адреналином.
- И что вы ему молвили?
- А что я ему могла молвить? - Старая сука вновь закатила к небу
невинные зенки. - Молвила, вас нет.
- Передать ничего не просил?
- Нет. Скривился весь... Наверное, вы были ему очень нужны.
Вот уж ввек не поверю, чтобы я был ему нужен, подумал Репня. И сказал
с весельем в голосе:
- А мы с ним встретились. Ввечеру... Спасибо за беспокойство.
Блудливая улыбочка тут же стерлась с физиономии старой мымры - она-то
рассчитывала уязвить постояльца, озаботить. По ее мнению, вчерашний гость
не мог принести Репне ничего, окромя забот. Однако заботами на лице
постояльца не пахло, и потому старая стерва, прохрюкав что-то
неразборчивое, уплыла в свою конуру. А Репня, насвистывая, бросился ловить
извозчика.
Все-таки он потребовался проклятому кастрату. Наверное, тот решил еще
раз опробовать метод, предложенный ему в пятницу Репней. Что касается
Репни, то он был готов на это в любое время и за любую плату. Даже если
оную плату возьмут с него самого...
Похоже, сегодня был счастливый день - извозчика поймать удалось уже
через четверть часа.
- Торговая сторона, - сказал Репня. И вдруг вспомнил, что ныне за
день.
Светозар Сморода-то наверняка тоже в Перынь собирается.
- Впрочем, нет, - поправился Репня. - Перынь.
Карету пришлось оставить далеко от Перыни, и не было ничего
удивительного, что они добрались до Святилища только без четверти
двенадцать. Задерживать женщину в голубом одеянии волшебницы, опирающуюся
на десницу чародея Смороды, никому из стражников и в голову не могло
прийти, и главной сложностью для Веры было не потерять в толпе эту крепкую
руку. С чем она блестяще и справилась.
А толпа вокруг Перыни была совершенно жуткой. Да и на площади перед
Святилищем оказалась не маленькой - все-таки волшебников в столице жило
достаточное количество, чтобы заполнить эту небольшую площадь.
Здороваться в день богослужения было не принято, и потому Свет лишь
встречался со знакомыми взглядом. Здесь была уже добрая половина палаты
чародеев, здесь был Кудесник Великокняжеской Колдовской Дружины Остромир
со своим секретарем Всеславом Волком. Был тут и опекун министерства
безопасности от палаты чародеев Буня Лапоть. Как и другие, встретился с
чародеем Смородой глазами, подмигнул, бросив взор на Веру. Мол, чем токмо
ни приходится заниматься...
Свет покивал и отвернулся: ему совсем не требовалось привлекать к
себе особенное внимание Буни. Ведь в нынешней ситуации, при таком наплыве
волшебников с их активными аурами Буне будет непросто разобраться, кто из
этой толпы его прощупывает. А вдруг Кудесник!..
Но терять Буню из виду Свет не стал. Остановился неподалеку, саженях
в пяти, зацепился Зрением за Бунину ауру - пока пассивно, чтобы Буня не
забеспокоился.
Вера по-прежнему опиралась на Светову десницу, крутила головой, и на
лице ее было написано такое восхищение, что Свету захотелось улыбнуться. У
него даже мышцы одеревенели от желания, какого не появлялось уже лет
тридцать, - взять и улыбнуться. Вот только окружающие отнеслись бы к
подобным проявлениям мимики соответственно. И так на Веру оглядываются! К
счастью, среди волшебников не принято задавать лишние вопросы... Впрочем,
что касается улыбок, тут ему ничего не грозит - рожденный без ног способен
обогнать разве что дождевого червя, а волшебник с тридцатилетним стажем
способен улыбнуться настоящей улыбкой разве что в мечтах. У него даже
необходимые для этого мышцы давно атрофировались. Не то что у Веры...
Кудесник тоже увидел Света и его гостью, удовлетворенно кивнул, но
тут же отвернулся: часы Сварожьей башни принялись бить двенадцать. С
последним их ударом на ступеньках Святилища появился сам Верховный Волхв
Боян IV со своей многочисленной свитой, и обрушившуюся на площадь тишину
пронзил знакомый каждому словену тенор.
