Гетман торопливо пробежал королевскую грамоту, сильно побледнел,
потом вспыхнув, нахмурился и гневно проговорил:
- Милостивые паны коронные гетманы лишают меня моего гетманского
титула, дарованного мне королем.
- Не хорошо это, панове! - заметил Джеджалык. - Не хорошо отнимать
честь от нашего батька.
- Ясновельможные паны и не думали оскорблять пана гетмана, - мягко
отвечал посол. - Но панам казакам известно, что милостивый король изволит
гневаться на пана Хмельницкого и не приказал признавать за ним гетманского
достоинства. Будьте уверены, - поспешил он прибавить, встретив мрачный
взгляд Хмельницкого и замечая тайные знаки Выговского, - все это
переменится, если только пану благоугодно будет разорвать союз с ордой и
прекратить всякие сношения с татарами.
- Дружба моя с татарами совсем не мешает панам, - резко возразил
Богдан. - Если я не велю, татары не будут вредить ляхам, а, напротив, еще
могут принести им пользу. Я их поведу на турок и водружу свое знамя на
стенах Цареграда.
Какие доводы не приводил польский посол, Хмельницкий упорно стоял на
своем. Наконец, Маховский не выдержал и с сердцем сказал:
- Вижу, что мне не переубедить пана гетмана, присутствие мое здесь
бесполезно, прошу позволения уехать.
Он холодно раскланялся и уходил уже из двери, когда Хмельницкий
крикнул ему вслед:
- Прошу пана Маховского посоветовать панам утвердить Зборовский
трактат!
Выговский поспешно вышел за послом.
- Пан Маховский, - сказал он ему вполголоса, - проиграет, если уедет
теперь.
Маховский уже садился в повозку, но, увидав гетманского писаря,
остановился.
- Если пан Выговский окажет мне помощь, то я ручаюсь ему за особую
королевскую милость.
Выговский вернулся в гетманский шатер.
- Пан гетман поступает неблагоразумно, - шептал он наклонясь к
захмелевшему Богдану, - можно дать обещание послу, а затем его не
исполнить.
- Не твое дело! - грозно крикнул Хмельницкий. - Знай свою чернильницу
и не суйся с советами, когда их не спрашивают.
- Я говорю на пользу пана гетмана! - настаивал шляхтич вспыхнув.
- А я тебе говорю, что ты там стакнулся с этим поляком и хочешь меня
поддеть.
- Пан гетман всегда может обидеть своего верного слугу, - проговорил
Выговский, принимая смиренный вид.
- Не лезь, когда не спрашивают, - резко оборвал его гетман. - Ступай
прочь!
По расстроенному виду его Маховский сразу понял, что дело проиграно.
- Нет надежды? - спросил посол.
- Подождите еще! - отвечал писарь. - У него всегда так: сперва
прогонит, а потом пришлет за мной и согласится. Прошу пана в мою палатку.
Действительно, не прошло и часа, как Выговского потребовали к
гетману. Долго они совещались. Наконец, писарь вернулся.
- Ну, что? - спросил Маховский.
- Хмельницкого-то я убедил, - отвечал писарь, - он со своей стороны
согласен; но с полковниками не так легко сговориться; они твердят, что
чернь взбунтуется, что татары нас не послушают и нас же будут грабить. Не
лучше ли пана гетмана пригласить в польский лагерь! - заметил Выговский. -
Там с ним легче сговориться, а тут всякое решение тотчас же дойдет до
черни и может нам дорого обойтись.
- Так пойдемте к пану гетману, - сказал Маховский.
Они вошли в гетманский шатер.
- А, пан посол еще не уехал? - весело проговорил Хмельницкий.
- Прошу пана гетмана, - низко кланяясь, сказал Маховский, -
пожаловать в наш обоз.
- Что скажешь, пан писарь, - обратился к Выговскому Хмельницкий, -
ехать мне в гости к панам?
- Полагаю, что пан гетман хорошо сделает, если примет приглашение, -
отвечал писарь.
- Не бывать этому! - крикнул Джеджалык, стукнув кулаком по столу. -
Что вьешься, как змея, около гетмана?
