похожих на большие соски коричневых холмиков на персях матери Ясны, то
вроде бы стоило погладить ладошкой ее живот. Но эти желания, едва
оформившись, вдруг вытеснялись чем-то другим, непонятным, но знакомым,
давно забытым, но близким. Смутное воспоминание бередило сердце, и Свет
пытался понять его, и смывал мыльную пену с тела матери Ясны уже
автоматически, как мыл спину в бане тому же Репне Бондарю.
А потом за мочалье взялась мать Ясна. Она терла Свету спину, и вместе
с мочальем его кожи касались упругие перси. Потом она вымыла ему корень, и
в душе Света вновь проснулись смутные желания - он даже провел мокрой
рукой по щеке матери Ясны, но так и не понял, для чего это сделал. А потом
мать Ясна принялась мыть ему голову, и вновь неоформившееся воспоминание
вытеснило из души все желания, кроме одного: вспомнить. В сознание билась
мысль, что все это мать Ясна делает неспроста, что, возможно, это не
подготовка к испытанию, а само испытание, но все было неважно. А важно
было вспомнить.
И когда мать Ясна, окатив Света водой из шайки, на секунду прижала
его голову к своей левой перси, он вспомнил.
Голод, страшный голод, смертельный голод... Прикосновение к щеке
чего-то теплого и упругого, пахнущего вкусно-вкусно... Поворачиваем
голову, в губы попадает твердое, и голод отступает... Он вспомнил все ясно
и отчетливо, как будто происходило это с ним совсем недавно. И
происходившее не имело никакого отношения к порозовевшему телу матери
Ясны.
- Мама, - прошептал он. - Мамочка!
Перси матери Ясны затанцевали перед его глазами, неоформившиеся
желания, вызванные близостью обнаженного женского тела, умерли, и он
окунулся во мрак...
Очнувшись, он услышал певучий женский голос:
Как да вдоль по ре-эче-эньке
Как плыла лебе-оду-ушка.
Как да мово ми-ило-ого
Увели в нево-олю-ушку...
Свет открыл глаза. По телу разливались теплые волны: над ним
склонилась мать Ясна в белом балахоне врача, и руки ее, плавая над грудью
Света, излучали жар. Заметив, что воспитанник пришел в себя, она отступила
на шаг и ласково сказала:
- Ну вот и хорошо, вот и ладушки.
Свет поднялся на локте:
- Что со мной?
- Все в порядке. Одевайтесь!
Свет удивился:
- А как же испытание Додолой?
- Оно уже состоялось.
- Разве? - Свет потер ладонями лицо. - Что-то я не помню.
Мать Ясна перестала улыбаться и строго сказала:
- Всякое семя знает свое время.
А Свет вдруг заметил, что лицо матери Ясны кажется
непривычно-розовеньким, а коротко подстриженные - как у воспитанника -
волосы стоят ежиком.
Он слез с медицинского стола и принялся одеваться. Натянул серую
пару, надел башмаки, вопросительно посмотрел на мать Ясну. И вдруг замер:
над волосами матери Ясны сияло розово-фиолетовое облачко. Свет зажмурился,
помотал головой, снова открыл глаза. Нет, показалось. Не было там никакого
облачка - волосы как волосы.
- Что с вами, Свет? - спросила с тревогой мать Ясна.
- Нет, ничего, - сказал Свет. - Слабость...
- Это скоро пройдет. - Мать Ясна отвернулась. - Вы свободны!
Свет понял: от него не ждут никаких вопросов. И унес вопросы в
коридор.
В коридоре стоял отец Ходыня, выжидательно смотрел на Света. Потом он
повернулся к вышедшей вслед за воспитанником матери Ясне, и Свету
показалось, что волшебники переглянулись.
Отец Ходыня сказал:
- Отправляйтесь к себе, воспитанник! И ни с кем не вступайте в
разговоры!
В келье Света ждал Репня Бондарь. Он сидел на табуретке и без
интереса перелистывал учебник математической магии. Когда Свет вошел в
келью, ему показалось, что над головой Репни висит красное облачко. Но
стоило Репне оторваться от учебника, как облачка и след простыл. Да и было
ли оно вообще? Может быть, Свет попросту заболел: не зря же с ним возилась
мать Ясна...