Богослужение началось.
А Свет перевел Зрение в режим активного прощупывания. И хотя он
прекрасно понимал, что ничего особенного ему узнать не удастся, игра
стоила свеч - Буня Лапоть почувствует чужой Талант и, буде он и в самом
деле убил Барсука, чужой Талант должен вызвать у него тревогу. А от
тревоги недалеко и до оплошного поступка. Хотя сама по себе тревога еще ни
о чем не говорит - у опекуна министерства безопасности много поводов для
тревоги. То же убийство ведущего электронщика княжества, к примеру... Но
других подступов к Буне Свет пока не видел.
Тревогу в Буне он почувствовал сразу. Она проявилась даже в моторных
реакциях - Буня вдруг закрутил головой, озираясь по сторонам, так, что на
него с удивлением начали оборачиваться окружающие. Впрочем, продолжалось
это недолго. Буня понял, что столь активное проявление своих чувств ни к
чему хорошему не приведет и замер, впился взглядом в Верховного Волхва. Да
и окружающие пользовались сейчас обычным зрением.
А Свет попытался проникнуть вглубь Буниных чувств. Под тревогой он
ощутил страх, но сам по себе страх тоже ни о чем еще не говорил. Разве
лишь о том, что чародей Лапоть кого-то боялся. Но страх был силен и вполне
мог привести Буню к оплошному поступку. Свет полез глубже, однако под
страхом началась уже такая мешанина эмоций, что в ней не мог разобраться
даже Талант чародея Смороды: Свет мгновенно вспотел.
Вера взглянула на него с удивлением, недовольно сморщила нос. Таланту
чародея Смороды требовался небольшой отдых, и Свет выключил Зрение.
Верховный Волхв торжественным тенором возносил хвалу Семарглу, ему
вторил разноголосый хор низших волхвов. Звучало все это красиво, но Свет
слышал хвалебную молитву уже не раз и не два, и ему ничего не стоило
пропускать ее мимо ушей. Вместо хвалебной молитвы его гораздо больше
волновала возможность собственной неудачи. Тревога тревогой, страх
страхом, но...
Вот если бы можно было проникнуть в Бунину память! Увы, на такое в
одиночку не способен ни один чародей княжества. Даже память обычного
человека, если вокруг нее создан защитный барьер, в такой ситуации
недоступна для любого волшебника. Есть, правда, методы, связанные с
гипнозом, но гипноз - как и всякое насилие - представляет собой Ночное
волшебство и потому нормальному волшебнику не рекомендуется. Себе
дороже... Воспользовавшийся Ночным волшебством хотя бы один раз обречен -
ощущение безграничной силы захватывает душу, как пьянство. В результате
неизбежно наступит моральный распад личности, а там и Контрольная комиссия
на горизонте. Без Ночного же волшебства получишь такую же чушь, как с
лечением Вериной амнезии.
Верховный Волхв продолжал привычные песнопения. Вера оглянулась
назад, странно посмотрела на Света, но ему было сейчас не до нее. Он
отдышался и вновь включил Зрение. Насквозь прошел через Бунину тревогу и
страх. Пока не нахлынула усталость, сделал попытку проникнуть глубже.
Оболочка Буниной памяти была самой настоящей крепостной стеной - сродни
Кремлевской. Не хватало лишь таблички "Оставь надежду". Но собственное
бессилие было понятно и без таблички.
И тут что-то произошло. Улетели в неведомую даль голоса Бояна IV и
всей его волхвоватской камарильи. Зато взамен из неведомой дали явились
мощь и сила. Не прошло и секунды, как Свет почувствовал, что неприступная
крепостная стена трещит, рушится и рассыпается на отдельные кирпичики.
Словно ее сложили из кубиков детской азбуки...
Свет обнаруживает себя стоящим на перекрестке двух улиц. Место ему
знакомо - тут пересекаются Медведевская и улица Берегинь. Помнится, здесь
даже карете Кудесника пришлось остановиться, когда они возвращались из
Института нетрадиционных наук.
