реликвии. А поскольку вновь полученное знание подтверждало обретенное
ранее, подлинная летопись начала второго христианского тысячелетия могла
считаться окончательно восстановленной.
Великий князь Киевский Владимир Красное Солнышко действительно умер в
христианском 1015 году. Престол занял его сын Святополк. Сердце киевлян не
лежало к новому князю, они бы хотели жить под братом его Борисом, ходившим
в ту пору с ратью на печенегов. Но Борис не пожелал поднять десницу на
старшего брата. В благодарность Святополк подослал к Борису наемных убийц.
Следом убил он и еще одного своего брата, князя Древлянского Святослава, а
вот с третьим братом, Глебом Муромским, его постигла полная незадача. Глеб
изловил подосланных к нему убийц и, собрав рать, выступил против
Святополка. Судьбина хоть редко, но порой наказывает злодеев, и
братоубийца получил наконец свое. А Глеб сел на киевский престол.
Ярослав в это время княжил в Новгороде и подумывал, в случае неудачи
Глеба, сам рассчитаться со Святополком за смерть братьев, планируя после
победы собрать под свою десницу всю Русь. Победа Глеба изменила его планы.
Размышляя над происшедшим, Ярослав понял, что на фундаменте заимствованной
религии объединить страну удастся не скоро. Однако он прекрасно понимал и
другое: разнузданное язычество - тоже слабый клей для создания единого
народа. А потому, отказавшись от проведенного отцом крещения, не вернулся
и к полному язычеству. Верховным богом был провозглашен свой бог - Сварог,
но ввести полный монотеизм Ярославу не удалось - народ не желал
отказываться от других своих богов. Ярославу хватило ума не хвататься за
меч.
В результате к 1040 году на основе нового Пантеона - некоего симбиоза
язычества и монотеизма - на севере Русской равнины возникло единое
государство Словенское, столицей коего стал Господин Великий Новгород, а
Ярослав Владимирович получил в народе прозвище Мудрый. Справедливости
ради, надо сказать, что сын его Всеволод Ярославич, а особенно внук
Владимир Всеволодович - неоднократно мыслили приобщить крещеную Киевскую
Русь к своей вере, но вместо этого им пришлось заниматься отражением
крестовых походов, кои сообразительные и предприимчивые папы римские,
понимавшие, что за враг появился на северо-востоке Европы, начали собирать
уже во второй половине XI века. В конце концов западноевропейские
рыцарские полчища стали тем молотом, который на наковальне местной веры и
выковал страну, уже почти тысячу лет растущую и набирающуюся сил, ведомую
в будущее Рюриковичами - потомками Ярослава Мудрого. Во всяком случае,
когда в первой половине XIII века из просторов Центральной Азии в Европу
явилась орда, ведомая монгольскими ханами Темучином, а позже Батыем, и
быстро захватившая государства Средней Азии и раздробленную Киевскую Русь,
на границах Великого княжества Словенского ей устроили встречу, навсегда
отбившую у татар желание заглядывать севернее Дебрянска и Менеска. А в
самом конце века нашествия Святослав III и вовсе загнал орду назад, в
азиатские степи.
Второй особенностью Словенской Руси - в отличие от христианских стран
того времени - стало то, что Сварог и Сварожичи поощрительно относились к
волшебству и волшебникам. Более того, в начале становления волхвовата сами
волхвы в большинстве своем были волшебниками. В результате в землях
Словенских возникла особая культура, резко отличающаяся от остальной
Европы и своими достижениями в колдовских науках быстро заставившая
церковь христову изменить свое негативное отношение к ведьмам и магам -
ведь с чужими волшебниками способны бороться только такие же волшебники.
