останутся смутные воспоминания о том, как водить легковой автомобиль,
грузовик или автобус, потому что они просты в управлении и люди, как
правило, делают это почти инстинктивно. Но когда машины сломаются, не
останется уже ни одного автомеханика, способного их починить, и они тоже
встанут.
Всего через несколько часов после обработки человечество вновь
окажется в затерянном мире, где расстояние - один из важнейших
факторов. Мир увеличится, океаны снова превратятся в непреодолимые
водные пустыни, а миля опять станет очень длинной. Спустя два-три дня
начнется паника, суматоха, бегство, отчаянье перед свершившимся, перед
действительностью, которую никто не в состоянии понять.
Сколько пройдет времени, размышлял Инек, прежде чем жители
городов израсходуют последние продукты, оставшиеся на складах, и
начнется голод? Что произойдет, когда исчезнет электричество? Долго ли в
такой ситуации сохранят свою цену бессмысленные символические
бумажки или даже монеты?
Торговля рухнет, коммерция и промышленность умрут,
правительства, лишенные средств и способностей для нормального
функционирования, превратятся в ничто, связь исчезнет, закон и порядок
канут в прошлое, мир снова потонет в варварстве и лишь потом начнет
медленно возрождаться. На это уйдут многие годы - годы страданий,
болезней, смертей и несказанного отчаянья. Со временем положение
стабилизируется, и мир привыкнет к новому образу жизни, но в процессе
утряски слишком многие погибнут и многие другие потеряют все то, что
означало для них нормальную жизнь или смысл жизни.
Однако будет ли это хуже, чем ядерная война?
Да, многие умрут от холода, голода и болезней (поскольку
медицина исчезнет вместе со всей остальной наукой), зато миллионы,
которых не коснется огненное дыхание ядерных вспышек, останутся в
живых. С неба не польются смертоносные дожди, вода останется чистой и
свежей, земля сохранит плодородие. Когда закончится начальная фаза
перемен, человечество получит шанс выжить и построить новую
цивилизацию.
Если бы только знать наверняка, что война будет, что она
неизбежна, думал Инек, тогда выбор был бы прост. Но всегда остается
надежда, что Земля все-таки избежит этой опасности, что мир - пусть
хрупкий и неустойчивый - удастся сохранить. В таком случае уже не будет
отчаянной нужды в радикальном средстве против войны, что предлагают
жители галактики. Прежде чем решать, необходима уверенность. Но где ее
взять? Да, таблица, лежащая на столе, предрекает войну. Да, дипломаты и
обозреватели считают, что грядущая конференция может послужить
толчком к катастрофе. Однако уверенности в том, что войны не миновать,
все равно нет.
И даже зная наверняка, как может один человек - один! - брать на
себя роль вершителя судеб всего человечества? По какому праву может
один человек принимать решение, которое повлияет на всех остальных, на
миллиарды людей? И оправдают ли последующие годы его выбор?
Под силу ли одному человеку решить, что хуже - война или
поголовное оглупление? Видимо, не под силу. Разве можно представить
себе, оценить и ту, и другую катастрофу?
Конечно, если не торопиться, оба варианта выбора можно
обосновать. Со временем оформятся какие-то убеждения, которые позволят
прийти все-таки к окончательному решению - пусть не совсем верному, но,
во всяком случае, достаточно продуманному, чтобы его можно было
примирить потом с собственной совестью...
Инек встал и подошел к окну. Звук шагов отдавался в помещении
станции глухим эхом. Он взглянул на часы и увидел, что уже за полночь.
Среди жителей галактики, думалось ему, наверняка есть расы,
способные правильно и быстро справиться практически с любой проблемой
- одним стремительным рывком сквозь сложное переплетение мыслей,
логикой, более точной, чем та, которой следует человечество. Это было бы,
конечно, неплохо - в том смысле. что появилось бы все-таки определенное
решение, но разве не принижает оно - или не отметает вовсе - значимость
каких-то граней проблемы, которые для человечества не менее важны?
