год жила в семье Богдана; она еще прежде знала жену его Анну или, как ее
звали казаки, Филиппиху. Молодая гетманша высокая, чернобровая, разбитная
казачка всех развеселила на свадьбе. Она была посаженной матерью
новобрачной и задавала тон на пиру, заводила игры и песни, отплясывала
гопака и то и дело обносила гостей пивом, горилкой, вином и сахарными
яствами.
Через три дня Довгун со своей молодой женой уехал вместе с послами в
Киев.
Катри рассчитывала повидаться там с пани Кисель. Послы должны были
там присутствовать при присяге казаков, а оттуда проехать в Нежин, в
Чернигов с той же целью и затем вернуться в Москву.
При прощании Довгун трижды поклонился в ноги Хмельницкому и сказал:
- Прощения прошу у пана гетмана, если его чем-нибудь обидел; нужны
будут мои услуги, пусть пан гетман скажет слово и я опять вернусь к нему.
- Спасибо, Иване! - обнимая его сказал гетман. - Я твоих услуг не
забыл и уже говорил о тебе послу московскому. Дай Бог, чтобы тебе
счастливо жилось на новом месте и чтоб мне не пришлось опять звать тебя на
войну с ляхами. Они теперь, Бог даст, образумятся и побоятся нашего союза
с восточным царем.
25. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ХМЕЛЬНИЦКОГО
Зажурилася Хмельницькаго сiдая голова;
Що при ему ни сотникiв, полковникiв нема;
Час приходит умирати,
Нiкому поради дати!
Переяславльский договор только на время успокоил волнения в Украине.
Недовольных оказалось гораздо больше, чем ожидал Хмельницкий. Киевское
духовенство совсем не хотело присягать московскому царю; полковники
присягнули тоже не все и, несмотря на угрозы гетмана, некоторые из них
ушли на Запорожье, уводя с собой толпы недовольных. Полковник Богун со
своими Богужанами "уперся, как вол", как говорил про него Хмельницкий, и
ни за что не хотел признавать над собой власть восточного царя. "К ляхам я
не пойду, говорил он, и бить их буду доколе сил хватит, а московскому царю
тоже покорен не буду: что за неволя из старого ярма лезть в новое.
Скоро московские полчища вступили в Польшу и началась упорная борьба,
длившаяся почти два года.
Хмельницкий в это время вступил в борьбу с поляками с юга и, пока
русские один за другим брали литовские города, дошел до Львова и заставил
горожан заплатить ему богатый выкуп.
Поляки понимали, что упрямый казак вновь становится грозным,
старались умилостивить его. Король послал Хмельницкому письмо, полное
комплиментов, а королева прислала жене его в подарок драгоценный камень и
даже написала ей прелюбезное письмо, прося ее заступничества перед
гетманом.
Богдан Хмельницкий так расчувствовался, что заплакал, но на
предложение короля - разорвать союз с Москвой и со Шведами не согласился.
Союз с Москвой, однако, не удовлетворял гетмана.
Между ним и боярином Бутурлиным, командовавшим русскими полками,
посланными на помощь казакам, часто возникали несогласия. Бутурлин
жаловался на медлительность и нерешительность гетмана, на недоверие и
подозрительность казаков.
Когда же русские заключили перемирие с поляками, и известие это дошло
до Хмельницкого, он совсем вышел из себя, рвал на себе волосы, плакал,
проклинал царя и гнал от себя своего писаря:
- Это ты, ты виноват! Ты первый надоумил меня заключить союз с
Москвой, лучше мне было дружить с басурманами.
Выговский упал ему в ноги и умолял укротить свой гнев.
- Быть может, до нас дошли неверные слухи, - говорил он.
Но Хмельницкий не хотел слушать и тотчас же послал за полковниками.
Выговский забежал к ним вперед и надоумил каждого из них уговорить гетмана
не разрывать союза с Москвой.
Когда Хмельницкий выразил полковникам свои опасения, они возразили
ему.
