гоняется за кроликами и лисой, на енота она бесполезна.
- Итак, вы никогда его не видели, - сказала Райла, - и не убили его.
- Да нет, это было - то есть я имею в виду, что видел его. Однажды
ночью, несколько лет назад. Бродяга загнал его под утро, часа в четыре или
около того, и я наконец различил его очертания на фоне неба, в ветвях на
верхушке дерева: он прижался к ветке в надежде, что его не заметят. Я
поднял ружье, но из-за бега так тяжело дышал, что не мог как следует
прицелиться. Дуло ходило по кругу. Поэтому я опустил ружье и подождал,
пока дыхание успокоится, а он оставался там, за веткой. Он должно быть
знал, что я тут, но не шевелился. Затем я опять поднял ружье. Мушка стояла
твердо. Я положил палец на спуск, но не нажал. Должно быть, прошла минута.
Он был в поле зрения, и мой палец был на спуске, готовый нажать, но я
этого не сделал. Не знаю, что случилось. Мысленно возвращаясь в прошлое, я
представляю себе, что думал обо всех ночах, когда мы гонялись за ним, и
что все это исчезнет, стоит лишь спустить курок. И вместо уважаемого
противника у меня будет лишь растерзанное тело, и никто из нас не сможет
радоваться охоте. Не помню, думал ли я именно об этом, но должно быть,
думал, а когда додумал мысль до конца, то опустил ружье. Когда это
случилось, енот на дереве повернул голову и посмотрел на меня. И вот какая
смешная вещь. Дерево было высоким, а животное сидело почти на макушке.
Ночь была не совсем темной, небо светлело от приближающегося рассвета, но
енот был слишком далеко, а ночь все еще была слишком темной, чтобы
разглядеть его морду. И тем не менее, как только он повернул голову, я ее
увидел. Это была не морда енота. Более всего она походила на кошачью, хотя
и кошачьей она тоже не была. У животного были усы, как у кота, и даже с
того расстояния, где я стоял, они были видны. Морда была круглой и еще -
это ужасно трудно передать - казалось, она была из кости, вроде оголенного
черепа. Глаза были большие, круглые, и не блестели как у совы. Я должен
был ужаснуться, но этого не случилось. Я был удивлен, конечно, но не
настолько, насколько мог бы. И все время был уверен, не признаваясь в этом
даже себе, что тот, за кем мы устраивали погони, вовсе не был енотом.
Затем он мне улыбнулся. Не спрашивайте меня, как это он улыбнулся и откуда
я узнал, что это была улыбка. Такое у меня было ощущение. Не ухмылка,
которая сделала бы меня и Бродягу побитыми, а улыбка доброго товарищества,
усмешка, которая говорила: "Разве мы не повеселились вдосталь?". Итак, я
опустил ружье дулом к земле и пошел домой, а Бродяга шел следом за мной.
- Мне здесь что-то непонятно, - сказала Райла. - Вы говорили, что
Бродяга - собака, которая охотится только на енотов.
- Это - загадка и для меня, - сказал Эзра. - Было время, когда я
очень этим интересовался. Вот почему, мне кажется, я для себя не могу
допустить, что это был не енот, хотя и знаю, что в самом деле не был. Но с
той ночи, о которой я рассказал, Бродяга бегал с ним много раз, и иногда я
присоединялся к нему для простой радости охоты. Я и сам иногда вижу
старину Кошарика глядящим на меня из кустов или с дерева, и когда он
знает, что я его вижу, он всегда улыбается мне как добрый товарищ. Ты его
видел, Эйса?
- Временами. Он ходит по деревьям в моем яблоневом саду.
- Всегда только лицо, - сказал Эзра, - лишь улыбающееся лицо. Если и
есть тело, то оно неразличимо. Нет никаких признаков того, как он велик и
какой формы. Были случаи, когда я набредал на Бродягу, и это создание
глядело на него из кустов, а Бродяга стоял там в точности как собеседник.
Хотите знать, что я думаю?
- А что вы думаете? - спросила Райла.
- Я думаю, Кошарик ходит вокруг и подговаривает Бродягу отправиться
побегать в эту ночь. Он говорит Бродяге: "Как насчет того, чтобы нам ночью
побегать?". И Бродяга отвечает: "Конечно, я с удовольствием". И Кошарик
спрашивает: "А как ты думаешь, не отправится ли Эзра с нами?". И Бродяга
отвечает: "Я поговорю с ним об этом".
Райла весело засмеялась.
- Как смешно, - воскликнула она, - как это восхитительно смешно!
Эзра обиделся.
- Может быть - для вас. Но не для меня. Что до меня, то все здесь
полностью логично.
- Но тогда кто же это? Что вы об этом думаете? Вы же думали об этом?