Инек стоял у окна, вглядываясь в залитые лунным светом поля,
сбегавшие к темной полосе леса. Облака разошлись, и ночь стояла тихая,
спокойная. Впрочем, здесь всегда будет спокойно, думал он, поскольку
места эти далеко от шумных дорог, от любой возможной цели ядерной
атаки. За исключением, быть может, какого-нибудь мелкого конфликта в
доисторические времена, никем не описанного и давно забытого, здесь
никогда не было никаких сражений и никогда не будет. Но даже этому
затерянному уголку не избежать общей судьбы планеты, если она отравит
свою воду и почву, если ее обитатели в порыве вражды вдруг пустят в ход
свое чудовищное оружие. Небо затянет радиоактивным пеплом, который
затем падет на землю, и уже не будет никакой разницы, где живет человек.
Рано или поздно война дотянется до него, если не вспышкой обезумевшего
огня, то смертоносным снегом, сыплющимся с небес.
Вернувшись к столу, Инек собрал газеты, доставленные утренней
почтой, и сложил в пачку, отметив, что Улисс забыл забрать с собой те,
которые он приготовил для него раньше. Разумеется, инопланетянин был
расстроен, иначе он не забыл бы газеты. Боже, подумал Инек, у каждого из
нас полно своих тревог.
День выдался нелегкий. И только сейчас Инек осознал, что
пробежал всего лишь две или три статьи в "Таймс", касающиеся созыва
конференции. Слишком полон был день, причем событиями серьезными и
зловещими.
Более ста лет все шло хорошо. Бывали дни плохие, бывали
хорошие, однако в целом жизнь текла спокойно и без тревожных
инцидентов. Но вот наступил день сегодняшний, и все безмятежные годы
как ветром сдуло.
Когда-то он надеялся, что Землю примут в галактическую семью,
что своей службой он принесет родной планете признание. Но теперь
надежды рассыпались в прах: станцию, похоже, закрывают, а сама эта мера
вызвана в значительной степени варварскими повадками человечества.
Вообще-то в галактической политике Земля оказалась в положении
мальчика для битья, но клеймо, единожды наложенное, не так легко будет
смыть. И даже если отмыть клеймо удастся, Земля запомнится всем как
планета, ради спасения которой Галактический Центр готов провести
радикальную и унизительную акцию.
Наверное, еще не поздно попытаться спасти положение. Он может
остаться землянином и передать людям Земли всю информацию,
собранную им за долгие годы и записанную до мельчайших подробностей
вместе с фактами его жизни, впечатлениями и всякими незначительными
событиями в дневниках, что занимают несколько полок. Отдать эти
дневники и литературу инопланетян, которую он получил, прочел и
сохранил. Сувениры и огромное количество предметов из других миров.
Люди Земли наверняка сумеют извлечь из всего этого новые знания,
которые помогут им и в конце концов выведут на дорогу к звездам, к еще
большим знаниям и тому возвышенному пониманию Вселенной, которое
станет их культурной традицией и которое, очевидно, должно быть
традицией и правом каждой расы разумных существ. Но ждать этого дня
придется долго, а последние события, о которых ему стало известно,
отодвинут его еще дальше. Впрочем, и информация, собранная с такими
трудами за век с лишним, уже казалась ему настолько незначительной по
сравнению с теми знаниями, какие он мог бы получить за следующий век
(или за тысячелетие), что просто стыдно было предлагать ее людям Земли.
Если бы только ему было отпущено больше времени... Но времени,
разумеется, не будет. Его не хватает сейчас и никогда не хватит. Сколько
бы веков он ни посвятил собиранию знаний, их всегда будет больше, чем
уже собрано, и то, чем он располагает, всегда будет казаться жалкими
крохами.
Инек тяжело опустился в кресло у стола и впервые задумался о том,
как все это произойдет. - как он откажется от работы в Галактическом
Центре, как променяет целую галактику на одну-единственную планету,
пусть даже эта планета его родная.
Терзая свой разум, он мучительно искал ответ, но по-прежнему
безуспешно.
Ведь он один, совсем один...
Не может один человек удержать на своих плечах и Землю. и
галактику.