- Не пустим мы батька! - заговорили бывшие в ставке полковники. -
Только не хватало, чтобы и он остался в польском лагере.
- Старшины будут договариваться в польском лагере, - возразил Богун.
- А как мы поладим с чернью?
- Довольно мы натерпелись под Берестечком, - добавил Довгун. - Пусть
паны комисары приезжают к нам. - Что дело, то дело! - подтвердил
Хмельницкий. - Пусть паны назначат комисаров, а я передвину свое войско в
Белую церковь, там в замке и договоримся.
- Пан гетман всегда найдет благоразумный исход! - проговорил
Выговский. - Ничего лучшего нельзя и придумать: в Белой церкви паны будут
вполне безопасны от черни.
Маховский нетерпеливо передернул плечами.
- Это недоверие! - сказал он. - Его величество дарует мир, а паны
полковники не хотят отпустить своего гетмана на несколько часов в наш
лагерь. Это оскорбительно для чести его величества.
- На коленях умоляю принять эти условия! - сказал Выговский,
опускаясь на одно колено перед послом и незаметно делая ему знаки глазами.
- Невозможно вести переговоры на глазах у черни и у татар. Клянусь, что
паны будут безопасны!
Маховский уехал, а Хмельницкий перевел лагерь под Белую Церковь.
- Пан Кисель, я к вам с поклоном, - говорил Потоцкий старику-воеводе,
пригласив его в свою палатку, - не откажите опять ехать комисаром к этому
вздорному казаку; быть может, на этот раз вам удастся склонить его на наши
предложения.
- С удовольствием, пан гетман! - отвечал Кисель. - Только пусть пан
гетман мне самому позволит выбрать остальных сотоварищей.
- Пан воевода может выбрать, кого ему угодно. Я вперед одобряю его
выбор. Два полка проводят пана до Белой Церкви, пятьсот отборных драгун
останутся при пане воеводе в качестве почетной стражи.
Пан Кисель выбрал троих товарищей и отправился в лагерь Тамерлана,
как все еще называл Хмельницкого.
Только что они отпустили провожавшие их полки и остались с почетной
стражей, толпа казаков и татар окружила их. Возы и арбы так плотно сдавили
их экипажи, что они не могли сдвинуться с места.
- Долой ляхов! - кричала толпа. - Отнять у них коней! В петлю их! В
воду их, в воду их! - кричали разъяренные хлопы, со свистом толпясь около
них.
- Пан воевода, конец наш пришел! - в страхе шептали другие паны.
- Ничего, не беспокойтесь! - отвечал Кисель, - я тотчас укрощу их.
Он высунул голову из экипажа и проговорил самым мягким голосом:
- О чем вы шумите, друзья мои? Мы не ляхи, я русский, у меня такие же
русские кости, как у вас.
- Кости-то у тебя русские, да мясом-то обросли ляшским, - отвечали
ему из толпы. - Да что с ними толковать, вздернуть их на дерево!
Несколько своевольных рук уже потянулись к экипажу, другие бросились
отпрягать коней, драгун совсем оттерли, они ничего не могли сделать...
Вдруг отворились ворота замка и гетман в сопровождении писаря и
полковников поспешно поскакал навстречу почетных гостей.
- Не сметь трогать послов! - грозно закричал гетман.
Толпа сразу отхлынула; казаки быстро окружили экипаж, торопя возницу
въезжать в замок.
- Паны комисары не поставят нам это в вину, - извинялся Хмельницкий.
В толпе, бежавшей за экипажем, слышались грозные крики: "Гетман с
ляхами братается! Гей, пане гетмане, не доброе ты дело затеял!"
Как раз в это время в ворота замка въезжали возы со съестными
припасами.
- Смотрите, смотрите! - крикнул один казак, - это мы будем ляхам
подати платить...
Но он не успел докончить своей остроты, Богун саблей разрубил ему
голову.
Энергичный поступок полковника немного образумил чернь, толпа
отхлынула, и паны комисары благополучно въехали в ворота замка.
Гетман торопился скорее окончить переговоры; его беспокоило народное
волнение; всегдашняя находчивость покинула его; он сам был не рад, что
призвал послов.
