тал своим долгом держаться так же стойко, как она. Этот нервный, хруп-
кий, трусоватый мальчуган все же недаром был сыном Аннеты. "Если она,
женщина, не боится, так я и подавно не должен бояться". Но не думать об
этом, как не думают взрослые, - вот этого он не мог! Мысль приходит и
уходит, и нельзя ей помешать, особенно ночью, когда не спишь... Ну что
ж, тогда не надо бояться думать о том, что делается с человеком, когда
он умирает...
Конечно, Марк не мог это знать. Его оберегали от всяких мелочных впе-
чатлений, связанных со смертью. Он видел ее только на некоторых картинах
в музее. Цепенея от ужаса, он ощупывал свое тело... Как бы узнать, уви-
деть? Одно неосторожное слово приоткрыло ему бездну, куда он жаждал заг-
лянуть.
Как-то летним днем он торчал без дела у окна, развлекаясь тем, что
ловил мух и обрывал им крылья. Ему смешно было смотреть, как они дрыгают
лапками. Он не думал, что делает им больно, он видел в этом просто заба-
ву. Мухи были для него живые игрушки, и их ничего не стоило сломать...
За таким занятием застала его мать и с запальчивостью, которой она ни-
когда не умела обуздывать, схватила за плечи и стала трясти, крича, что
он дрянной, мерзкий мальчишка...
- Хорошо было бы, если бы тебе вот так переломали руки? Разве ты не
понимаешь, что мухам так же больно, как тебе?
Марк притворно захихикал, но слова матери его поразили. Такая мысль
ему и в голову не приходила. Значит, животные чувствуют то же, что и
он!.. Он не склонен был жалеть их, но с этих пор он смотрел на них уже
другими глазами, внимательно, тревожно и враждебно. Лошадь, свалившаяся
на улице... Раздавленная, визжащая собака... Он жадно приглядывался к
ним... Желание узнать было так сильно, что заглушало жалость.
Так как за эту гнилую, серую зиму без солнца и морозов мальчик очень
похудел и частые простуды, легкие, но предательские, выпили весь румянец
с его щек, то к Пасхе Аннета сняла на две недели комнату у крестьян в
Бьеврской долине. В комнате этой была только одна широкая кровать, и они
с Марком спали на ней вместе. Марку это не очень-то нравилось, но его
мнения не спрашивали. Зато весь день он, к своему удовольствию, бывал
один: Аннета уезжала в Париж по делам и поручала надзор за мальчиком хо-
зяевам, а те за ним совсем не смотрели. Марк с утра убегал в поле. Он
пристально вглядывался во все, ища и в живых существах, и в неодушевлен-
ных предметах чего-то, ему не известного, но близко его касающегося, ибо
во всем, что совершалось в природе, ему чудилась какая-то незримая связь
с его собственным существованием. Раз он, бродя по лесу, услышал издали
крики мальчишек. Обычно он не участвовал в их играх, потому что хотел
верховодить, но был для этого недостаточно силен. А сейчас его потянуло
к ним. Подойдя ближе, он увидел, что пятеро или шестеро мальчиков стоят
вокруг искалеченной кошки. Ей кто-то перешиб хребет, и мальчишки забав-
лялись тем, что переворачивали ее, тыкали в нее палками, всячески мучи-
ли. Марк, не раздумывая ни минуты, кинулся на сорванцов и пустил в ход
кулаки. Опомнившись от неожиданности, вся орава с гиканьем бросилась ту-
зить его. Марку удалось убежать, но убежал он недалеко - остановился в
нескольких шагах и спрятался за дерево. Он стоял, заткнув уши, а уйти не
решался... Через минуту-другую он подошел ближе. Озорники подняли его на
смех. Они кричали:
- Эй ты, трусишка! Что, испугался? Иди сюда, посмотри, как она околе-
вает!
Он подошел, не желая, чтобы его сочли мокрой курицей. К тому же ему
хотелось посмотреть. Животное с наполовину вырванным окровавленным гла-
зом лежало на боку. Задняя часть тела, уже парализованная, была непод-
вижна, а бок еще вздымался от дыхания. Кошка пыталась приподнять голову
и отчаянно хрипела. Она мучилась, а смерть не приходила. Мальчишки кор-
чились от смеха. Марк смотрел молча, словно оцепенев. Вдруг он схватил
камень и начал исступленно колотить животное по голове. Хриплый вой
пронзил его уши. Но он колотил, колотил все сильнее, как бешеный. Все
было кончено, а он еще колотил...
