больного воображения хозяина...
Для начала он решил ее поразить.
Она еще не подошла к столу, когда Свет стремительным движением
выдвинул гостевой стул. По меркам словенской знати это было проявление
величайшего уважения. В доме какого-нибудь посадника оно стало бы
нормальным жестом по отношению к женщине-гостье. Но не в доме чародея...
Даже Берендей поразился неожиданному поступку хозяина. Забава же и вовсе
стала чернее тучи.
Однако дальнейшее поразило их еще больше. Гостья приняла необычное
поведение хозяина как должное, величественно кивнула Свету, неторопливо
села и не сделала ни малейшей попытки водрузить на стол локти. Увидев
потрясенные лица прислуги, спросила:
- Я что-нибудь не то сделала? Извините, ради бога! Я, к сожалению,
забыла все правила поведения за столом.
Свет отметил про себя киевское выражение "Ради бога" и сказал:
- Ничего страшного, сударыня, не обращайте внимания.
- Ну нет, - решительно сказала Вера. - Если учиться заново манерам,
так не откладывая... Что я неправильно сделала?
Свет посмотрел на Берендея, но чем мог помочь эконом своему хозяину в
нынешней ситуации?.. И Свет решил сказать правду:
- Сударыня, вы сделали все правильно. Надеюсь, если так пойдет и
дальше, ваша память восстановится достаточно быстро.
Но она не уловила скрытого смысла, улыбнулась:
- Как было бы хорошо, если бы ваши слова стали истиной!
Свет сел напротив гостьи и велел подавать. Пока прислуга суетилась
вокруг стола, он изучал ауру Веры.
Аура сегодня была такой же, как и вчера. Перед Светом явно сидела
волшебница, и от волшебницы этой не исходило ни малейшей угрозы. А вот
любопытство исходило. Впрочем, о любопытстве говорила не аура, любопытство
светилось на лице паломницы.
По-видимому, заклинание, включающее Зрение, переполнило чашу: Свет
ощутил нарождающееся в душе раздражение. Но сегодня духу Перуна
поддаваться было нельзя, и он сказал:
- Приятного аппетита!
- Приятного аппетита! - отозвалась Вера.
Принялись за трапезу. Сегодня Касьян приготовил форшмак и зайца,
тушеного в сметане. Была также цветная капуста в кляре и паштет из
печенки. На сладкое - желе из клубники и клюквенный мусс. Ну и какой же
ужин без булочек-шанежек, ореховых трубочек и медовой коврижки! Подали и
медовуху.
Поначалу трапезничали в привычном для Света молчании. Вера только
посматривала по сторонам. Свет же, со своей стороны, хотел, чтобы разговор
начала именно гостья: иногда первые слова человека в состоянии
расслабленности дают больше информации, чем не один десяток допросов.
Если, конечно, допрос не проводится по полной форме. Впрочем, после
проведенного по полной форме допроса с человеком за одним столом не
посидишь - аппетит пропадет даже у самого голодного и толстокожего.
- А вы любите поесть, - заметила наконец гостья, неторопливо работая
вилкой и ножом. - И как все вкусно!
- Да, поесть я люблю, - согласился Свет. - И у меня справный повар.
Должны же быть у человека в жизни радости...
- У всех мужчин жизненные радости находятся в желудке, - сказала
Вера.
- Откуда вы знаете? - быстро спросил Свет.
- Откуда-то знаю, - не смутилась Вера. - Эта фраза родилась у меня
сама собой. Я вроде бы и не собиралась говорить ничего такого. - Она
оттопырила нижнюю губку. - А ведь вы не верите, что у меня амнезия,
правда?
Забава вдруг фыркнула и выскочила на кухню.
- Поживем - увидим! - сказал Свет, проводив служанку взглядом.
Однако гостью такой ответ не удовлетворил.
- А вот мне интересно, - сказала она, - зачем вы освободили меня из
тюрьмы?
- Вы были вовсе не в тюрьме, - сказал Свет. - Вас просто держали в
изоляторе.
- И из одного изолятора я попала в другой!