- Невозможно, чтобы царь опять отдал нас в руки врагов православной
веры. Если нам, не узнавши подлинного дела, да отступить от его царского
величества, мы во всем свете прослывем за изменников и клятвопреступников.
Гетман сделал вид, что убедился доводами полковников, а сам заключил
договор со шведами и венграми.
Это дошло до царя Алексея Михайловича, и он послал к Хмельницкому
окольничего Бутурлина и дьяка Михайлова со строгим выговором.
Богдан в это время сильно расхворался. Силы его с каждым днем
слабели; он становился мрачен, раздражителен и часто по долге задумывался.
В последнее время он особенно привязался к своему шестнадцатилетнему сыну
Юрию. Он почти не отпускал его от себя и много говорил с ним о делах.
- Почем знать, - говорил он ему, - может быть, тебе все это и
пригодится.
Настал май 1656 года. Яблони покрылись душистым цветом, зацвели вишни
и сливы, засвистали соловьи в розовых кустах; воздух был полон аромата. А
гетман ходил сумрачный, как ночь, и о чем-то крепко размышлял. Анна часто
с беспокойством посматривала на него и старалась развеселить его своими
шутками, но он или угрюмо отмалчивался, или тихо говорил ей:
- Не до веселья мне, Галю, спой-ка лучше думку пожалостливее, такую,
чтобы за сердце брало.
Анна послушно брала бандуру и пела какую-нибудь заунывную думу, а
гетман, опершись на руку, смотрел в даль, тихо подпевая знакомую мелодию.
В половине мая он вдруг как-то оживился, часто призывал Выговского и
долго с ним советовался о чем-то, потом стал рассылать хлопов к
полковникам, сотникам и выборным, скликая их на раду в Чигирин.
Место для рады было назначено за широким двором Хмельницкого, на
поле, под развесистыми деревьями. Много собралось казаков на эту раду.
Многие из них сильно постарели за последнее время; лица их смотрели
угрюмо, они чуяли, что невеселое слово скажет им их гетман. А он стоял
перед ними хилый, больной, с поникшей головой и упавшим ленивым голосом
говорил:
- Панове братья! У меня не хватило бы ни времени, ни слов, ни
здоровья пересказать все печали и горести, которые мы с вами пережили, но
вы их сами хорошо знаете... Теперь же Бог нас посетил милостью и
благодатью; Прежнее благочиние возвращено нашей церкви, и народ русский
освободился от тяжкого и постыдного рабства. Волей Божьей угодно было,
чтобы это совершилось вашим мужеством, совоинственники милые,
казаки-рыцари, и под моим предводительством. Десять лет не щадил я ни
здоровья, ни жизни, служа отечеству; но старость и болезнь одолели меня.
Чувствую, что схожу в могилу, други-братья, недолго мне еще быть с вами.
Благодарю вас, братья возлюбленные, за ту честь, которую вы оказали мне
избранием меня в гетманы. Благодарю за доверие ко мне, за верность, за
послушание. Благодарю вас за храбрость: тридцать четыре сражения имели мы
с поляками, венграми, волохами и татарами. Много побед одержали мы, много
трудов и лишений перенесли в походах. Возвращаю вам теперь знаки моего
гетманского достоинства: булаву, бунчук, знамена и все клейноты...
Изберите гетманом кого хотите, а меня, дорогие товарищи, простите
по-христиански, если я по немощи человеческой кого-нибудь огорчил или
против кого-либо из вас погрешил!
Гетман отвесил низкий поклон Тетерю и, тяжело дыша, старался
собраться с силами. Наконец, он снова заговорил:
- Не дал мне Господь, братья, окончить мое дело - утвердить навеки
независимость и вольность вашу и избавить народ от ига польского... Умираю
с великим прискорбием и не знаю, что после меня будет... Прошу вас,
братья, изберите себе гетмана, пока я жив, на моих глазах, мне тогда легче
будет сойти в могилу.
