сам Брянов, заметив, что за этой полосой нет ни одной воронки, ни
одного холмика. Все это могло означать только то, что на поле
существует разграничение: лес и подступы к нему - пространство аев,
поле - территория черных жуков.
Брянов привык с уважением относиться ко всякой информации, считая,
что ненужной просто не существует. Но сейчас ему нужна была не всякая,
а та, что помогала бы искать Нину.
- Иди к лесу, - подтолкнул он робота. - Попробуй поговорить с
аями.
Птицы-мотыльки кинулись к опушке, как только робот пересек
запретную черту. Некоторые срывались с веток, планировали вниз, едва
не касаясь крыльями высоких антенн.
- Мы пришли из другого мира, - прочирикал робот. - У нас добрые
намерения, и мы не причиним вам зла...
- Уххи, уххи, - заухали аи, отлетая прочь. - Уххи тоже говорят,
что не хотят нам зла!..
Брянов и Устьянцев переглянулись. Даже в монотонном переводе
робота чувствовался ужас аев по отношению к уххам.
- Мы не уххи, - спокойно просвистел робот, - вы же видите, что мы
не уххи.
- Никто не видел уххов, - послышалось в ответ. - Увидевшие уххов
умирают. Без страха смерти их могут видеть только наши слуги - ззумы.
- Все вы живы, хотя видите меня. - Робот тотчас ухватился за
подсказанную мысль. - Значит, мы не уххи.
Эта простая логика, как видно, озадачила аев. Они заметались над
опушкой, оглушили беспорядочным свистом. Наконец один из них подлетел
и безбоязненно сел на ствол излучателя робота.
- Если вы не уххи, то почему вас не трогают ззумы? Они никого не
пускают на это поле.
- Но они пускают вас.
- Только ночью. Таков закон. Ночью мы спим в норах, приготовленных
ззумами, и они нас охраняют от диких обитателей леса, которые охотятся
по ночам. Уххи приходят на рассвете и уносят в свои пещеры всех
умерших, всех, кто не улетает...
- Все это очень интересно, - запел робот, удивив космолетчиков
такой не свойственной машине дипломатией. - В другой раз я с
удовольствием побеседую с вами на эту тему. А сейчас мне хотелось бы
встретиться с вашими старейшинами.
Аи не поняли, зачирикали, запересвистывались.
- Кто такие - старейшины?
- Есть же у вас главный, первый, кого бы вы слушались.
- Мы слушаем всех.
- Не слушаете, а слушаетесь. Чье слово было бы для вас законом.
- Закон один - жить, петь, любить, ночью спать в мягких норках, а
утром успеть улететь в лес.
- "Жить, петь, любить!" - передразнил робот. - И никаких
обязанностей?
- Что такое - обязанности?
- То, что вы обязательно должны делать.
- Мы обязательно должны приносить ззумам сладкие плоды с вершин
деревьев. Надо же кормить своих слуг. Кто больше приносит, у того
мягче постель...
- Все ясно, - сказал Брянов. - Вырождающийся разум.
- Почему именно вырождающийся? - спросил Устьянцев.
- Без обязанностей разум деградирует. Этот симбиоз - аи-ззумы, -
который им кажется всеобщим счастьем, начало конца. Разум вырождается
в инстинкт...
- Как дела? - запросили со звездолета. Теперь на экране было лицо
главного психолога Большакова.
- Робот Нины по-прежнему молчит? - в свою очередь, спросил Брянов.
- Молчит.
- Значит, непосредственной опасности пока нет.
- А если робот как-нибудь нейтрализован?
- Он бы успел подать сигнал бедствия. В любом случае успел бы.
- Вы что же - висите и ждете?
- Ведем переговоры с птицами.
- Ну и как? - В голосе Большакова была ирония.
- Узнаем, сообщим, - ответил Брянов и демонстративно отвернулся от
экрана связи с звездолетом.
Робот между тем расспрашивал о ззумах. Это были те самые
четырехлапые черные жуки, которых космолетчики случайно увидели утром.
Жуки пеленают умерших аев в коконы, а потом за этими коконами
приползают уххи. На вопрос, почему ззумы выполняют эту работу,
последовал ответ, что они боятся уххов и служат им.
