Леонид РЕЗНИК
ДОМ В ЦЕНТРЕ
Мой дом везде, где есть небесный свод.
М.Ю.Лермонтов
ПРОЛОГ
Почти все люди сильны задним умом. Фразы типа: "Я же говорил..." -
одни из самых популярных. Под любую неожиданно открытую истину с легкостью
подбирается цепочка из событий давнего и недавнего прошлого. А некоторое
время спустя все это осеняется ореолом собственной прозорливости: "Я так и
думал!.. Я давно подозревал..."
Попытаюсь быть оригинальным. Я никогда не думал ни о чем подобном. Я
никогда ничего не подозревал. Только слепой и глухой мог проходить мимо
очевидных фактов, но я ухитрялся делать это со стопроцентным зрением и
абсолютно здоровым слухом. Возможно, речь надо вести о душевных слепоте и
глухоте, но мне о них ничего неизвестно.
Все же объяснение такой невнимательности возможно. Мне где-то
приходилось читать, что новорожденные котята и щенята, если их поселить в
помещении с множеством вертикально натянутых нитей, на всю жизнь останутся
неспособными видеть вертикальные линии. То же самое с горизонтальными. Я -
человек. Но с младенчества мне пришлось жить в довольно странных условиях.
И моя ли вина, что я ослеп и оглох на странные обстоятельства?
Я абсолютно не помню свое раннее детство. Нормально? Да. Но почему в
моей памяти если что и осталось из тех времен, так это жаркое солнце,
теплое море и горячий белый песок? Странные воспоминания для ребенка,
родившегося и выросшего в Ленинграде, не так ли? Младшие классы, старшие
классы... Детство как детство? В школе - да. А вот дома... Даже непонятно,
с чего начать. С квартиры? С родителей? С домашнего быта? Начну с
родителей. Все-таки самые близкие люди.
Отец мой работал патентоведом. Если точнее, так было записано в моем
классном журнале и в разных других школьных документах. Скорее всего, эта
версия школьными бумагами не ограничивалась. Но уж теперь-то я точно могу
сказать, что в этом самом НИИ, где он числился, никто о моем отце не
слышал. Из всех слов производственной тематики мне доводилось слышать
только одно - "командировка". Так говорила мать, когда отец исчезал на
неделю-другую. Большую часть остального времени он проводил дома. Ему не
надо было на работу ни к 8 часам, ни к 9, ни даже к 12. Слово "отпуск" в
нашей семье не произносилось. Мать "работала" примерно так же, только что
не ездила в "командировки" и числилась художником-оформителем. Правда, она
много читала и рисовала, иллюстрировала прочитанное, но куда шли все эти
рисунки, мне было неизвестно. Если добавить, что отец владел несколькими
языками и хранил в своей библиотеке (закрытой для меня) множество
зарубежных книг и журналов, то можно понять, как в классе четвертом -
пятом мне удалось заподозрить в своих папе и маме иностранных шпионов. Я
долго думал, куда бы об этом сообщить, но потом набедокурил в школе, отца
вызвали, он (как это ни странно) встал на мою защиту и поругался с
учительницей, а я, преисполненный благодарности, обо всем забыл.
С первых классов школы отец пытался приобщить меня к спорту. Я ходил
(поочередно) на плавание, легкую атлетику, фехтование, самбо. То ли виной
тому были мои способности (вернее, их отсутствие), то ли патологическая
лень (мнение отца), но ни в одном из видов спорта я не добивался ни
малейшего успеха, а телосложение мое оставляло желать лучшего. С изучением
иностранных языков (еще одна мания отца) дело обстояло примерно так же. И
платные курсы, и отцовские эксперименты, когда он пытался преподавать сам,
были бесполезны. Английский, французский и экзотический итальянский не
затронули моей памяти точно так же, как если бы я проходил их в школе
(школа у меня была редкая, с испанским языком). К десятому классу отец во
мне полностью разочаровался. Его не радовали хорошие оценки, не
расстраивали плохие, а мое поступление в политех, похоже, вообще не
тронуло. Начало казаться, что сын-середняк попросту не устраивал моего
отца, и он старался забыть обо мне, как о досадном эпизоде (вернее, одном
из эпизодов) в своей биографии.
