под присягой заявили бы, что видели его. Вы не осмелились
бы отрицать перед инспекторами Скотленд-Ярда существование
странного привидения. А если к тому же мэр заявил, что
уверен в его виновности, вы не осмелились бы ему перечить!
Не возмущайтесь, Триггс, вы не смогли бы поступить иначе,
тем более что в вашей жизни уже есть один призрак - призрак
повешенного Смокера!
Не стану утверждать, что бедняга Дув не поддерживал в вас
подобные верования, приводя в пример сомнительные или
сочиненные истории. У вас предрасположенность к вере в
привидения, и Чедберн знал это.
Вы ждали призрака... и рассказывали истории. И тогда
некто, кто и так косо смотрел на прибытие бывшего
полицейского в Ингершам, кто перебрал в мозгу все варианты
относительно цели вашего приезда, кто считал вас то
никчемным, то опасным детективом, принял вас за талантливого
полицейского, явившегося для расследования тайн, и решил с
вами покончить.
Вы увидели ужасное лицо, выплывающее из мрака, ощутили на
своем затылке железную руку...
И вспомнили...
Вспомнили о другой руке, которая чуть не свернула шею нам
обоим.
Вы вспомнили, Триггс. Более того, вы узнали преступную
руку, руку Майка Слупа!!!
Триггс встал и несколько торжественно произнес:
- Инспектор Баккет, арестуйте меня!
- Как я могу арестовать честного и смелого человека,
который находился в состоянии самообороны?
Я не могу арестовать человека, спасшего мне жизнь.
Я не могу арестовать человека, избавившего общество от
Майка Слупа, закоренелого преступника, даже если для этого
ему пришлось прикончить некоего мистера Чедберна, мэра
Ингершама.
Более того, Сигма Тау, в Ингершаме, откуда окончательно
изгнан страх, я никого не буду арестовывать.
И мои начальники будут согласны с моими решениями.
- Сигма Тау!
- Слушаю вас, шеф.
- О чем вы думаете?
- О Лавинии Чемсен, шеф! Вы действительно верите, что
Чедберн внушал ей столь преступные мысли? Я думал, такое
встречается только в романах.
- Хм, это не так, к сожалению, такое встречается и в
жизни! Чедберн, вернее Майк Слуп, был весьма сильной
личностью.
Думаю, он держал Лавинию Чемсен с помощью чувств -
бедняжка любила его, а посему его власть над ней сильно
увеличивалась. Но люди, действующие под гипнозом,
преступлений не совершают.
Поэтому, как я уже говорил, Лавиния не могла совершить
убийства, но Майк Слуп знал, что Грегори Кобвела достаточно
сильно напугать.
Баккет вскочил на ноги, словно ему надоело говорить об
ужасах.
- День прекрасен, Сигма Тау. Мне хочется совершить
прогулку вдоль Грини, которая наконец вернулась в свое
русло.
Они прошли вдоль парка Бруди и, оказавшись у решетки,
встретили идущего с рыбной ловли Билла Блоксона с корзиной в
руках.
- Рыбка в сетке, Билл? - со смехом спросил Баккет.
- И две в верше, сэр.
Парень подмигнул и удалился в отличном настроении.
- Почему же он не достает их из верши? - спросил Триггс.
- Потому что его не интересует некоторая разновидность
рыб, - ответил Гэмфри, отворяя калитку.
Они вошли в пустынный парк, где яростно спорили сойки и
звонко свистели дрозды.
- Смотрите, - произнес Триггс, - красный домик открыт. Я
бы сказал, что в нем живут.
Они подошли к двери, и она распахнулась перед ними.
- Входите, господа!
Перед Триггсом стояли смущенно улыбающиеся дамы.
- Мисс Патриция... Мисс Руфь...
- Ну, ну. Сигма Тау, пора сорвать последние завесы с
тайны, и вы поймете, почему следует оставить незапятнанной
печальную память леди Хоннибингл.
Она была внучкой вашего благодетеля, сэра Бруди, а сестры
Памкинс большую часть жизни преданно служили ему, пытаясь
наставить ее на путь истинный. И не стоит сердиться на них,
Сигма Тау, если это им не всегда удавалось.
Но Триггс уже ничего не слышал; он увлеченно шептался с
Руфью Памкинс, чьи щеки приятно порозовели.