- У меня вы в гостях...
- Но с чего бы это вы пригласили меня в гости? Я вам что,
понравилась?
- С какой вдруг стати вы мне должны понравиться! - возмутился Свет. И
осекся. - Меня просто заинтересовало ваше заболевание. В моей практике
такого еще не встречалось, но я очень надеюсь с ним совладать.
- Значит, я вам не понравилась? - гнула свое Вера.
Пора покончить с такими вопросами раз и навсегда, подумал Свет. И
сказал:
- Милая девица! Вы не могли мне понравиться или не понравиться.
Чародеи женщинами не интересуются!
- Странно! - сказала она. - А мне показалось, тот мужчина, что меня
осматривал первым, очень даже заинтересовался.
Свет раздраженно фыркнул:
- Ну с ним-то такое вполне возможно! Он не волшебник и уж тем паче не
чародей...
- А чем отличается чародей от волшебника?
- Силой Таланта. Чародей это волшебник более высокой квалификации.
И мне странно, подумал он, что вы не разобрались в ауре Бондаря. Если
вы - волшебница, должны были... Или все это говорится только для того,
чтобы запутать меня?..
В трапезной вновь появилась Забава, и Свет бросил на нее мимолетный
взгляд. Забава явно сгорала от ревности: ее недалекому бабскому умишку не
хватало понимания, что любая ревность в отношении волшебника попросту
смехотворна.
- Это правда или вы шутите? - сказала Вера. - Неужели возможно такое,
чтобы мужчина, если он здоров и достаточно молод, не интересовался
женщиной?
- Волшебники - не мужчины, - сказал Свет. - Как и колдуньи - не
женщины. Они вынуждены жить с теми телами, какими их оделила Мокошь, но
они не простые люди. И как не простых людей, их не интересуют людские
страсти.
Если они не связываются с додолками, добавил он мысленно.
Вера почувствовала его раздражение. Или заметила ненависть в глазах
Забавы. А может быть, узнала все, что хотелось... Во всяком случае,
завершился ужин в привычной Свету тишине. Вот только сегодня эта тишина
была ему совсем не с руки.
В десять вечера Свет решил, что настала пора занять наблюдательный
пункт. Он вышел из кабинета, но по дороге завернул на первый этаж.
Дом был тих. Прислуга уже отправилась спать, и только Берендей сидел
на кухне над какими-то бумагами. Поднял глаза, вопросительно посмотрел на
хозяина. Свет помотал головой, и эконом вернулся к проблемам домашнего
хозяйства.
На втором этаже, естественно, тоже царила тишина. Но когда Свет
приблизился к гостевой, из-за двери донеслось негромкое пение. Голосок у
гостьи был неплох - тонок и нежен, - зато мелодия показалась Свету
отвратительной. И совершенно незнакомой. Во всяком случае, в Словении
таких песен не пели.
Свет осторожно подкрался к двери, проверил наложенное заклятье.
Заклятье было в порядке - никому из нормальных людей, находящихся в
гостевой, и в голову бы не пришло подойти к двери. Следов попытки снять
его изнутри вроде бы не наблюдалось.
Все так же, крадучись, Свет пробрался к входу в секретную каморку и
медленно повернул ключ в замке. Нахмурился: секретная каморка всегда
вызывала любопытство новеньких служанок, как-то сам застал Ольгу
заглядывающей в замочную скважину, пришлось даже выговор ей сделать. Среди
низшей прислуги ходили самые дикие предположения о характере таинственной
комнаты, которую дозволялось убирать только жене Берендея Станиславе.
Говорили, что хозяин хранит там свои деньги, а сейф в кабинете - лишь
дымовая завеса. Впрочем, кое-кто из девиц в своих предположениях доходил и
вовсе до полной глупости: мол, чародей - полный извращенец, держит за
закрытой дверью картинки с изображением неодетых дам и занимается, глядя
на них, сухим непотребством, потому-то на живых женщин и внимания не
обращает, как и все они, эти чародеи, им, наверное, токмо колдуньи
подходят...
