Свет принялся вспоминать, что ему известно об этой Вере от других
людей. Известно было немного, и это немногое ясно говорило, что никаких
чудес она не совершала. Все чудеса начались после того, как она попала в
дом чародея Смороды. Именно здесь у нее начала пропадать и появляться
аура, именно тут она начала оказывать влияние на людей. Более того, если
взглянуть на ее поведение в доме с точки зрения логики, то получается, что
она делала все от нее зависящее, лишь бы подольше поддерживать интерес к
себе со стороны хозяина дома. А если сделать очередной логический вывод,
то получается, что чародей Сморода и является главной целью этой девицы.
Впрочем, постойте... Кажется, Репня Бондарь утверждал, что она -
женщина...
Свет помотал головой: верить Бондарю в этой ситуации все равно что
слушать упившегося медовухой. Бондарь ведь на эту девицу явно глаз
положил, а когда Бондарь на кого-либо глаз кладет, его душу осеняет
одна-единственная забота - заглянуть в додолин колодец приглянувшейся ему
бабы. Так что верить мы Репне не будем. А будем верить имеющимся у нас
фактам. А по имеющимся у нас фактам получается, что Вера-Додола проявляла
свою колдовскую силу, лишь находясь в непосредственной близости от чародея
Смороды. И если поразмыслить дальше, то получается, что оная Вера-Додола
очень смахивает на явление, известное в теоретической магии под названием
"колдун-наездник". Кажется, еще в середине семьдесят второго века
тогдашний Кудесник... Бронислав, что ли?.. вывел теоретическое обоснование
возможности существования такого типа Талантов. Во всяком случае, в
отличие от Таланта матери Ясны, такие Таланты основам теоретической магии
не противоречат.
Свет достал с полки справочник по истории развития волшебства,
полистал страницы.
Где тут у нас семьдесят второй век?.. Так, Кудесника, оказывается,
звали вовсе не Бронислав, а Вышеслав... Бронислав был чуть ранее... Ага,
вот оно!.. "Ментальные характеристики Таланта гипотетического
колдуна-наездника, не позволяя ему творить заклинания собственноручно,
обеспечивают усиление и преобразование заклинаний, творимых Талантом, на
котором паразитирует колдун-наездник. На практике посейчас не
встречались..."
Свет хмыкнул. И посейчас - тоже. Но мать Ясна, кстати, вообще не
должна была существовать. И тем не менее существовала...
Так-так, сама по себе затея была бы весьма неглупой. Оседлать
кандидата в новые Кудесники и втихаря работать на свои собственные цели.
Да, тут любая сказка оправдана, даже сказка про богиню. Посмотрим-ка
дальше. Ага, теоретически подобный тип Таланта ничем не отличается от
прочих типов и представляет собой использование преобразованной энергии
либидо. Вот и отлично! Значит, способы борьбы с такими колдунами
существуют и не должны отличаться от существующих методов.
Свет поставил справочник назад, на полку, и еще некоторое время
поразмышлял. А потом обнаружил, что его душа вновь готова сопереживать
душе Кристы, продирающейся сквозь злоключения в мире без волшебников. И
хотя агрессивностью сегодня и не пахло, он вновь взялся за перо: привычки
в жизни для того и существуют, чтобы их без особой необходимости не
нарушать.
И во середу утром Репня пребывал как во сне. Токмо если раньше это
был сон грусти и тоски, то ныне - сон ревности.
Репня не находил себе места. Ревность сжигала Репню. Перед ним снова
и снова оживала эта картина: Вера в красивом облегающем платье плывет по
набережной Волхова, а рядом с ней вышагивает этот долговязый кастрат. И
она опирается на его десницу, смеющаяся, веселая, радующаяся. Как невеста
опосля венчания... А вот они оба в голубом - на площади перед Святилищем.
И вновь она опирается на десницу этого... Сучка синеглазая!
Упиваясь сном ревности, Репня поставил на газ чайник, открыл банку
подаренного последней любовницей прошлогоднего варенья, нарезал белого
хлеба, взялся за сыр. И тут звякнул колокольчик у входной двери.