24.
Разбудили его лучи утреннего солнца, заглядывавшего в окно, и с
минуту он не двигался, наслаждаясь даримым теплом Доброе,
обнадеживающее прикосновение солнца позволяло забыться, защищая его
от беспокойных проблем, но Инек чувствовал, что они рядом, и снова
закрыл глаза. Может быть, если опять уснуть, они уйдут, затеряются где-то
и, когда он проснется, их уже не будет?..
Но что-то еще было не так, что-то, помимо забот и проблем... Шея
и плечи болели невыносимо, все тело как будто свело, а подушка казалась
слишком твердой.
Инек открыл глаза, поднял голову и увидел, что он вовсе не в
постели. Его сморило прямо в кресле, и головой он лежал не на подушке, а
на крышке стола. Пошевелив губами, Инек почувствовал во рту противный
привкус, как того и следовало ожидать.
Он медленно поднялся на ноги, выпрямился и потянулся,
разогревая затекшие мышцы и онемевшие суставы. Пока он стоял у стола,
беспокойство, и все его проблемы, и ужасная необходимость искать ответы
просочились из темных углов памяти обратно. Инек мысленно отмахнулся
от них - не очень успешно, но все же они отползли чуть назад и затаились,
готовясь к новому броску.
Подойдя к плите, он поискал кофейник, потом вспомнил, что
вечером поставил его на пол рядом со столиком. Две чашки с коричневым
осадком на дне все еще стояли среди сувениров, где в куче других
безделушек, что Улисс отодвинул в сторону, освобождая место для чашек,
лежала на боку пирамидка из шариков. Она по прежнему светилась и
вспыхивала, а шарики, как и раньше, вращались каждый в свою сторону.
Инек взял пирамидку в руки и провел пальцами по основанию, на
котором покоились шарики, но ни кнопки, ни рычажка, ни какого-нибудь
углубления - ничего такого, чем можно было бы включать игрушку и
выключать, - он так и не нашел. Впрочем, этого следовало ожидать: ведь он
не один раз смотрел... Однако днем раньше Люси что-то с ней сделала, и
пирамидка включилась. Она работала уже двенадцать часов, но пока
ничего не произошло. Хотя, может быть, ничего такого, что он в состоянии
заметить...
Вернув игрушку на столик, Инек составил чашки одну в другую,
потом наклонился за кофейником, но взгляд его по-прежнему удерживала
пирамидка.
Чертовщина какая-то, подумал он. Ему бог знает сколько лет не
удавалось ее включить, а Люси сумела сделать это за несколько минут.
Теперь вот неизвестно, как ее выключить, хотя, судя по всему, работает она
или нет, разницы никакой...
Чашки и кофейник Инек отнес в раковину. На станции царила
тишина - тяжелая, давящая тишина, но, скорее всего, сказал он себе, это
ему просто кажется.
Инек подошел к аппарату связи, экран был пуст. За ночь не
поступило ни одного сообщения. Глупо, конечно, проверять: если бы что то
пришло, сработал бы звуковой сигнал, который можно отключить только
вручную.
Но вдруг станцию уже закрыли? И весь поток путешественников
пустили обходным маршрутом? Впрочем, вряд ли это возможно, потому
что закрытие станции на Земле будет означать, что придется закрыть и все
остальные станции, идущие за ней. В этом спиральном рукаве галактики
просто нет обходных, дублирующих маршрутов, по которым можно в
случае чего пропустить путешественников. И не стоит удивляться их
отсутствию, уверял себя Инек. Раньше тоже случалось, что гости на
станции не появлялись по нескольку дней подряд. Ведь движение тут не
подчиняется никакому расписанию. Бывало, что многочисленные
запланированные пересадки приходилось даже откладывать до тех пор,
пока не освободится аппаратура, в другие же дни наоборот - никто на
станцию не направлялся, и аппаратура простаивала так же, как сейчас.
Нервы у меня шалят, подумал Инек. Нервы.
Конечно же, ему сообщат, прежде чем закрыть станцию. Этого