- Ну как? - спросил Репня.
- Говорят, испытание состоялось.
- Что значит "говорят"? А вы сами разве не помните?
- Тот-то и оно, что не помню.
- Странно! - Репня покусал нижнюю губу. - Может, вы провалились?
- Может быть. - Свет уныло вздохнул. - А как у вас?
- Ну я-то все помню. - Репня издал короткий самодовольный смешок. -
Мать Ясна мыла меня в бане.
Света словно обухом по голове ударили. Точно, ведь и с ним было тоже
самое! Перед глазами проплыло обнаженное тело матери Ясны - сначала
молочно-белое, потом изрядно порозовевшее. И кажется, это меня сильно
взволновало, с удивлением подумал Свет. Странно, никогда не волновался,
моясь в бане... Наверное, мать Ясна наложила на меня какое-то заклятье...
Он вспомнил, как они терли друг друга мочальем и подивился: от чего там
можно было хлопнуться в обморок?.. Сколько раз я тер мочальем Репню, и
ввек не было никаких обмороков!..
Репня что-то рассказывал, увлеченно, с упоением, размахивая руками.
Свет помотал головой, и в сознание прорвались последние слова Репни:
- ...но тут у меня встал.
- Кто встал? - Свет непонимающе смотрел на Репню.
- Не кто, а что! - поправил Репня. - Корень, разумеется.
Похоже, он вспоминал мытье в бане с каким-то особым чувством,
которого не было у Света.
- Что значит - встал? - Свет ошарашенно хлопал ресницами.
- Встал - значит поднялся и отвердел. - Репня тоже казался
удивленным. - Не понимаете, что ли?
- Не понимаю...
- Глупышка! - Репня смотрел на Света с жалостью.
Жалость эта Свету не понравилась.
- Ну а дальше? - сказал он недовольно.
- А дальше - не скажу! - Репня ухмыльнулся. - Но думаю, что испытание
Додолой я прошел!
- Бондарь! Что вы здесь делаете? - В дверях стоял отец Ходыня. -
Разве не вам я сказал, чтобы вы сидели у себя?!
Репня медленно положил учебник на стол. Репня поднялся и с вызовом
посмотрел на отца Ходыню. Свету показалось, что он хотел сдерзить, но,
по-видимому, сумел сдержаться. А еще Свету показалось, что утром Репня был
совсем другим - вроде бы даже ростом пониже... Наверное, он действительно
прошел испытание, и сегодня впервые его назовут не воспитанником, а
отроком. И перед Репней откроются кладовые волшебных знаний. Действующие,
а не учебные заклятья. Настоящие колдовские жесты. Ему начнут преподавать
реальную алхимию, высшую математическую магию и много других волшебных
наук. И Репня станет мужем-волшебником. А его, Света, с позором выставив
из школы волшебников, переведут в школу врачей.
- Идите, к себе, Бондарь! - Отец Ходыня не повысил голоса, и это уже
не удивило Света: отныне с Репней будут разговаривать, как с равным. - И
вы, Сморода, тоже ждите, покудова вас не позовут.
Репня подмигнул Свету и исчез за дверью. Отец Ходыня последовал за
ним. Вот только подмигивать Свету он не стал.
Позвали Света в три часа пополудни. Отец Ходыня не зашел к нему перед
обедом, и трапезу пришлось пропустить. Впрочем, голод Света уже не
волновал. Ему хотелось только одного: чтобы закончилось это тоскливое
ожидание. И когда открылась дверь, он был готов к любому позору.
В келью вошли двое - отец Борис и незнакомец в голубом одеянии
мужа-волшебника. Вздрогнув, Свет поднялся с лежанки. В полном молчании
колдуны завязали Свету глаза черной лентой и, взяв его с двух сторон под
руки, вывели из кельи. С каждым шагом душу Света охватывало все более
сильное волнение. Поворот следовал за поворотом, и Свет быстро потерял
всякое представление о том, в какой уголок школы его ведут. Но руки,
крепко державшие его за локти, казались руками друзей - он вдруг
таинственным образом почувствовал уверенность в этом, - и потому Свет
начал успокаиваться. В конце концов все можно пережить, даже позор,
подумал он. И удивился: еще утром такая мысль вряд ли пришла бы ему в
голову, еще утром позор для него был страшнее смерти.