- Ну конечно. Размышлял. Но ни к чему не пришел. Я говорил себе, что,
может быть, это что-то, сохранившееся с доисторических времен. Никакой это
не призрак. А что думаешь ты, Эйса?
- Временами он кажется немного нечетким, - сказал я. - Немного
размытым, может быть, но он не призрачен.
- А почему бы вам обоим заодно и не поужинать у меня? - предложил
Эзра. - Мы могли бы проговорить всю ночь. Я ведь еще не все рассказал. У
меня так много тем для разговора, что я могу беседовать часами. У меня
целый котел черепахового жаркого, гораздо больше, чем я могу съесть, даже
с помощью Бродяги, и я поймал пару щурят в маленьком озерце неподалеку.
Старая щука сравнительно жесткая, а молодые изумительно вкусны. Ничего
другого предложить не могу, но если вы поедите черепаховое жаркое, то вам
ничего другого и не захочется.
Райла взглянула на меня.
- Не остаться ли?
Я покачал головой:
- Заманчиво, но нам нужно возвращаться. До дороги, где мы оставили
машину, две мили, и я не хотел бы идти в темноте. Так что нам лучше бы
отправиться прямо сейчас, пока светло - тогда мы не собьемся с тропы.
7
Уже в машине, по дороге домой, Райла спросила:
- Почему ты мне не рассказал про этого Кошарика?
- Я о нем упоминал, - ответил я, - но не стал рассказывать, как он
выглядит. Ты могла бы мне не поверить.
- И ты подумал, что я поверю Эзре?
- А разве нет?
- Я еще сама не поняла, поверила ли я. Это похоже на бабушкины
сказки. Как и сам Эзра, отшельник-философ. Мне и не снилось, что есть
такие люди.
- Их немного. Он - высыхающая ветвь вымирающей породы. Когда я был
мальчиком, их было уже мало. Но прежде, когда-то давно, их было масса.
Старого замеса, как говорила моя бабушка. Мужчины, которые никогда не
женились, имели склонность жить сами по себе, отделяясь от общества. Они
сами себе готовили, стирали, выращивали небольшие огородики, держали собак
или, реже, кошек для компании. Жили, нанимаясь на лето к фермерам, а зимой
- на заготовку дров. Некоторые промышляли ловлей зверей - скунсов, куниц и
так далее. Другие жили землей - охотились, ловили рыбу, возделывали дикие
съедобные растения. Как правило, они не имели никаких запасов, но тем не
менее обычно выглядели счастливыми. Забот у них было мало, потому что они
отрицали ответственность. Когда они становились слабыми и неспособными
обслужить себя, их или отвозили в старорежимные дома призрения, или иные
соседи брали их к себе и заботились о них за поденную работу, с которой те
еще справлялись. Бывало и так, что кто-нибудь заглянет в хижину и
обнаружит, что хозяин уже неделю как умер. Они были большей частью
беспомощны и незначительны. Когда они наскребали немного денег, то
отправлялись выпить, пока не кончались деньги, а затем разбредались назад
по своим хижинам и следующие несколько месяцев собирали деньги для другой
эпизодической выпивки.
- Мне такая жизнь кажется непривлекательной, - сказала Райла.
- По современным стандартам, - заметил я, - так и есть. Но посмотри
на это с точки зрения пионеров заселения этого края. Некоторые из наших
молодых людей вновь поднимают эту идею. Они зовут назад, к земле. Вряд ли
это во всех отношениях плохо.
- Эйса, ты говорил, что видел это создание и что в селениях бывает
страх перед пантерой. Значит, другие тоже видели его.
- Видимо, они неотчетливо видели кошачью морду.
- Но улыбающаяся пантера!
- Когда люди видят пантеру или то, что они считают пантерой, они не
слишком расположены замечать какую-то там улыбку. Они боятся. В их
интерпретации улыбка может стать оскалом.
- Не знаю. Все это так фантастично. И еще твои раскопки. И Боусер,
раненый наконечником Фолсона. И зеленые кости динозавров.
- Райла, ты просишь объяснения. А объяснения у меня нет. Есть
искушение связать все это. Я не уверен, что все эти загадки как-то
связаны. И не упрекнул бы тебя, если бы ты уехала. Не так-то приятно
столкнуться со всем этим.
- Пожалуй, неприятно, - согласилась она, - но все это важно и
волнует. Если бы мне рассказал это кто-нибудь другой, я бы непременно
уехала. Но я знаю тебя. Ты всегда честен в своих мыслях, даже если тебе
это неприятно. Все это немного пугает. У меня ощущение, что я стою на краю
чего-то, чего не понимаю, возможно, какой-то великой действительности,