Свет не обращал на подобную болтовню никакого внимания: у кого что
болит, тот о том и говорит, что возьмешь с глупых куриц, они даже слова
"онанизм" никогда не слышали... Впрочем, такие разговоры продолжались
недолго - жена Берендея быстро просвещала новеньких, и их интерес к
чародею так же быстро пропадал. Эта тактика не сработала лишь с Забавой...
Свет вошел в каморку и наложил на ее дверь легкое защитное заклятье.
Отдернул шторку, прикрывающую окошко в гостевую. Со стороны гостевой
окошко представляло собой самое обыкновенное зеркало, расположенное над
умывальником. На противоположной стене каморки шторка закрывала другое
такое же окошко - в кабинет Света.
Газовые светильни по ту сторону зеркала были потушены, но поскольку
на улице было еще достаточно светло - да и окна открывались на Волхов, на
заход солнца, - то искусственного освещения и не требовалось.
Вера в легком домашнем платье расположилась на кровати, лежала поверх
покрывала, закинув руки за голову, смотрела в потолок и мурлыкала свою
странную песню. Так продолжалось минут пять. Свет терпеливо ждал.
Наконец гостья встала, потянулась и, тряхнув пшеничной гривой,
подошла к окну. Свет насторожился. Вера легко справилась со шпингалетом и
оконной рамой, приблизила лицо к прутьям решетки. Свет качнул головой:
обычно выходцы из Западной Европы при открывании русского окна испытывали
поначалу определенные трудности - они привыкли, что половинка рамы
поднимается снизу вверх. Впрочем, настоящих лазутчиков супротивники,
разумеется, готовили достаточно квалифицированно, и русские рамы они
открывать умели.
Вера смотрела вниз, на набережную, но никаких жестов не делала, а
лица девицы Свету не было видно. По-видимому, она просто разглядывала
людей, прогуливающихся по берегу Волхова.
В комнате постепенно стало темнее. Свет ждал.
Вера снова замурлыкала песню, закрыла окно и подошла к зеркалу.
Посмотрела на свое отражение. Свет с трудом подавил в себе желание
опустить глаза. Впрочем, если она была колдуньей с развитым Талантом, она
должна была почувствовать, что на нее смотрят. Однако никаких признаков
этого не наблюдалось. Вера подмигнула себе, улыбнулась. Взяла гребень и
принялась расчесывать волосы. Пшеничные волны струились между зубьями
гребня. Потом гостья принялась расстегивать пуговицы на платье. А Свет
подумал, что сейчас в ее движениях нет ничего от великородной дамы: они
были резки и стремительны.
Через пару минут он получил возможность внимательно изучить
обнаженную женскую фигурку. Параллельно с ним ее внимательно изучала и
Вера. У нее были полные, но высоко поднятые перси с большими
околососковыми кружками. Сами соски притаились, но Вера потерла их
перстами, и они набухли, поднялись, вызывающе нацелились на Света. Потом
Вера провела руками по плоскому животу, по нешироким стегнам никогда не
рожавшей женщины. По-видимому, она себе нравилась. А Свет снова изучал
странно расположенные участки незагоревшей, молочно-белой кожи. Купальник,
в котором она жарила на солнце свои телеса, был явно необычной формы -
такие в Словении в ходу не были. Впрочем, западная мода теперь вовсю
спорит с отечественной, так что сам по себе такой рисунок загара - еще не
улика. Но на размышления наталкивает.
А вот розового свечения в ее ауре почему-то не было, хотя соски
по-прежнему торчали вызывающе.
Было и еще что-то странное, зацепившееся за край сознания, но Свет не
мог понять - что. И лишь когда гостья уже натянула на себя ночную рубашку
и расстелила постель, до него дошло.
В движениях Веры не наблюдалось никакой скованности, а лицо было
безмятежно-спокойным. Как будто девица укладывалась спать в свою
собственную постель, в своем собственном доме, в окружении своих
собственных слуг.
Покинув наблюдательный пункт, Свет отправился к себе в кабинет. Пора