Мальчишки растерянно смотрели на него. Один попробовал пошутить, но
Марк, еще сжимая камень в окровавленных пальцах, злобно уставился на не-
го из-под нахмуренных бровей. Он был бледен как смерть, и губы у него
дрожали. Мальчики обратились в бегство. Издали до Марка донеслись их
смех и пение. Стиснув зубы, он пошел домой. Дома ничего не рассказал. Но
ночью, в постели, вдруг вскрикнул. Аннета обняла его. Все его хрупкое
тело дрожало...
- Тебе страшный сон приснился? Ну, ну, тише, родной, не бойся!..
А он думал:
"Я ее убил. Теперь я знаю, что такое смерть".
Какое-то жуткое чувство гордости тем, что он теперь знает, видел, что
он своими руками отнял жизнь, и еще другое чувство, которого Марк не по-
нимал, - смесь ужаса и влечения, то необъяснимое, что связывает убийцу с
его жертвой, пальцы, липкие от крови, - с размозженной головой... Чья
это кровь?.. Несчастная кошка перестала дышать. А он, ее убийца, еще пе-
реживал ее предсмертные муки...
К счастью, в этом возрасте ум не бывает долго одержим одной и той же
мыслью. Мысль, мучившая Марка, стала бы опасна, если бы он сосредоточил-
ся на ней. Но другие образы пронеслись через мозг и проветрили его. Все
же та мысль оставалась где-то в глубине и время от времени напоминала о
себе мрачными вспышками, поднимавшимися в сознании, как тяжелые пузырьки
воздуха поднимаются на поверхность ручья с илистого дна. Под мягкой кор-
кой души скрыто твердое ядро: мысль о смерти, о силе, которая уничтожа-
ет... "Меня убивают, и я тоже могу убить... Но я не хочу быть убитым..."
Эта гордость, это темное тщеславие укрепляли его, как стальная оков-
ка... Откуда взялась эта сталь в его характере, как не от матери, кото-
рую он тем не менее презирал и за несдержанность, и за то, что ее лю-
бовью можно было играть? Марк знал, что от нее! Даже в те времена, когда
он больше любил Сильвию, потому что она его баловала, он чутьем угады-
вал, что Аннета выше ее, и, быть может, пытался подражать матери. Но он
считал нужным обороняться от захватнических стремлений этой женщины, ко-
торая слишком его любит и грозит заполнить собой всю его жизнь. И Марк
по-прежнему был настроен против матери и держал ее на расстоянии. В ней
он тоже видел врага.
Сильвия исчезла с их горизонта. Озлобление первых месяцев прошло, и
она испытывала уже легкие угрызения совести при мысли о сестре, которой,
должно быть, трудно теперь живется. Она ожидала, что Аннета обратится к
ней за помощью; она не отказала бы ей, но сама предлагать не хотела. Ан-
нета скорее дала бы себя разрезать на куски, чем стала бы просить о
чем-нибудь Сильвию. Сестры упорствовали. Встречаясь, они спешили пройти
мимо. Но, увидев как-то раз на улице маленькую Одетту с одной из масте-
риц, Аннета не могла сдержать порыв нежности: она взяла девочку на руки
и крепко расцеловала. Сильвия тоже, встретив Марка, когда он шел домой
из школы (он сделал вид, что не замечает ее), остановила его и сказала:
- Ты что это, не узнаешь меня?
И, верите ли, этот звереныш сделал каменное лицо и оказал два слова:
- Здравствуй, тетя!
После разрыва матери с Сильвией он самостоятельно сделал некоторые
выводы. И, справедливо или нет, счел нужным принять сторону матери...
"My country, right or wrong" [45].
У Сильвии от гнева даже дух захватило. Она спросила:
- Ну как у вас, все благополучно?
Марк ответил сухо:
- Да, все в порядке.
Сильвия смотрела, как он уходил, надутый и красный от напряжения. Он
был чистенько и прилично одет. Сопляк! "Все в порядке"... Она готова бы-
ла дать ему затрещину!
