- Я спала не в сказке, - произнесла вдруг Мартышка. Словно
проскрипела ступенька на лестнице.
- Так не говорят, - заметила Гута, с трудом сдерживая желание
погладить дочь по голове: от этой ласки шерсть у Мартышки вставала дыбом,
и Гуту било электрическим током. - Надо говорить: "Сказка мне не снилась".
- Я спала не в сказке, - упрямо проскрипела Мартышка. И отвернулась.
Гута, высоко задрав подбородок - чтобы сдержать слезы, - на цыпочках
вышла из детской.
А через полчаса возле калитки скрипнул тормозами долгожданный Рэдов
"лендровер".
3. МАРИЯ ШУХАРТ, 15 ЛЕТ, АБИТУРИЕНТКА
Мария отложила ложку и вздохнула.
- Пиццу будешь? - спросила Гута, потому что дочь часто ограничивалась
лишь супом да зеленью.
- Буду, - сказала Мария. - Здравствуй, дед!
- Здравствуй, внучка! - отозвался из своей комнаты дед. - Я
подзарядился.
Дед всегда уходил, когда ему становилось трудно говорить: Зона не
пускала в себя только живых людей и механизмы. Люди на границе Зоны
умирали в огне, а их машины взрывались. Мумики же ходили туда-сюда безо
всяких проблем.
Впрочем, с дедом было нелегко беседовать и после того, как он
приходил с подзарядки, - чаще всего он выдавал всякие прибамбасы. К
примеру, про их с Марией жизнь (бабка тоже была Марией. Вернее, это Мария
тоже была Марией). Как будто песни о давно улетевшей жизни могли чем-то
помочь внучке. И тем не менее Мария сказала:
- Дед, мне необходим твой совет.
Дед любил, когда она начинала разговор таким образом.
- Слушаю тебя, внучка.
- Дед, как мне жить дальше?
- Ешь пиццу! - Гута, разумеется, их разговор не слышала. - Думать
будешь после обеда.
Мария благодарно улыбнулась ей и _с_к_а_з_а_л_а_ старому Шухарту:
- Дед, для чего я хожу в школу? Для чего мать учит меня всяким
женским премудростям? Ведь на мне никто никогда не женится. Неужели я
обречена стать второй Диной Барбридж?
Дед, наверное, не знал, кто такая Дина Барбридж. А может, наоборот,
слишком чулково знал. Во всяком случае, выдал он очередной прибамбас:
- Живи, внучка, как живешь. Люби, когда любится. Ненавидь, когда
ненавидится. В нужное время Бог подскажет тебе, как надо поступить.
- Бог подскажет? - воскликнула Мария. - Какой Бог?! Вместо Бога у нас
в Хармонте теперь пришельцы!
- Не знаю, - сказал дед. - Я много раз был в Зоне. Нету там никаких
пришельцев. Просто Бог посылает людям испытание. Да и кто, кроме Бога, мог
дать мне новую жизнь?
Дед считал себя живым. И часто говорил о Боге. В настоящей же своей
жизни он ни в Бога, ни в черта не верил. Для того чтобы топить мастеров и
инженеров в купоросном масле, ему ни Бог, ни черт не требовались. Таким он
вырастил и сына. По крайней мере папка утверждал именно это.
Когда Мария была Мартышкой, папка не наказывал ее. Но едва зверек
превратился в девочку, его попытались воспитывать привычными для людей
методами. После третьей попытки в голову папки сама собой полетела банка с
пивом. Мария не бросала ее - лишь _з_а_х_о_т_е_л_а_ бросить... Папка был
сталкером. Поэтому успел увернуться. И поэтому же сразу все понял. Он не
стал ничего объяснять жене, но больше наказаниям в семье Шухартов места не
находилось...
Дед продолжал выдавать прибамбасы про своего Бога, и Мария перестала
его слушать. Какой, к черту, Бог! Она сама была богом в этом городе, но
что ей это принесло, кроме ненависти окружающих?..
Она вспомнила, как в первый раз попыталась помочь однокласснику на
уроке. Одноклассника звали Клифф Харди. Или Недомерок. Как когда... Он не
мог решить арифметический пример, потому что не знал, сколько будет -
шесть на восемь. Лишь крошил в граблях мел да крутил башней. Математичка
уже собиралась посадить его на место, когда Мария взяла и представила, что
перед Недомерком на доске висит таблица умножения. Пожалела шнурка...