Репня замер: ему показалось, что перед закрытой дверью стоит она,
равнодушно посматривает по сторонам, дергает ручку звонка, удивляется, что
никто не открывает долгожданной гостье.
Колокольчик звякал и звякал, а Репня сидел ни жив ни мертв. Наконец
до него дошло, что он ведет себя по-детски, глупо и недостойно
врача-щупача. Там, за этой дверью, мог быть кто угодно - от Вадима Конопли
до старой стервы, хозяйки дома.
Репня шумно вздохнул, положил на стол нож и подошел к двери.
- Кто там?
- Я.
Репня похолодел: это и в самом деле был ее голос.
- Откройте, Репня! Нам нужно поговорить.
По-прежнему все было как во сне. Как во сне Репня отпер замок и
распахнул дверь, как во сне посторонился, пропуская гостью в комнату.
Она была в том же самом платье, что было на ней позавчера. Сняла
шляпку, повесила ее на вешалку.
- Может, чаю? - Репня вдруг страшно засуетился, подскочил к газовой
плите. - Ой, да он же еще не вскипел... Но это быстро. Присаживайтесь к
столу.
К столу она подошла. Но не присела. И на хлеб с сыром не посмотрела.
- Я пришла сказать вам, чтобы вы перестали себя мучить. Между нами
ничего не может быть. Ни-че-го! - Она произнесла последнее слово по
слогам, словно тремя ударами разрубила связывавший их узел. - Забудьте
меня.
- Забыть вас, - пролепетал Репня. - Но... - Он задохнулся.
Она смотрела на него спокойно и равнодушно. Словно на ненужную
вещь... И не собиралась не то что задыхаться, а даже вздыхать.
- Я... не... могу, - произнес наконец Репня. - Это... выше... моих...
сил.
Она кивала в такт каждому произнесенному им слову. Как будто не
понимала смысла этих слов. Но нет, где там - не понимала!
- Сможете! Вы не похожи на слабого... А ваша любовь мне не нужна!
Она произнесла это таким тоном, что Репня сразу понял: все, чем он
грезил в последние дни, ввек не будет реализовано. Так, пустые мечты
зеленого юнца, еще не успевшего столкнуться с правдой жизни, еще не
наученного Мокошью ничему. Он вспомнил свой воскресный сон и пролепетал:
- Вам нужна не моя любовь, Додола, а кое-что совсем другое...
- Я не Додола, - сказала она. - А вы не Перун. И ваши оскорбления
ничего не могут изменить. Я по горло насытилась вами в тот, первый день.
- Простите меня! - пролепетал он. - Я не знал... - Он не договорил,
испугавшись едва не прозвучавшей правды.
Но ее, судя по всему, и не интересовало, что он хотел сказать.
- Надеюсь, вы меня поняли. Не забудьте, что я колдунья. Прощайте! -
Она повернулась к двери.
- Подождите!!! - взмолился Репня. - Дайте мне хотя бы разочек
поцеловать вас. Напоследок...
Что-то в его голосе остановило ее. Она обернулась к Репне, посмотрела
ему в глаза. Лицо ее дернулось: наверное, она хотела скривиться от
отвращения, но сумела справиться с собой.
- Хорошо, - сказала она.
Репня приблизился к ней, наклонился. Она оперлась руками о стол,
закрыла глаза. Репня коснулся ее губ, положил ей на плечи шуйцу, прижал к
своей груди, ощутив восхитительную упругость ее персей. Но губы ее были
мягкими и бесчувственными. И вся она была словно тряпичная кукла в руках
кукольника. Наверное, с кастратом - если бы тому потребовались ее поцелуи
- она бы целовалась совсем не так.
Репне захотелось еще крепче прижать ее к своей груди, и он попытался
поднять десницу. Веру передернуло. Десница Репни остановилась, легла на
стол, обо что-то укололась.
Вера выставила перед собой обе руки, уперлась в грудь Репни,
оттолкнула его:
- Ну хватит, хватит! Дорвались до бесплатного...
