вытащил оттуда небольшую вещицу, надетую на тонкий шнурок.
При виде талисмана джет напрягся, словно струна - того и гляди,
порвется с тихим звоном. Иллари не спеша рассматривал талисман. Он
представлял собой плоскую веточку, очищенную от коры и отполированную
до блеска - явно не инструментом, а кожей владельца. По розово-смуглой
поверхности дерева клубились прожилки, застывая невиданным причудливым
узором. Пустячная вещица на первый взгляд, а завораживает.
Неудивительно, что Лохар польстился. Шнурок нежный, шелковистый, не
поймешь, из чего сплетен, но трогать приятно. И талисман на ощупь
будто пальцы ласкает. Иллари поднес его к лицу, чтоб разглядеть
попристальней, и сразу ощутил исходящий от него еле уловимый тонкий
запах. Острый? Сладкий? Пряный? Невозможно определить. Но вместе с
запахом Иллари вдохнул удивительную свежесть и ясность. Разум его и
чувства обострились необыкновенно. Упоительное ощущение. Новое.
Странное. Иллари вдохнул еще раз и с сожалением оторвался от
талисмана. Лицо джета закаменело от еле сдерживаемого желания: вырвать
талисман, схватить, унести... Над верхней губой выступил пот, сами
губы стянулись в острую линию.
- Держи, - Иллари небрежно подкинул талисман в воздухе и вложил его в
судорожно сведенную ладонь джета. Померещился Иллари тихий вздох
облегчения сквозь стиснутые губы? Или нет?
- Благодарю, господин, - лицо джета ощутимо расслабилось, на губах
снова затрепетала легкая улыбка.
- За спасение жизни не благодарят, - напомнил Иллари.
- Знаю. Это не талисман жизни. Это... ну, словом, другое. Но мне без
него и вправду лучше умереть.
Джет надел свой талисман и пригладил волосы.
- Так и береги его. А говорил "ничего не умеешь", - передразнил джета
Иллари, глядя вслед поспешно ретировавшимся слугам.
- Да я бы знал, господин, что по-вашему это называется уменьем,
- ответил джет все с той же подкупающей искренностью.
Умел он не только драться. Казалось, он умел решительно все.
Обязанности его в доме не были еще определены, и тем не менее без дела
он не сидел.
Не раз Иллари вместо ботвы выдергивал из грядки храпящего садовника,
когда смуглая спина джета сгибалась над каким-нибудь заморским
растением. Садовник в свое оправдание только и мог пробормотать: "У
него лучше выходит", - и то было сущей правдой. Колючие кусты не
царапали джета, жгучие цветы не обжигали. Ни разу не оборвал он
лиловый вьюн, выпалывая сорняки - а их он прямо таки под землей чуял.
Иллари уже не удивлялся тому, что в первый вечер их знакомства джет с
такой легкостью удержал его коня. Даже самые дикие кони не лягали его.
Охотничьи собаки ластились и виляли не то, что хвостами - всей
задницей. Лохар, которому Иллари не поскупился на внушение, затаил на
джета злобу и однажды на пари подговорил его зайти к сторожевым змеям.
Туда даже смотритель заходил не иначе, как в сапогах по самую глотку,
и, едва покормив скользких тварей, выскакивал из змеюшника, как
ошпаренный. Завидев джета после его визита в змеюшник, смотритель не
переводя духу полдня ругался самыми непотребными словами, и немудрено:
одну из змей джет попросту забыл у себя на шее. Жуткое зрелище:
мальчишка прибирает двор, а смертоносная тварь, разнежившись в тепле,
потягивается, щекочет его хвостом под мышкой, засматривает в глаза,
шипит что-то нежное на ухо. Смотритель орал, что если этот пакостник
еще хоть раз подойдет к его вотчине, то ноги его, смотрителя, здесь не
будет. Под конец он размяк и унизительно канючил, выспрашивая у
сопляка его удивительный секрет. Джет щурился и неизменно отвечал с
доброжелательной серьезностью: "Уймись, что ты? Какой еще секрет?"
После визита в обитель змей джет пожелал сменить сферу деятельности и
пристроился на кухню. Оторваться от его стряпни было положительно не в
силах человеческих, и Иллари изгнал его оттуда собственноручно под
горестные стенания всей дворни.
- Да пойми ты, - втолковывал он огорченному джету, - что у меня,
других дел нет, кроме как жевать день напролет?!