Свет стоит на кромке тротуара, зная, что его никто не видит. Даже
расположившийся в самом в центре перекрестка стражник-регулировщик со
своими флажками: ведь он не волшебник, и заклятье на невидимость ему не по
зубам.
А вот и карета Барсука подъезжает к перекрестку. Подъезжает,
останавливается: кучер ждет от регулировщика разрешающего сигнала. Света
он не видит.
Свет подходит к дверце кареты, открывает ее. Академик сидит на
сиденье, глубоко задумавшись. Заклятье на невидимость отводит ему глаза. А
через мгновение в сердце задумавшегося вонзается принадлежащий Свету
Ритуальный Нож.
Свет осторожно выбирается из кареты. Кучер, дождавшись взмаха флажка,
понукает лошадей, и экипаж увозит через перекресток труп академика.
А Свет отправляется по улицам города к незнакомому дому, не спеша
открывает двери. Сени пусты. Свет подходит к висящему на стене зеркалу,
снимает с себя невидимость и смотрит, нет ли на камзоле крови Барсука.
Крови нет. Но видит он в зеркале не себя, а опекуна министерства
безопасности Буню Лаптя...
Вновь ворвался в уши Света певучий тенор Верховного Волхва. Улетели в
неведомую даль мощь и сила. Вновь встала неприступной стеной оболочка
памяти Лаптя, и можно было подумать, что все это Свету лишь почудилось.
- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! Да убьем в себе Додолу! -
отозвался вокруг хор голосов.
Свет пришел в себя. Богослужение кончилось, исчез за порогом
Святилища Боян IV, начали расходиться люди в голубом.
- А зачем убивать Додолу? - спросила Вера.
- Это традиционное окончание молитвы волшебников, - сказал Свет. -
Объяснять долго... Впрочем, дорога у нас нескорая, я вполне успею
рассказать...
И вдруг замолк. Оглянулся.
Сзади стоял низенький Буня Лапоть. Голубой балахон выглядел на нем
бесформенным мешком, лысина блестела от пота, как зеркало. На лице его
явственно отражался страх и ненависть.
Но смотрел Буня вовсе не на Света, он смотрел прямо в спину Световой
гостье.
По возвращению из Перыни сели за праздничный стол.
Касьян постарался: стол ломился от закусок, а в воздухе витали такие
ароматы, что любой гурман сошел бы с ума от нетерпения.
Сегодня был единственный из трехсот шестидесяти пяти дней, когда в
доме накрывался общий стол, за которым устраивались и хозяин, и гости, и
слуги. Свет любил этот день - общий стол напоминал ему трапезы в школе
волшебников - но сейчас было не до праздников и воспоминаний. Во-первых,
ему не давал покоя взгляд, брошенный на Веру Буней Лаптем. А во-вторых,
после того, как он отдал должное государственным заботам, настала пора
заняться своим многообещающим заклинанием.
Поэтому он впопыхах произнес обязательный хозяйский тост, без
которого никогда не начиналось празднество, выпил с полкубка медовухи,
быстренько перекусил и, извинившись перед честной компанией, умчался
наверх. Впрочем, честная компания не обиделась - чародей есть чародей, у
них праздников даже в праздник не бывает.
Ворвавшись в кабинет, Свет достал из стола лист бумаги, на котором
красовалась выраженная в символах высшей математической магии формула
прямого заклинания. Обложился справочниками и через полчаса сумел
произвести необходимые преобразования. После этого перевел математические
символы в язык жестов, атрибутов и акустических формул. Так, требуется,
Серебряное Кольцо и Волшебная Палочка, а звуковое отображение достаточно
элементарно. И кстати не обеспечивается частотными характеристиками
большинства женских голосов. Кроме чрезвычайно редкого среди волшебниц
контральто.
Свет потянулся, встал и прошелся по кабинету.
А почему бы теперь не попробовать выведенное заклинание на практике?
Страшновато, правда, но ведь рано или поздно все равно придется: вновь
открытые заклинания волшебники сначала опробуют на своей шкуре. Так было