Он понял, что все кончилось, сейчас она уйдет. И больше уже ничего не
будет... Он встрепенулся - так пусть же прикосновение к ней станет
последним, что он получит от жизни. Пусть его повенчает с нею собственная
смерть. Пусть эта дева пронесет через всю свою жизнь вечную вину перед
любившим ее человеком.
Он прикусил нижнюю губу, размахнулся, ожидая пагубного магического
ответа, и изо всей силы ударил ее ножом в спину.
Ответа не последовало.
Она вытаращила глаза, вцепилась скрюченными перстами в отвороты его
халата и страшно заверещала. Так верещал подстреленный когда-то Репней на
охоте заяц. И чтобы прекратить эти жуткие звуки и погасить этот жуткий
взгляд, Репня замахнулся ножом еще раз. А потом еще... И еще... А потом
нож сломался.
Но она уже перестала верещать. В груди у нее заклокотало, персты
разжались, и она рухнула перед ним - сначала на колени, а потом ничком.
Клокотание прекратилось, она содрогнулась и застыла.
Репня пришел в себя. Отбросил в сторону окровавленный обломок.
Выключил закипевший чайник. Затаил дыхание: нет ли шума в коридоре, не
услышал ли кто издаваемые Верой звериные крики.
В коридоре было тихо. Вера лежала неподвижно, платье на спине
бугрилось красными ошметками, из-под головы сочилась струйка крови -
должно быть, вытекала изо рта. Репня пощупал пульс.
Пульса не было.
Репня с трудом сел на стул. Каким-то образом он умудрился убить уже
вторую колдунью. Как же она позволила ему такое? Наверное, из-за того, что
он любил ее, в нем не было агрессии, которую она отразила бы на
нападающего. Ведь он не убивал ее - он просто обретал ее в свою полную
собственность. Как жених невесту... Смерть-таки повенчала их, но Репня
решился не поэтому: он просто знал, что жить без Веры - выше его сил.
Наверное, потому и взялся за нож. Наверное, его десница понимала, что,
если не будет рядом Веры, то некого будет ласкать и она не будет нужна
хозяину... Зачем еще нужны руки, как не для того, чтобы ласкать любимых!
Смерть повенчала их. Оставалось проделать свою половину пути.
Репня залез в докторский саквояж, достал бланк медицинской справки и
перо. Сел за письменный стол и нацарапал на обороте бланка:
"Это была вторая мать Ясна. Я убил ее своей любовью. Как и первую. Да
простят меня обе."
Расписался.
Потом достал из саквояжа пузырек с дигитоксином, лег рядом с трупом
Веры и сделал себе укол.
Когда тело Репни перестало дергаться в судорогах, шевельнулся труп
Веры. Контуры его размылись, затем раздвоились.
Вера поднялась с пола. Если бы кто-то в этот момент находился в
комнате, он бы увидел, что через ее обнаженное тело просвечивает мебель.
Затем внутри нее заклубился туман, сделался матовым, успокоился. Теперь
мебель через ее тело уже не просвечивала.
Вера наклонилась над Репней, с грустью посмотрела на свой
обезображенный труп в залитом кровью платье и подошла к двери.
Дверь квартиры доктора Бондаря открылась, но оттуда никто не вышел.
Потом точно так же открылась дверь в подъезде. Старая стерва выглянула из
своей каморки, пробормотала что-то насчет сквозняка.
Тротуар на этой стороне улицы находился в тени домов. Поэтому
поддержание невидимости не требовало от Веры особых усилий. Лишь когда она
проскакивала промежутки между домами, приходилось накладывать заклятье и
на собственную тень.
Труднее всего пришлось на мосту. Здесь сохранение невидимости
потребовало от нее двойных усилий. А потом она свернула на набережную
Торговой стороны, и утреннее солнце вновь скрылось за домами.
Обнаружив утром, что гостья исчезла, Свет себе места не находил. Он
не удивился тому, что она исчезла из заклятой светелки, и не обеспокоился,
потому что знал - она вернется. Он был настолько в этом уверен, что
заранее отнес в гостевую свой колдовской баул.
Но куда бесы могли унести эту сумасшедшую?! И как специально - именно