- Ну ладно, - проворчал Гэмфри, - готов поставить сто
против одного, что приключение закончится, как у Тима
Линкинуотера и мисс Ла-Криви.
Мисс Патриция вопросительно взглянула на него.
- Это из "Николаев Никльби"! - разъяснил Баккет.
- А могу ли я вас спросить, мистер Баккет, чем кончилось
это приключение?
- Свадьбой...
- Это действительно приключение, - серьезно подтвердила
мисс Патриция, - но неизвестно, конец его или начало.
* * *
- А я, - проворчал Гэмфри Баккет, оказавшись один в
парке, где еще сильнее стрекотали сойки, - как я завершу
свой рапорт?! Вдруг в один прекрасный день он попадет на
глаза какому-нибудь парню, сочинителю историй? Дувы еще не
перевелись на белом свете...
Х
ОДИНОКИЙ СУМРАЧНЫЙ ДЖЕНТЛЬМЕН
Ветер забвения развеял декорации и персонажей нашего
повествования, лишив их дыхания жизни. Время иначе не
поступает, да и рассказчик тоже.
Устав от тайн, спит Ингершам. К нему вернулся глубокий
сон без кошмаров. В высокой башне ратуши начинают хрипеть
все колесики курантов, собираясь отбивать полночь - самую
тяжкую повинность суток.
По крышам скользит луна, а тысячи звезд превращают Грини
в ночное зеркало.
Двенадцать ударов... В основе вечных законов лежит
традиция.
Сквозь витражи просачиваются лунные лучики, и по плитам
коридора рассыпаются серебряные монетки бликов. Из сумрака
возникает безмолвная, фигура и входит в луч серебристого
света. И рясы, и колпак, и длинная борода придают лицу
важность и торжественность. Сей одинокий джентльмен не
вызовет у вас страха при столкновении с ним.
Однако это призрак, подлинный призрак, который обитал и
будет обитать в Ингершаме, не вмешиваясь в людские драмы.
Он проходит сквозь закрытые двери и каменные стены, ибо
субстанция его тонка и таинственна.
Ровным шагом, не похожим ни на змеиное скольжение, ни на
человечью походку, он пересекает Залу Защитника бедняков,
где было решено предать позорной смерти роялистов. Он не
обращает внимания на строгие ряды стульев, навечно
запомнивших роковой сеанс правосудия. Он входит в богатый,
кабинет, где на паркете еще виднеется пятно крови мистера
Чедберна; его не трогает сие зловещее свидетельство.
Он проходит через застекленный кабинетик мистера Дува, не
склонившись с интересом над каллиграфическими строками, а
когда идет по круглой заде, откуда в мир вылетали обманчивые
бабочки фальшивых банкнот, он даже не останавливается.
Ему безразлично все: ни радости, ни горести человеческие
не трогают его.
Каков же смысл бродящего в ночи призрака? И есть ли он,
этот смысл?
Безграничная Мудрость, которую равным образом интересует
и жизнь ничтожного клеща, и трепет травинки, и гибель целого
мира, отвела ли она призраку свою роль?
Встреча с теми, кто умер, относится к странной
привилегии, в которой сия Мудрость отказывает живым, а если
она иногда и происходит, то только по упущению того же
самого Божества, не так ли? Может ли Божество забывать?
Носят ли законы абсолютный характер?
Эйнштейновская теория, как кислота, разъела эвклидову
безмятежность; поляризация нарушает лучистый кодекс оптики;
равенство уровней жидкости в сообщающихся сосудах
опровергнуто капиллярами, а ученые мужи, пытаясь скрыть свое
невежество, создали из подручных материалов катализ.
Церкви скруглили острые углы Божьего законодательства.
Из аксиом, сформулированных Богом, человек вывел свои
собственные следствия.
В законе ночи могли образоваться трещины, и в них
проскользнули призраки.
Мы превратили Природу в истину, обожествили ее, а она
кишит миражами и ложью. Ба, слова, одни слова!.. Эх,
Шекспир!
Формы или силы, что-то приходит на смену мертвым, но эти
формы не подчиняются нашим законам, и вряд ли уравнении
помогут нам рассчитать могущество ночных форм.
Призрак есть.
Он бродит, приходит и уходит.
Поет петух, он исчезает.
Традиция.