В матери было больше душевной теплоты. Она с интересом выслушивала
рассказы о школьной жизни, сердилась за двойки, ходила на родительские
собрания, интересовалась, какая из одноклассниц, по моему мнению,
симпатичней. Она заботилась о моей одежде, да так, что у меня никогда не
было желания приобрести что-нибудь особо модное, все уже было. Мой призыв
в армию перед окончанием первого курса института мать восприняла с большой
тревогой. Отец же, напротив, оживился и даже был рад.
Если вспоминать квартиру и быт, то странностей можно обнаружить
намного больше. Я жил в самом центре города, в районе сплошных
коммунальных квартир. Да и наша считалась коммуналкой. Но... Невозможно
заставить ребенка молчать о том, что его окружает. Почти каждый день мои
одноклассники рассказывали о квартирных баталиях, о пьяных дебошах соседей
и тому подобном. В нашей "коммуналке" ничего подобного не было. Огромный
коридор всегда пустовал, а на кухне царило запустение. Чаще чем раз в два
дня встретить кого-либо из соседей не удавалось. В комнатах за стенами
всегда стояла мертвая тишина. Все это было очень странно, но... почему-то
не вызывало даже намека на удивление.
Что-то не в порядке было у нашей семьи и с питанием. Готовил, как
правило, отец. Вернее, подавал на стол уже готовые блюда. И какие блюда!
Только бригада прекрасных кулинаров могла изготовить что-то подобное. Да и
исходные продукты явно не были приобретены в соседнем гастрономе. (Как я
мог об этом знать, ни разу в жизни не побывав в продуктовом магазине?) Но
вот увидеть отца за жаркой, варкой, потрошением или просто за завариванием
чая мне не удавалось ни разу. Мать - да. Но она готовила только в
отсутствие отца, щедро используя содержимое холодильника. А тот - обычно
пустой - во время отцовских командировок оказывался битком набитым
деликатесами.
Вообще, странностей хватало. Например, случай с приемником. В третьем
классе мой одноклассник Миша Петухов принес в школу малюсенький
транзистор, и все переменки подряд мы развлекались, слушая то "Маяк", то
ленинградское радио. Как сказал Миша, это был подарок на день рождения.
Приемничек мне очень понравился, и всю дорогу домой я грезил, что родители
подарили мне такой же. Дома, на своем учебном столе, я обнаружил то, о чем
мечтал. Меня это ничуть не удивило: родители как-то угадали мое желание.
Отец, привлеченный звуками "Маяка", вел себя довольно странно. Сначала он
стал свирепо выяснять, откуда взялся приемник, потом вдруг согласился, что
это он его мне подарил. Я был так напуган первоначальной атакой, что с
радостью принял "подарок" вместе с самой версией дарения. Но непонятное
возбуждение отца незамеченным не осталось. Он чуть ли не бегал по комнатам
и переспрашивал у матери: "Так ты говоришь, ему десять лет? Десять лет,
да?" Очень странные вопросы, не правда ли?
И все-таки, дело было не в родителях и квартире, а в другой, большей,
просто огромной странности. Этим большим был наш Дом.