А время шло. Солнце поднималось все выше, нагревая воздух над
поляной. Переговариваясь, робот медленно переполз в тень леса, что,
впрочем, не вызвало беспокойства аев. Похоже было, что они вообще
ничего не опасались, рассказывали о себе, о ззумах с подкупающей
откровенностью. И ничего сами не спрашивали. Тогда робот задал прямой
вопрос: не видели ли они, куда делся вышедший из аппарата человек?
Спрашивал он это долго, объясняя и так и этак, стараясь, чтобы его
правильно поняли.
Слушая эти монотонные пересвисты, Брянов оглядывал полиэкран. Все
на нем было без изменений: сверкающая в солнечных лучах жесткая
гребенка леса, порхающие птицы-мотыльки, поле, поросшее жесткой
травой, испещренное воронками, взбугренное. И в то же время ему
показалось, будто что-то изменилось на этом поле. Брянов еще и еще раз
обежал глазами экранные клеточки и вдруг заметил, что один из холмиков
вроде бы вырос в размерах, и трава на нем шевелилась, словно под
ветром.
Вдруг этот холм раскололся, и из него вертикально вверх полоснуло
слишком хорошо знакомое космолетчикам оранжевое пламя плазменного
излучения. И вслед за этим сразу же, без паузы, зачастил сигнал
бедствия.
Робот, разговаривавший с аями, бросился к вспучившемуся холму. Аи
шарахнулись в другую сторону, в лес, расселись на ветках рядками, как
зрители в театре, заинтересованно следили за происходящим. Похоже, их
вовсе не пугало пламя, и страшились они только одного - пересекать
невидимую черту, обозначенную линией воронок и холмов.
Пламя опадало медленно. Но еще до того, как оно опало, из холма
поднялось что-то бесформенное и пошло к центру поля. С него ошметками
опадала черная дернина. Скоро в нем можно было узнать робота. Белая
паутина космами свалявшегося войлока опутывала его, свисала с
излучателей и антенн, волочилась следом. На вытянутых манипуляторах он
нес большой белый кокон. Второй робот подбежал к нему, ловко
перехватил кокон, и они один за другим еще быстрей покатились к тому
месту, где в нескольких метрах от поверхности помигивал желтый
импульс, обозначавший конец нити.
"Вибрик" осел немного, когда оба робота повисли на нити, качнулся
и медленно пошел вверх, втягивая в себя тяжелую ношу.
- Хочешь увести аппарат? - спросил Устьянцев, когда они поднялись
уже на добрый километр.
- Потом вернемся, - ответил Брянов.
- Я бы не спешил. Выясним, что с Ниной...
- Спит Нина, спит в коконе. - Он кивнул на ее персональный пульт,
где теперь светились все приборы, обозначая дыхание, температуру,
давление крови.
- Слишком беспокойно спит. Кошмары. - Устьянцев, в свою очередь,
кивнул на небольшой светившийся малиново прибор - психометр. - И
понаблюдать надо бы за полем. Другого такого случая может не
представиться.
Брянов поморщился и перевел аппарат в режим равновесия.
Через четверть часа в карантинной камере они разрезали упругую
паутину кокона. Нина проснулась, и сразу резко подскочили все
параметры ее организма: участилось дыхание, даже повысилась
температура тела.
- Какой ужас! - вскрикнула Нина. - Они их едят!
- Кто? - спросил Брянов, удивляясь тому, что легкий скафандр Нины
был совершенно цел и что облепленные паутинной слизью легкие антенны
переговорных устройств работали исправно.
Роботы хлопотали над анализами паутинной ткани, слизи, воздуха в
камере, а Брянов тщетно пытался оттереть прозрачный пластик шлема,
чтобы увидеть наконец лицо Нины.
- Кто кого ест? - переспросил он.
- Ззумы... аев, - с отвращением выдохнула Нина.
- Уххи?..
- Нет никаких уххов, совсем нет. Это выдумка.
- Чья? - усмехнулся Брянов. Он не испытывал никакой тревоги, а
необычные названия - аи, ззумы, уххи - его просто забавляли.
- Да этих же... людоедов.
- Людоедов?
- Как их еще назвать?!