Заживлять раны и заговаривать боль джет тоже умел. Коснется больного
места своими тонкими пальцами, прошепчет что-то - и все. Но боль
уходила, кровь останавливалась, раны затягивались прямо на глазах.
Когда любимую лошадь Иллари доставили после охоты с развороченным
брюхом, джет присел рядом, вложил в чудовищную рану жемчужно
отливающие внутренности, едва сдув с них пыль, и сдавил вместе края
раны. Даже зашивать не стал. Но деньков через десять лошадь бодро
ступала по двору, помахивая хвостом. И шрама не осталось. Как-то раз
Иллари взял джета с собой к толстому Бахту. Джет его кошку паршивую
только на руки взял да погладил разок-другой. Но к следующему визиту
кошка была достойна изливаемых на нее похвал.
Вконец осатанев от невероятной умелости джета, который одинаково легко
управлялся с любым инструментом, что плотницким, что музыкальным - так
вот, обозленный Иллари предложил джету заглянуть в оружейную. Оружием
Иллари всегда занимался сам, и ничья святотатственная нога не
преступала порога оружейной. Иллари впервые впустил еще кого-то в
комнату, где раньше бывал только он сам. Оглядев результаты джетова
труда, Иллари пришел в восторг на грани буйного помешательства.
- Вздуть бы тебя, поганца, чтоб ни сесть, ни встать,
- посмеивался Иллари.
- За что, господин? - джет откидывал длинную челку и глядел на Иллари
своими лиловыми глазищами.
- Преданный вассал своему господину не лжет, - наставительно вещал
Иллари. - А ты меня обманул. "Ничего не умею." Как же! С голоду он
помирает. Да ты с такими руками и дня бы голодным не остался.
- Мне ваши места внове, - каждый раз спокойно и искренне отвечал джет.
- Я и не знал, что у вас такая малость считается уменьем. Да и не
много бы мне это помогло. Мне ведь не всякий господин годится.
- Знаешь, что погубило два неправедных солнца? - неизменно спрашивал
Иллари.
- Гордыня. Да не то это, господин. Не в гордыне дело.
- А в чем?
- Расскажу как-нибудь.
- Вот я и говорю: всыпать тебе, как следует, - заключал Иллари.
Подобные разговоры продолжались до тех пор, пока Иллари не выяснил,
чего юный джет действительно не умеет. Джет не умел слагать стихов.
Напрочь. "Я слишком люблю стихи, чтобы писать их самому," -
отшучивался он. Зато ценителем и советчиком джет оказался
замечательным, тонко чувствовал малейшую слабину, и Иллари не одну
ночь засиживался с ним до рассвета, обсуждая ту или иную строку.
Настоятельное желание как следует подрасспросить джета о нем самом за
всеми этими приятными занятиями куда-то уплыло, исчезло. Вспоминал о
нем Иллари крайне редко, а вспомнив, тотчас забывал. Для Иллари
подобное поведение было более чем странным. А страннее всего было то,
что странным оно ему отнюдь не казалось.
Невзирая на долгие ночные посиделки, просыпался Иллари не только рано,
но и легко. Он даже окна в спальне не занавешивал, чтобы проснуться с
первыми лучами солнца. И несколько минут после пробуждения он находил
жизнь вполне прекрасной. Потом в его комнату заходил Лохар, чтоб одеть
господина, и существование начинало казаться Иллари бессмысленно
тяжким бременем. Но Лохара приходилось терпеть: не он, так другой.
Все-таки лучше знать, кто именно из твоих слуг доносит на тебя. Но
почему при этом обязательно каждый день видеть доносчика?
Настроение у Иллари еще недавно было безоблачным, как небо за окном.
Эх, сложись все иначе, он и дня не потерпел Лохара в своем доме.
Каждый раз, глядя в его плутоватые веселые глаза, Иллари только с
большим трудом подавлял напряжение гнева. Больше всего на свете в
такие минуты ему хотелось стереть нагловатую ухмылочку с губ Лохара,
причем раз и навсегда. Кулаки Иллари так и чесались для ответного
действия. К сожалению, он не мог позволить себе такую роскошь.
Приходилось прибегать к совсем иным мерам.
- Туже затяни, - недовольно цедил Иллари, - туже, кому сказано!
Лохар сопел, пыхтел и потел, но туже не получалось. Иллари незаметно
напрягал мышцы, и в результате нога болталась в сапоге, как цветок в
вазе.
- Извольте сесть поудобнее, господин, - пропыхтел снизу вверх Лохар,
орудуя над шнуровкой.