Колдовская наука проникала во все области жизни, волшебники начинали
играть в делах общества все более и более важную роль, и закономерным
итогом этого процесса стало формирование еще одной ветви власти - наряду с
волхвоватом и воинством - Колдовской Дружины. Конечно, католический мир не
мог спокойно взирать, как на севере Русской равнины набирает силу
нехристианская страна. Этнические процессы одной силе всегда
противопоставляют другую, и у границ Словенской Руси быстро сформировались
два мощных государства - Скандинавская империя севернее Варяжского моря и
Польское королевство - юго-восточнее.
И лето за летом, век за веком проходили в постоянных схватках,
развивающих военное искусство и волшебную науку...
Впрочем, академик Роща воспринял отчет Света без разочарования.
- В исторической науке любое знание бесценно, - сказал он, и Свету
ничего не оставалось как согласиться.
- В очередной раз восхищен вашим Талантом, - продолжал академик, - и
радуюсь, что он проникает лишь в достаточно отдаленное прошлое. Иначе не
видать бы мне от вас помощи, как своих ушей.
- Я и сам этому рад, - сказал Свет. - Если бы я был способен
проникать умом во вчерашний день, то сыск и министерство безопасности
завалили бы меня уликами с мест преступлений по эти самые уши.
6. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: ЗАБАВА
Тоска для Забавы стала привычным ощущением.
Убирала ли она комнаты или подавала чародею на стол, ложилась ли
спать вечером или вставала рано утром, в душе ее не было и капельки
веселья. Рана-то на сердце постепенно поджила, перестала саднить, но зато
душа превратилась в какой-то комок, бесформенно-тяжелый,
бессмысленно-пустой, не дающий радоваться молодости и жизни...
Особенно донимала Забаву тоска в банный день. После парилки,
посиживая с домочадцами на свеженьких простынках в предбаннике и попивая
квас, Забава всякий раз была вынуждена переносить их неумеренные восторги.
Ольга без устали восхищалась ее телом и предлагала вознести хвалу Додоле
за то, что она одарила Забаву подобным богатством. Не отставала от нее и
тетя Стася. Она тут же заводила разговор о том, что богине семьи одной
хвалы мало - Додоле нужно, чтобы подобное богатство не пропадало за
ненадобностью. И кстати, не один мужичок уже готов наложить на это
богатство свою лапу. Конечно, тетя Стася не произносила в точности таких
слов, но Забаве казалось, что при том смысле, который имела в виду тетя,
именно они и должны были звучать.
Забава растирала простыней свой плоский живот, смотрела на свои
круглые стегна и упругие высокие перси с небольшими розовыми сосками и
думала о том, что единственного мужичка, которому она позволила бы
наложить на это богатство свою лапу, оно, богатство это, интересует так
же, как ее - строительство новой христианской церкви в столице. Кажется,
строят такую где-то в Волотово. Или в Савино?..
А Ольга восторгалась все безудержней, а тетя усиливала свой нажим.
"Вот такой-то - справный парень, из приличной семьи, и детей любит... Или
вот такой - тоже ничего!" Приходилось тете отвечать, опосля чего тетя
обижалась и больше о возможных забавиных женихах не заикалась. До
следующего банного дня...
Разумеется, Забаву и саму интересовала собственная судьба. И не токмо
в банный день. Ее очень пугал очередной зеленец, который наступит в
следующем году. А то, что он наступит, сомневаться не приходилось: ведь
боги создали женщину не токмо для того, чтобы влюбляться, но и для того,
чтобы рожать детей. Вернее, не так: боги создали женщину для того, чтобы
она, влюбляясь, рожала детей. А не сходила от любви с ума...
Забаве было страшно. Она прекрасно понимала, что когда придет
зеленец, ей не составит больших трудов найти мужчину и заманить его к себе
в постель. У мужчин, правда, глаза цвета не меняют, но ведь всем известно,
что зеленец у них длится всю сознательную жизнь... Но она также понимала и
другое - разрешится она через девять месяцев от бремени не дитем любви, но
пасынком. А пасынков боги нередко наказывают за грех их родителей...