Клифф не испугался, спокойненько сдул с таблицы ответ. И все бы сошло, но
Мария сдуру после урока похвасталась Недомерку, что это как бы она спасла
его от банана. Клифф не поверил. Тогда Мария еще раз _п_о_в_е_с_и_л_а
перед ним таблицу умножения. Прямо на стене залитого светом школьного
коридора. А потом и перед всем классом свой фокус повторила. Благодарности
ей захотелось, идиотке! А вместо благодарности получился сплошной облом.
Даже вспоминать не хочется... Ну а через пару дней Недомерка снова вызвали
к доске. Не успел он взять в грабли мел, как доска с грохотом сорвалась со
стены. Никто не пострадал. Никто не связал случившееся с Марией. Но Гуте,
помнившей таинственное летающее пиво и потому заподозрившей существование
такой связи, пришлось срочно переводить дочь в другую школу.
В новой школе выяснилось, что облом Марию ничему не научил. Дальше
было еще хуже. Она больше не пыталась помогать одноклассникам, однако слух
о ней уже разнесся среди хармонтских школьников. Нет, ее не трогали.
Потому что боялись. Но и не любили. Боялись они ее, ясен перец, правильно.
И если дядя Дик не ошибается в природе людей - а с какой стати ему
ошибаться? - то и не любили правильно. К счастью, от их нелюбви до поры до
времени ей было ни жарко ни холодно. Во всяком случае, не ехала крыша, как
от жалости. А когда нелюбовь начинала превращаться в ненависть, Мария
убеждалась, что эта ненависть рождает в ней силы.
Она пошла в школу в тот самый год, когда из заросшей шерстью Мартышки
превратилась в девочку. Сегодня, через семь лет, она уже находилась в
выпускном классе. И парни, учившиеся рядом, были на два года старше ее. Ей
давалась не только учеба. Она клево танцевала, чулково пела и не менее
круто рисовала. Ее артистическими способностями пользовались на школьных
праздниках. Она научилась устраивать великолепные приколы. Тем не менее
это не сделало ее в школе своею. Даже среди парней. Не помогло и раннее
развитие. А ведь тут было чем похвастаться! В пятнадцать лет большинство
ее ровесниц все еще были гадкими утятами - этакие дурнушки с острыми
локтями и коленками, - а она уже превратилась в девушку с красивым личиком
и прекрасной фигурой. Не зря же отец частенько шлепает ее по заднице!..
Впрочем, и без его шлепков она давно знала, что привлекательна, - не
раз _с_л_ы_ш_а_л_а_, как парни базарили о ней в мужской компании. И вдали
от "этой штучки Шухарт" вовсю хвастались друг перед другом своими
подвигами. Все они уже не раз и не два трахали ее, и, если верить их
подробным рассказам, "эта штучка Шухарт в свои пятнадцать лет - как бы
давалка, каких мало". А если обдолбается травой, то и вообще полный отпад.
Оставалось реализовать собственные великолепные способности на
практике. И не далее как три дня назад, воодушевленная мальчишеской
болтовней, Мария решила приступить к откровенному обольщению.
Она сидела в комнате отдыха, обновляя плакатик, с которым школьники
собирали пожертвования для детей бывших обитателей Чумного квартала. А за
стеной четверо ее одноклассников базарили о том, которая из девчонок круче
на матрасе. По всему выходило, что самая крутая - Мария Шухарт. И не
удивительно - ведь с такими-то буферюгами без насисьника ходит. Ясен
перец, парни быстро распалили друг друга. Тут она и _я_в_и_л_а_с_ь_ пред
их изумленные физиономии. Быстренько скинула футболку, потянулась,
посмотрела призывно, облизала подкрашенные губы... Боже, как этих
несчастных болтунов передернуло! Словно они увидели перед собой старую
каргу с обвисшими наволочками вместо полноценных грудей!..
Возможно, ей не надо было _я_в_л_я_т_ь_с_я_ перед ними, когда их было
четверо. Но если бы к ним в класс ввалилась подобным образом любая другая
девчонка, их бы не передернуло...