Наконец колдуны остановились, отпустили его локти. Свет замер в
ожидании неведомо чего.
- Во имя Семаргла! - раздался вдруг пронзительный голос.
- Именем его! - отозвался слитный хор других голосов.
С головы Света сняли черную ленту, и он зажмурился - таким ярким
показался ему хлынувший в глаза свет.
- Во имя Семаргла!
- Именем его!
Когда глаза Света привыкли к нестерпимой иллюминации, оказалось, что
его привели в освещенный всего лишь десятком свечей зал торжеств. Окна
зала были задрапированы тяжелыми черными шторами. Свет стоял в центре
незамкнутого каре выстроившихся вокруг отцов и отроков-волшебников, одетых
в парадные балахоны. Десятки глаз смотрели на Света. А потом откуда-то
появился еще один незнакомец в одеянии мужа-волшебника и воздел к небу
руки.
- Мужи! Отроки! Братия! - возгласил он. - Мы собрались здесь в
знаменательный час! Сегодня воспитанник вашей школы Светозар Сморода
прошел испытание Додолой и присоединился к священному братству Колдовской
Дружины! И пусть он покудова еще мало осведомлен в колдовских науках, но
отныне он вступает в наши ряды. - Незнакомец повернулся к Свету: -
Воспитанник Сморода! Властью, данной мне Кудесником, я нарекаю вас нашим
братом. Ночь да не войдет в вашу душу, отрок-волшебник! Учитесь,
овладевайте силами Дневного волшебства. Запомните, как сегодня вы приняли
за яркий свет слабые огоньки свечей, и не поддавайтесь губительному
влиянию Додолы. Благослови вас Семаргл!
Из-за спины незнакомца выдвинулся пастырь:
- Во имя Семаргла!!!
- Именем его! - отозвался хор голосов.
Свет был ошарашен. Словно во сне, смотрел он, как к нему приближаются
два отрока и снимают с него серую пару воспитанника. А потом двое отцов
надевают на него темно-синее одеяние отрока, и до Света доходит наконец,
что это вовсе не сон.
- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! - провозглашает пастырь. - Да
убьем в себе Додолу!
- Да взлелеем в сердце своем Семаргла! - повторяет хор мужских и
юношеских голосов.
И Свет, подобно эху, откликается:
- Да убьем в себе Додолу!
10. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: ДОДОЛА
Додола была младшей и самой любимой дочерью Сварога. Так утверждали
старословенские былины.
Зачем Сварогу потребовалась такая дочь, былины не объясняли, но ведь
пути божьи неисповедимы...
Во всяком случае, Додола с самого своего рождения стремилась к тому,
к чему стремятся все женщины мира во время трех месяцев зеленца. Кроме
тех, кто решил посвятить себя колдовству...
Для начала она попыталась соблазнить своего отца. Однако ничего из ее
начинания не получилось - поскольку богу-породителю для осуществления
своих планов не требовалась женщина, то и соответствующего инструмента у
него не оказалось. Была ли наказана Додола за свои матримониальные
поползновения, неизвестно: былины ничего на этот счет не говорили. Но вряд
ли - ведь именно Сварог создал дочь постоянно озабоченной своей женской
природой. Стало быть, этим он преследовал какие-то собственные, далеко
идущие цели.
Однако, даже если наказание и состоялось, оно в намерениях Додолы
ничего не изменило. И когда у нее ничего не получилось с отцом, она
обратила свой божественный взор на собственных братьев. Былины
рассказывали, как для начала она сунулась к Дажьбогу. Но тем уже завладела
Мокошь, и богине судьбы совсем не улыбалось обзавестись соперницей - пусть
и в лице своей юной сестренки. И хотя в первую ночь, воспользовавшись
ротозейством старшей сестры, Додоле удалось-таки совратить Дажьбога,