Он стоял недалеко от Невского и выглядел, как построенный в середине
XIX века. Высокое серое семиэтажное здание было украшено мастерски
вылепленными собачьими головами. Самым непонятным для посторонних казалось
отсутствие жизни на первом этаже. Глухие серые стены, окон нет, словно
чрезвычайно высокое продолжение подвала. Недоумение случайных прохожих
проходило быстро, все сваливалось на загадочный замысел архитектора,
скорее всего, иностранца. Жители двух соседних домов могли заметить еще
кое-что. Эти дома были такими же старинными, высокими и серыми, как наш,
но пользовались куда большей популярностью в народе. Первый дом-сосед
всегда славился тем, что имел квартиру (и даже не одну), где в любое время
ночи можно было приобрести спиртное. После принятия антиалкогольного
законодательства эта торговля особенно расцвела, перекинулась на площадки
перед подъездами и велась почти круглосуточно, с перерывом на работу
винных магазинов. Публика у второго дома-соседа была другой. Казалось, что
в нем жили сплошь одинокие женщины сравнительно молодого возраста. Дни
напролет они сидели на скамейках перед подъездами, болтая с мужчинами
кавказской наружности и курсантами военных училищ. Около нашего Дома
всегда было тихо. По непонятным причинам окрестным алкашам не приходило в
голову использовать наши подъезды в качестве распивочных и общественных
туалетов, все это выпало на долю домов-соседей. Угрюмый серый исполин,
из-за обилия эркеров, башенок и всевозможных надстроек на крыше
напоминавший даже не дом, а средневековый город, стоял пугающий островом
абсолютного спокойствия в самом центре городского разгула. Документы Дома
и жильцов были в абсолютном порядке, и, не привлекая внимания местных
властей, он сумел без потерь пережить даже богатое доносами время. В годы
блокады рядом с Домом не падали ни бомбы, ни снаряды, как видно, незримая
сила хранила его жильцов не только от людского любопытства.
Именно в таком вот Доме мне и выпала судьба родиться.
1. АППАРАТ ФИРМЫ "ПОРОСЕНОК"
- Обидно сознавать, - сказал папа, устав ругаться, - что двадцать лет
своей жизни я исходил из неверных принципов.
Такой переход был мне совершенно непонятен. Десять минут доказывать,
что я полное ничтожество, и вдруг - глубокомысленное подведение итогов.
- Ты никогда не задумывался, почему из детей великих родителей не
вырастает ничего путного?
- Разве? - я попытался вспомнить хоть факт "за" или "против", но
безуспешно. Интересно, это он - "великий родитель"?
- Да-да, именно так. Есть исключения, но они лишь подтверждают
правило. Обстановка избранности уничтожает любые, самые прекрасные
задатки. Мне казалось, что наследный принц, выросший среди простых людей,
не зная, кто он, способен на большее, чем такой же принц, росший
королевским сыном.
- Красиво излагаешь, папа, как по-писаному, но какая связь между
принцами и твоими неверными принципами? - Я давно так не беседовал с
отцом, тем более это было лучше, чем ругаться.
- Я полагал, что тебе полезней расти таким же, как все. Закрывал
глаза, что ты не развиваешь своих способностей, думал - наверстаешь.
Наконец, я понадеялся на армию, мне казалось, что она вырвет тебя из
духовной спячки как... как шоковая терапия. Но ты уже почти неделю дома, а
я даже не знаю, о чем с тобой говорить!
- Да говори обо всем, пап. Но при чем здесь наследные принцы? Ты что
- король в изгнании?
Отец прошелся по комнате такой мощной тигриной походкой, что мать,
сидевшая на диване с журналом в руках, оторвалась от чтения, поежилась и
плотнее поджала под себя ноги.
- Я - не король, ты - не принц. Но... Отныне и навсегда. Запомни.
Любой принц рядом с тобой - это как детский велосипед рядом с машиной
"Формула-1".
- Так уж, - я попытался пошутить сам. В отцовскую шутку мне было не
врубиться.
- Да, именно так. Ну, может, не детский, а взрослый велосипед. Но
тогда не с "Формулой-1", а с космическим кораблем.
За два года армии я сильно отвык от странностей. А от родителей - тем
более. Вчера вечером меня угораздило встретить одноклассника. Мы вспомнили
детство золотое, после чего я был приглашен на ночной кинопросмотр (кто-то
одолжил моему приятелю на ночь видеомагнитофон и три кассеты). Все
попавшиеся по пути телефоны-автоматы были испорчены, они глотали монеты,