Что ж, и боги делают выводы из своих ошибок. Сегодня после занятий
она дождалась, пока остался один-одинешенек Альберт Кингсли.
Семнадцатилетний Берт был еще как бы тот тормоз, от него рыдали все
учителя, весь класс и весь район.
На этот раз Мария решила действовать без явлений, вживую, и не стала
предлагаться Берту напролом. Проконсультировалась вчера у матери, как
вести себя девушке в подобных ситуациях. Гута даже обрадовалась: кажется,
дочке кто-то нравится...
Выбранная тактика оказалась верной. Крыша у Кингсли поехала легко, он
быстро завелся, сначала пытался забить стрелочку, а потоми вовсе стал
звать к себе домой. Предки урыли пахать, так что, если тебя, Шухарт, это
как бы обламывает, никто и не узнает, что ты у меня заторчала... Она
согласилась: раз уж экспериментировать, так до самого конца... Жаль, не до
самого конца поехала крыша у Берта. И по дороге этот тормоз вспомнил, с
кем связался. Вот тут крыша у него поехала снова - теперь уже от испуга.
Как он простебал Марию! Оборотень - это еще самое мягкое слово, которое он
себе позволил. Последней же фразой он ее и вовсе обломал: "Не
прикидывайся, Шухарт, человеком! Не пролетит!" А потом испугался еще
больше. Чуть в штаны не напустил...
Из-за этого испуга она его и не тронула. Впрочем, нет, не из-за
испуга... Ведь если бы она его тронула, он бы оказался прав. Тогда бы она
и впрямь как бы "прикидывалась человеком". Поэтому лишь сказала:
- А страшно в оборотня стрелы-то метать... Да, Берти?
И ушла...
Мария снова вздохнула. Дед по-прежнему безостановочно тарахтел про
своего Бога, Гута внимательно приглядывалась к дочери, в гостиной папка с
Гуталином все еще пудрили друг другу мозги по поводу того, как надо было
проходить ловушку, на которой гробанулся Пит Болячка.
- Не нравишься ты мне сегодня, Мария! - проговорила Гута.
- Спасибо за совет, дед! - _с_к_а_з_а_л_а_ Мария (дед любил, когда
она благодарила его) и проговорила: - Все нормально, мама, я уже
успокоилась. Пойду к себе. И не жалей ты меня, ради всех святых! У меня
голова раскалывается от вашей жалости.
Гута только рот распахнула. Да так и осталась стоять с распахнутым
ртом, держа в побелевших пальцах тарелку с недоеденной пиццей.
Алкогольные пары в гостиной сгустились - хоть топор вешай, - и потому
Мария направилась к дальней лестнице. Мимо двери в гостиную пробралась,
задержав дыхание и сделав все, чтобы папка с Гуталином ее не увидели.
Пусть эти два тормоза играют в пьяные игры из своего прошлого. От их игр,
по крайней мере, никто не калечится и не умирает. Не то что в ее забавах с
живыми куклами!.. Впрочем, наверное, она наговаривает на себя. Тысячу
фунтов, наговаривает! Ведь гибли же люди и до того, как она стала засыпать
в сказки!
Она заглянула в комнату к деду. Дед гранитной глыбой сидел у стола,
смотрел в распахнутое настежь окно. Там, вдали, над крышами домов, над
деревьями, над проводами высоковольтной линии электропередач, светилась
розовым верхушка полусферы - граница закрывшейся от людей Зоны. С того
дня, как она закрылась ("заблокировалась", говорит дядя Дик), Марии
перестали сниться ее любимые сны.
Мария подошла к деду, коснулась рукой холодного плеча. Дед начал
разворачивать башню, чтобы посмотреть на внучку, но этого пришлось бы
ждать минут пять, не меньше, - тело деда было гораздо более медленным, чем
его мысли. Мария ждать не стала. Захочется с ним _п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_,
она сможет это сделать и из своей комнаты. Первым же дед разговора не
начинал никогда.
В детской была жарень - мать забыла опустить жалюзи, и майское солнце
уже успело нагреть комнату. Мария включила кондиционер, скинула джинсы и
футболку и, оставшись в одних трусиках, посмотрела на себя в зеркало. Нет,
парни правы. Классная телка! Во всяком случае, покруче Дины Барбридж.