Вот тут Забаве и пришло впервые в голову, что мать ее когда-то
согрешила - ведь все остальные боги относятся к безмужности совсем не так,
как Додола. И что происходящее с нею сейчас - лишь расплата за грех,
совершенный когда-то Светозарой Сосниной. Разве несчастная любовь - не
божье наказание?.. А божье наказание люди должны принимать безропотно...
Но душа ее бунтовала. И Забава давно бы уже сходила в храм Додолы и
помолилась богине, попросив ее поразить сердце равнодушного слуги
Семаргла, но ведь мать Заряна не раз говорила ей, что Додола ввек не
помогает тем, кто не способен обольстить мужчину самостоятельно, - в таких
женщинах нет духа Додолы, и они не пользуются ее покровительством.
А кроме как от Додолы, ждать помощи было неоткуда. И потому Забава
решила безропотно нести на своих плечах выпавшее ей божье наказание. А
если такая жизнь приведет ее к сумасшествию - что ж, на все воля богов! К
тому же, Додола не бросит свою дочь, если та не сдастся, рано или поздно
богиня поможет ей сломить упрямство того, кому Мокошь предопределила быть
возлюбленным Забавы. Тем паче, если "безропотно нести выпавшее наказание"
означает еще и добиваться от суженого ответного чувства.
Так решила Забава. И в один из вечеров сделала первый шаг.
В тот вечер была не очередь Забавы нести хозяину вечерний чай, но
Забава воспользовалась тем, что Ольга припоздала, и, схватив на кухне
поднос, помчалась наверх.
Свет даже и не заметил, что с подносом явилась не та служанка -
скорее всего, он и не знал, кто должен подать ему вечерний чай.
- Благодарю вас! - раздраженно сказал он, когда она поставила поднос
на стол. - Я сам налью. Вы свободны.
Забава стояла справа от него, переминаясь с ноги на ногу. Наконец
Свет осознал, что рядом с ним по-прежнему кто-то находится, и поднял на
служанку удивленные глаза.
- Я ведь вам сказал, что...
Свет не договорил, потому что Забава стремительным движением
расстегнула на кофточке две пуговицы и обнажила левую грудь, нацелившуюся
на хозяина отвердевшим розовым соском.
- Возьмите меня, - прошептала Забава. - Я люблю вас.
Лицо Света вдруг перекосилось.
- Уберите эту... это, - сказал он. (Забаве показалось, что он едва не
выговорил "эту гадость".) - Я вас больше не задерживаю. И передайте
эконому, чтобы он зашел ко мне, как освободится.
Забава отшатнулась, пристыженно опустила голову, спрятала грудь в
наперсенник и застегнула пуговицы. Потом подняла на хозяина поблескивающие
не скатившимися слезинками глаза и прошептала едва слышно:
- Не надо говорить эконому. Вы можете выгнать меня и сами. Скажите, и
я передам дяде.
На этот раз чародей Свет посмотрел на служанку с любопытством:
- Ах да, вы же племянница Берендея!..
Если бы в его взгляде была хоть толика мужского интереса, Забава бы
немедленно повела плечами, выпятила в сторону хозяина перси, но во взгляде
чародея было что угодно, опричь интереса к ней как к женщине, и Забаве
оставалось лишь смиренно слушать.
Свет даже не встал из-за стола.
- Я не собираюсь выгонять вас. И вашему дяде ничего говорить не
собираюсь. - Он поморщился. - Я не понимаю ваших чувств, но знаю, что они
возможны среди людей. Я прощаю вас, хотя вы мне и помешали. - Он снова
поморщился.
Забаву бросило в жар. Уже из его "Ах да" она поняла, как мало значит
ее любовь для этого человека, но гримаса его была просто убийственной: так
морщатся, съев лимон либо попробовав прокисший суп. Или увидев что-либо
уродливое... Уж лучше бы он дал ей пощечину!
Забава выпрямилась, закусила губу.
- А я не нуждаюсь в вашем прощении! - не выдержала она. - Так что
можете меня выгнать!
Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из кабинета.