Молча стояли казаки вокруг своего батька и никого не предлагали в
гетманы. Тогда гетман сам прервал молчание:
- Мало ли между нами достойных людей: и полковник киевский Антон
Жданович и полковник Переяславльский Тетеря, и полковник полтавский Мартын
Пушкарено, но всего лучше был бы Иван Выговский. Он знает всю политику и
лучше всех управится с войском. Если бы вы его выбрали, то я умер бы
спокойно.
- Благодарю пана гетмана за честь, - отвечал Выговский, - но думаю,
что гетманство должно остаться в славной семье Хмельницких. Велики заслуги
Богдана Хмельницкого перед Украиной: разумом и мужеством своим избавил он
казаков от ярма ляшского. Казаки должны и по смерти Богдана оказывать
честь его дому...
Толпа встрепенулась.
- Да, да! - крикнули казаки. - Кроме Юрия Хмельницкого никто не может
быть нашим гетманом.
У старика Хмельницкого заблестели глаза от удовольствия; его тайное
желание осуществлялось, но он не хотел сразу дать заметить свою радость.
- Вижу, друзья и товарищи, что вы меня любите, но я должен вам
отсоветовать, - сын мой очень молод, он почти дитя, а для гетманской
должности нужен муж опытный...
Хмельницкий знал слабую струну казаков, стоило только начать
возражать им, чтобы возбудить в них упорную настойчивость.
- Что ж, что сын твой молод, мы окружим его опытными людьми, а всем
нам будет легче, если гетманом нашим станет опять Хмельницкий. Мы будем
тогда вспоминать тебя, милого нашего батька.
Хмельницкий заставил себя долго уговаривать и наконец согласился.
Позвали шестнадцатилетнего Юрия и вручили ему знаки гетманского
достоинства. Отец при этом ему сказа:
- Сын мой, воздавай честь старшим тебя и не пренебрегай их советами;
не льни к богатым, не презирай убогих, а люби всех равно. Храни заповеди
Божьи, будь верен его царскому величеству. Если же поступишь противно
этому, то пусть все зло отвратится от других и обратится на твою голову.
Молодого гетмана прикрыли знаменами и шапками, заиграла музыка, стали
стрелять из пушек и ружей; то и дело слышались громкие восклицания в честь
Юрия. Богдан же Хмельницкий так утомился, что едва дошел до своей постели
и с этого времени почти не вставал более.
В начале июня в Чигирин приехали царские послы. Их встретил Юрий
Хмельницкий, Выговский и войсковая старшина.
Будущий гетман отвесил низкий поклон послам и проговорил:
- Здоровы будьте, паны послы! Отец мой шлет вам поклон и просит не
гневаться, что он не встречает вас. Он уже вторую неделю не встает с
постели. Сегодня ему очень плохо, да и вы утомились с дороги; мы проводим
вас на вашу квартиру, а завтра и повидаете отца.
На другое утро есаул привел послам богато оседланных коней.
- Здоровы будьте, панове послы! Добродий наш пан гетман велит вам
ехать к нему.
Послы въехали на широкий гетманский двор, поднялись на крыльцо и в
сенях встретили Выговского.
- Гетман никак не может встать вам навстречу, он очень слаб, вот сами
увидите.
Богдан, действительно, лежал в постели. Лицо его сильно осунулось и
пожелтело; глаза ввалились и светились нездоровым беспокойным блеском.
- Его царское величество велел спросить о здоровье твоей гетманской
милости! - сказал посол, низко кланяясь.
- Благодарю его царское величество! - отвечал гетман. - Плохое мое
здоровье. Вот уже который день лежу и подняться не могу.
- Бог даст, поправишься! - заметил Бутурлин. - А вот его царское
величество шлет тебе и писарю твоему, и полковникам по росписи царское
жалованье.
- Благодарим его царское величество! - проговорил гетман слабым
голосом.
- Наказано нам, послам, еще переговорить с тобой, гетманом, о
государских делах, а тебе, гетману, те государские дела от нас выслушать.
- Невозможно это, - отвечал гетман. - Вы видите, какая великая скорбь
меня постигла. Пусть за меня выслушает вас войсковой писарь Иван