То, что Аннета сумела без ее помощи выпутаться из нужды, только уси-
лило досаду Сильвии. Но она не упускала случая узнать что-нибудь о сест-
ре и не отказалась от желания ею командовать. Если не на деле, то хоть
мысленно! Ей было известно, какую строгую жизнь ведет Аннета, и она не
понимала, зачем та обрекла себя на воздержание. Сильвия достаточно хоро-
шо знала сестру и была уверена, что женщина ее склада не создана для ду-
шевного самоограничения и жизни без радостей. Как можно до такой степени
насиловать свою природу? Кто принуждает ее к вдовьей жизни? Не нашлось
мужа, так ведь немало найдется друзей, которые рады были бы скрасить ей
жизнь. Если бы Аннета пошла на это, Сильвия, быть может, меньше уважала
бы ее, но сестра стала бы ей ближе.
Не одна Сильвия удивлялась. Аннета и сама не больше Сильвии понимала,
что побуждает ее вести монашескую жизнь, откуда этот дикий страх, зас-
тавлявший ее избегать не только всякой возможности, но и самой мысли о
тех естественных человеческих радостях, которых ей не может запретить
никакая религия, никакие законы общественной морали. (В церковную мораль
она не верила. И разве она не была сама себе госпожа?)
"Чего я боюсь?"
"Себя самой..."
Инстинкт не обманывал Аннету. Для женщины, обуреваемой страстями, же-
ланиями, слепой чувственностью, не существует беспечных наслаждений, иг-
ры без последствий: малейший толчок может отдать ее в жертву силам, с
которыми она уже не сможет совладать. Аннета помнила, какое нравственное
потрясение вызвали в ней когда-то ее короткие столкновения с любовью. А
сейчас ей грозила еще большая опасность! Сейчас она не устояла бы. Стои-
ло ей дать себе волю, и страсть захватила бы ее всю, не оставив места
вере, которая ей так была нужна... Какая вера? Вера в себя. Не гордость,
нет, а вера в то непостижимое, то божественное, что заложено в душу и
что она хотела неоскверненным передать сыну. Аннета понимала, что такая
женщина, как она, если для нее исключена жизнь брачная с ее строгой упо-
рядоченностью, должна выбирать одно из двух: либо полное нравственное
самообуздание, либо полную покорность своим чувственным инстинктам. Все
или ничего... Ну, тогда ничего!
Однако, вопреки этой гордой решимости, вот уже несколько месяцев на
Аннету находили приступы злой, хватающей за горло тоски, когда она гово-
рила себе:
"Даром пропадает жизнь!"
Опять на ее горизонте появился Марсель Франк.
Случай столкнул его с Аннетой. Он о ней давно уже не думал, но и не
забыл ее. За это время у него было немало любовных похождений. Они не
оставили глубокого следа в его податливом сердце, - только мелкие мор-
щинки вокруг лукавых глаз, словно следы коготков, да некоторую усталость
и благодушное презрение к этим легким победам и к самому победителю. Как
только он снова увидел Аннету, он испытал то знакомое ему по прошлым
встречам впечатление душевной свежести и твердости, которое странным об-
разом привлекало к ней этого пресыщенного скептика. Он внимательно изу-
чал ее лицо: да, видимо, и для нее тоже эти годы не прошли даром! В глу-
бине ее глаз мерцало что-то затаенное, след душевных потрясений. Но она
казалась теперь спокойнее и увереннее в себе. И Франку снова стало жаль,
что такая славная и здоровая духом подруга уже два раза ускользнула от
него. Впрочем, еще не поздно! Никогда, казалось, они с Аннетой не были
так близки к тому, чтобы найти общий язык.
Ни о чем ее не расспрашивая, Марсель сумел узнать все о ее занятиях и
материальном положении. Скоро он предложил ей довольно хорошо оплачивае-
мую работу: нужно было составить картотеку для каталога одной частной
библиотеки, которую ему было поручено привести в порядок. Таким образом,
у Марселя появился естественный предлог для того, чтобы проводить с Ан-
нетой несколько часов в неделю. Они умудрялись и работать и беседовать
одновременно. Между ними быстро установилась прежняя дружеская близость.
Марсель не спрашивал Аннету, как она жила все эти годы. Он рассказы-
вал о себе, и это был лучший способ вызвать ее на откровенность, узнать
ее мысли. Неистощимой темой разговора были его любовные похождения. Вос-