- Лучше бы было ехать в польский лагерь! - вполголоса заметил он
Выговскому.
- Пану гетману не угодно было слушать советов своего верного слугу!
Условия мира клонились к тому, чтобы ослабить казацкую силу: число
регистровых ограничено только двадцатью тысячами; казакам предоставлено
жить лишь в Киевском воеводстве, коронные же войска имели право занимать
всю Украину; с татарами Хмельницкий должен был разорвать союз и, если б
потребовалось, обратить на них свое оружие.
Переговоры кончились. Настала самая критическая минута. Условия надо
было объявить народу.
Гетман вышел с полковниками из замка. Толпа сразу так стихла, что
можно было слышать, как шуршала бумага в дрожащей руках гетмана. Хлопы
слушали сначала внимательно, но чтение не дошло до половины, как в толпе
поднялся шум.
- Значит, мы опять будем служить ляхам? Так-то пан гетман с ляхами
договорился; от орды хочет отступиться. Себя-то, небось, не забыл, а нас и
знать не хочет, отдает нас опять под палки и батоги, на колы да на
виселицы... Не бывать этому, - кричала яростная чернь, - сам ты здесь свою
голову сложишь, и ни один лях отсюда живым не выйдет.
Послышалось несколько выстрелов; две, три пули пролетели около
гетмана. Гетман порывался крикнуть на толпу, но Выговский и полковники
силой увлекли его в замок.
Народ обступил замок со всех сторон и готов был взять его штурмом.
- Паны комисары теперь видят, как трудно совладать с чернью. Охраняя
вас, мы сами пропадем; но только по нашим трупам они дойдут до вас, -
сказал Выговский.
В этот момент раздался страшный рев снаружи замка. В окна полетели
каменья, несколько стрел просвистело над головами панов комисаров.
- Пустите меня, - закричал Хмельницкий.
Схватив обеими руками тяжелую булаву, он вырвался из рук полковников,
выбежал за ворота, размахивая булавой направо и налево.
- Вот я вас! - кричал он. - Изрублю, как капусту, прежде, чем вы до
моей головы доберетесь!
Выговский старался усовестить толпившихся около гетмана хлопов,
грозивших саблями и дубинами.
- Злодеи! - кричал он. - За что вы обижаете панов! Разве послов можно
трогать; разве они в чем-нибудь виноваты? Послы везде безопасны, их даже
нехристи не трогают...
Более благоразумные поддерживали Выговского.
- Что правда, то правда! Эти послы не ляхи, паны знали кого послать.
Кисель русский, другие литовцы, литовцы же нам никогда обид не делали.
Волнение поутихло. Хмельницкий воротился в замок; но ни ему, ни
полковникам не пришлось спать в эту ночь. Толпа несколько раз вновь
собиралась, грозила сломать ворота, и они оставались до самого утра на
страже.
Весь следующий день паны не решались вернуться в лагерь. Только на
третий день, когда казалось, что народ поуспокоился, выехали они в
сопровождении Хмельницкого и старшин. Табор проехали благополучно. Но,
когда гетман распрощался с ними, хлопы и татары напали на них, принудили
выйти из экипажей и обобрали у них все, что при них нашлось, даже перстни.
Те, кому ничего не досталось, срывали обивку карет, рвали ее на лоскуты и
кричали: "Вот и у нас есть ляшская добыча".
- Панове казаки, за что вы нас обижаете? Ведь, мы ваши братья. Я
такой же русский, как вы, - уговаривал толпу пан Кисель.
А татары кричали:
- Ляшка братка, а лоша не братка и сукманка не братка! (Ляхи братья,
а лошади и сукно - не братья).
Комисары благословляли Бога, что целы и невредимы прибыли в свой
лагерь, и никак не могли сказать Потоцкому, заключили ли они мир или не
заключили.
- С гетманом как-будто и заключили, и на этот раз грозный Тамерлан
был особенно милостив... Но чернь, это звери, а не люди, они чуть не
разорвали нас в клочья, - говорили послы.
Через несколько часов прибыли в польский лагерь казацкие полковники и
от имени Хмельницкого изъявили согласие подписать мирный договор.