- Все правильно, - сказал Брянов. - Обычный симбиоз. Одни
организмы что-то дают другим и что-то берут от них.
- Это не симбиоз! - выкрикнула Нина. - Это обман!
- Успокойся. - Брянов погладил ее по плечу. - Все изучим, во всем
разберемся.
- Нет, тут надо вмешаться.
- Вмешаться? Во что?
- В их... взаимоотношения.
- Так сразу и вмешаться...
Он наконец отчистил шлем и увидел глаза Нины - большие, почти
безумные. И впервые забеспокоился, но как-то странно - тяжело,
мучительно, словно сквозь сон.
- Почему ты ушла из "вибрика", оставив все открытым? - спросил он.
- Куда ты шла?.. Можешь объяснить?..
- Могу, - нехотя отозвалась Нина и надолго замолчала.
Брянов терпеливо ждал. Постукивали роботы, торопясь выполнить
многочисленные свои дела. Часто пульсирующе гудел "вибрик",
нейтрализуя гравитацию.
- Могу, - повторила она. - Эта... похожая на Сонечку... просила
отнести ее в лес... Она так плакала...
- Ну и что?!
Брянов хотел сказать, что это не объяснение, что его интересуют не
внешние причины, а мотивы противоестественных для космолетчика
поступков.
- А ты бы не пожалел? - опередила его Нина. - Ты бы не пожалел,
когда плачет и говорит, что если останется на поле днем, то ее заберут
уххи? Разве мы совсем растеряли доброту - основную человеческую
добродетель? Разве недоброжелательство - первая заповедь
космолетчика?..
- Но нельзя при этом нарушать порядок, рисковать...
- Я ничем не рисковала.
- Рисковала. И не только собой.
- Но ведь все обошлось...
- Это еще неизвестно. Мы недостаточно знаем планету. "Вибрику"
теперь предстоит карантин.
- Ты боишься одиночества? - игриво спросила она. - Даже со мной?..
- Мы не каждый по себе, - перебил он ее. - Мы единый организм, и
никто из нас не вправе без общего согласия рисковать даже самим собой.
- Если будем согласовывать каждое свое желание, мы обречем
население звездолета на вымирание.
- Не преувеличивай, - сказал Брянов. - Благодушие, как видно,
главная зараза этой планеты. Это оно в тебе говорит.
- Почему же не говорит в тебе? Ты ведь тоже выходил из "вибрика"?
- Было это и у меня. Теперь поослабло. Теперь я начинаю понимать:
на планете в нас парализуется чувство опасности. К счастью, это, как
видно, проходит...
- Жаль, - выдохнула она. - Вся наша жизнь - поиски радости. К
этому сводятся даже дальние экспедиции. Радость улететь дальше, чем
другие, радость открыть новые миры...
- Есть еще долг.
- И в основе чувства долга тоже лежит радость, только не
индивидуальная, а коллективная. Нечто вроде общественного инстинкта.
- Пусть так, - сердито сказал он. - У нас еще будет время для
дискуссий. А сейчас ответь на конкретный вопрос: как случилось, что ты
оказалась в коконе?
- Я несла "Сонечку", - посерьезнев, начала она. - Не Сонечку,
конечно, а эту... птицу. И упала в яму. А тут жуки. Такие смешные
жучки... Бегают, зудят. И от этого зудения так радостно на душе.
Сонечка, то есть птица, закрыла глаза и сложила крылья. Я подкинула
ее, и она улетела. А сама легла на траву...
- Зачем?
- Мне было так хорошо, так радостно за птицу, за себя, за всех
нас, отыскавших наконец легендарную планету радости.
- А потом?
- Потом я заснула. Проснулась уже здесь... Мне было так
радостно...
- Радостно? Но тебе снились кошмары.
Ее лицо вдруг, словно она только что вспомнила об этом, исказилось
гримасой ужаса.
- Да, да, - быстро заговорила Нина. - Они их, оказывается, едят. У
живых высасывают кровь. Они и меня собирались съесть.
- Кто?
- Ззумы. Я говорила.
- М-да. Вот тебе и "смешные жучки".
Он начинал понимать, что к чему.
- Едят сами, а сваливают на несуществующих уххов?