- Ты, кажется, что-то хотел сказать? - холодно осведомился Иллари,
любуясь своим перстнем. - Или мне показалось?
- Хотел! Хотел, господин! Давно хотел! - с жаром выпалил Лохар.
Руки его разжались, и нога Иллари в недошнурованном сапоге стукнула об
пол. Иллари мягко ткнул Лохара носком сапога в плечо.
- Ну, говори, раз делать ничего не умеешь. А когда наговоришься,
пришли ко мне... - Иллари сделал паузу, будто раздумывал.
- Знаю, господин. Знаю, кого прислать. Змееныш, дрянь! С тех пор, как
он в доме появился, все пошло кувырком.
- Не замечал, -возразил Иллари.
- Раньше по-другому было, господин. А теперь и то вам не этак, и это
не так.
- Н-да, - рассеянно заметил Иллари, - раньше ты меня раздражал
значительно меньше.
Лохар вскочил. Его хитроватая физиономия покраснела от злости.
- Это все он, сопляк, чтоб ему на собственной свадьбе насмерть
поперхнуться! И чем приворожил? Одумайтесь, господин! Вот вы его в дом
привели, а вы ж его совсем не знаете. И ничего о нем не знаете.
-Я ценю твою заботу, - усмехнулся Иллари. - Поди, приведи его. А
сам... будешь теперь охранять его комнату. Денно и нощно. Чтоб ты мог
впредь не беспокоиться, что он ночью оттуда выйдет и перережет мне
глотку.
Отпустив разъяренного Лохара, Иллари призадумался. Доля правды в его
словах была. Парнишка его действительно приворожил. И Иллари о нем
действительно ничего не знает. А в том, что знает, концы с концами не
сходятся. И на любой вопрос у мальчишки находятся нужные отговорки.
Иллари не особо раздумывал, взяв в свой дом экзотическую игрушку,
какой нет ни у кого - разумного джета. Но Лохар прав: он ничего не
знает о своей игрушке. И что самое странное: ведь не раз и не два
хотел разузнать, расспросить, однако не расспросил же. То отшучивался
парень, то у самого Иллари дела какие-то срочные, а то и вовсе забыл.
Словно мешает что-то.
- Ладно же, - улыбнулся Иллари своим мыслям, - вот вечерком вернусь с
дуэли, подрасспрошу.
Но вечером Иллари не спрашивал никого и ни о чем. Он не пришел с
дуэли, его принесли. Иллари не помнил, кто и как его принес. Дорога
домой оставила в его памяти лишь смутное удивление. Он изумлялся, что
его вообще смогли поднять: ведь во всем его теле - тяжеленные камни, и
их острые края врезаются в тело при каждом вдохе, и каждый камень
весит не меньше самого Иллари. Человеческими руками такого не поднять.
Значит, несут его не люди. Иллари очень хотел бы посмотреть, кто же
его несет, но открыть глаза было слишком больно. Уже неподалеку от
дома Иллари все же приподнял веки, но увидеть не успел ничего.
Сознание возвращалось медленно. Иллари не мог бы сказать, как долго
бред перемешивался с реальностью. Да и что было реальностью, а что -
бредом?
Очнулся Иллари утром неизвестно какого дня. Его щеки касался
шелковистый ворс изголовья. В воздухе стоял чуть уловимый запах
цветов, несомненный, но очень слабый, словно цветы недавно вынесли из
комнаты. И еще пахло чем-то терпко-сладким, но уж никак не
лекарствами. В прошлые четыре раза, когда Иллари возвращался домой с
посторонней помощью, запах лекарств преследовал его неотступно еще с
месяц после выздоровления.
Судя по положению светлого пятна на полу, солнце за окном стояло уже
высоко и жарило вовсю, но свет его, проходя сквозь полупрозрачные
занавеси, становился жемчужно-призрачным, ласково прохладным.
- Совсем неплохо, - подумал Иллари. - Зря я раньше не занавешивал
окна. Вполне приятное пробуждение. И, что главное, никакого Лохара.
Он все еще боялся пошевелиться. Слишком тяжела его рана, и если боль
на время оставила его в покое, это ничего не значит. Стоит ему
двинуться, и жгучие кремнистые острия снова вопьются в его тело. Лучше
лежать спокойно и наслаждаться пробуждением. Сзади послышались шаги.
Иллари не стал оборачиваться. Ну, вот и кончилось все удовольствие.
