запинки и выложил все, что мог.
- Выходит, - сказал Шахдинг, подводя итог допросу, - вы отдаете
предпочтение силовым полям, неким лучам, парализующим центральную нервную
систему, бактериологической войне, демонстрации военной мощи и бесконечным
переговорам с целью убедить противника принять ваши условия. Поскольку вы
в столь значительной степени пренебрегаете баллистикой, эта наука у вас
наверняка отстает в развитии.
- Да она и не могла бы развиться, - сказал Гилдер. - Поэтому мы
перестали ею заниматься. По той же причине мы в свое время прекратили
возню с луками и стрелами. Ни один разовый удар не может превзойти
непрерывное и длительное воздействие. - И, словно с некоторым запозданием,
ему в голову пришла еще одна мысль, добавил: - Во всяком случае, можно
доказать, что никакая пуля не попадет в бегущего.
- Чушь! - воскликнул Шахдинг, который сам некогда дважды сумел
увернуться от пуль.
- Когда пуля достигнет точки, в которой находился бегущий в момент
выстрела, тот уже будет далеко впереди, - сказал Гилдер. - В этом случае
пуле нужно преодолеть это дополнительное расстояние, но окажется, что там
его нет - он уже убежал дальше. Она покрывает и это расстояние - и вновь
его не находит. Так оно и продолжается.
- Но ведь пуля постепенно теряет пробивную силу и перестает отвечать
своему назначению, - ехидно заметил Шахдинг.
- На любое расстояние, которое преодолевает пуля, уходит
определенный, пусть очень малый, отрезок времени, - разъяснял Гилдер. - И
даже если делить частицу времени на все уменьшающиеся доли, все равно в
результате получится не ноль, а бесконечный ряд небольших отрезков
времени, составляющий в сумме бесконечный временной период. Подсчитайте-ка
сами, и вы поймете, что пуля не попадет в бегущего, потому что не сможет
его настигнуть.
Судя по реакции присутствующих, им до сих пор никогда не приходилось
выслушивать такие доводы или самим додуматься до чего-либо подобного.
Однако ни один из них не был настолько глуп, чтобы принять это утверждение
за непреложный факт. Все были достаточно сообразительны и распознали в нем
логическое или псевдологическое отрицание само собой разумеющегося и легко
доказуемого явления.
Они сразу же стали искать слабое место в этом чуждом для них
рассуждении пришельца и, обсуждая между собой этот вопрос, так
расшумелись, что Шахдинг был вынужден молча ждать, пока они утихнут.
Сидевшие в первом ряду амфитеатра вскочили со своих мест, опустились на
колени и принялись чертить на полу диаграммы, все больше распаляясь и
надрывая голоса до хрипа. Нескольких вардов в последнем, верхнем, ряду
амфитеатра, казалось, вот-вот хватит удар. Наконец пожилой вард, Шахдинг и
еще двое одновременно проревели: - Молчать!!!
Члены следственной комиссии неохотно расселись по своим местам,
продолжая что-то бормотать себе под нос, жестикулировать и показывать друг
другу листки бумаги с набросками схем. Шахдинг гневно взглянул на Гилдера
и открыл было рот, чтобы продолжить допрос. Опередив его, Гилдер небрежно
произнес: - Это кажется глупостью, не так ли? Но ведь может произойти все,
что угодно, абсолютно все. К примеру, особь мужского пола может жениться
на сестре своей вдовы.
- Нет, не может, - заявил Шахдинг, чувствуя, что в состоянии
опровергнуть это, особо не мудрствуя. - Чтобы жена стала вдовой, муж
должен умереть.
- Представьте себе, что особь мужского пола женится на особи женского
пола и та вскоре умирает. Тогда он женится на ее сестре и умирает сам.
Разве его первая жена не является в этом случае сестрой его вдовы?
- Я здесь не для того, чтобы своими хитросплетениями меня дурачил
пришелец с чуждым для нас образом мышления! - выкрикнул Шахдинг. Он
решительно опустился на свой стул и чуть погодя, немного успокоившись,
сказал сидевшему рядом с ним варду: - Ладно, Кадина, теперь будьте
любезны, займитесь им вы.
С выражением полной уверенности в себе Кадина встал и окинул властным
взглядом окружающих. Ростом он был выше других вардов, одет в мундир с
темнокрасного цвета отделкой на рукавах. Впервые за последние полчаса все
умолкли. Удовлетворенный впечатлением, которое он произвел, Кадина
повернулся к Гилдеру и заговорил; голос у него был ниже тоном и не такой
скрипучий, как у тех, кто беседовал с Гилдером до него.
- Кроме кое-каких маловажных проблем, которых вы, забавы ради,
коснулись и тем самым поставили в тупик моих соотечественников, -
вкрадчиво начал он, - вы, не увиливая и не колеблясь, ответили на наши
вопросы. Вы снабдили нас обильной информацией, весьма полезной с точки
зрения военных специалистов.
- Я рад, что вы оценили это, - сказал Гилдер, - О да, мы это ценим. И
даже очень. - В улыбке Кадины было что-то зловещее. - Однако есть один
вопрос, в который не мешало бы внести ясность. - Какой же?
- Если б все было наоборот, если б какой-нибудь разведчик-вард
подвергся перекрестному допросу перед собранием ваших соплеменников и так
же охотно, как вы, сообщил разного рода сведения... - Кадина не закончил
фразу, взгляд его стал жестким, и он прорычал: - В этом случае мы б сочли,
что он предал свой народ, и приговорили бы его к смертной казни.
- Как же мне повезло, что я не вард, - сказал Гилдер. - Рано
радуетесь, - отрезал Кадина. - Смертный приговор ничего не значит только
для тех, кому он уже вынесен. - Куда вы клоните?
- Я вот думаю, а не совершили ли вы там, у себя, тягчайшее
преступление и потому ищете у нас убежища? Впрочем, возможно, что вы
сбежали по какойнибудь другой причине, но, как бы там ни было, вы без
малейшего колебания предали своих соплеменников. - На его лице появилась
все та же зловещая улыбка.
- И все-таки приятно было бы узнать, почему вы ответили на наши
вопросы.
- Все очень просто, - сказал Гилдер, в свою очередь, улыбнувшись, но
так, что Кадине эта улыбка не очень-то понравилась. - Дело в том, что я
неисправимый лжец.
И, сказав это, он встал и смело пошел к выходу. Охранники проводили
его в камеру.
Он провел в ней три дня, съедая регулярно приносимую ему пищу с
раздражающим аборигенов удовольствием, развлекал себя, записывая какие-то
цифры в маленький блокнот, и, казалось, так же наслаждался жизнью, как
легендарный разведчик космоса по имени Ларри. На исходе третьего дня ему
нанес визит какойто незнакомый вард.
- Меня зовут Булак. Быть может, вы помните меня. В том зале, где вы
отвечали на вопросы комиссии, я сидел в конце второго ряда.
- Там присутствовало четыреста ваших соплеменников, - сказал Гилдер.
- Я не могу помнить каждого. - Он подвинул варду стул. - Впрочем, это не
имеет значения. Присаживайтесь и поднимите для удобства ноги, если внутри
этих ваших странных ботинок вообще есть ноги. Чем могу быть вам полезен? -
Сам не знаю.
- Но ведь что-то побудило вас прийти ко мне, не так ли? Булак был
сама печаль. - Я бегу от тумана. - Какого тумана?
- Того, который вы здесь напустили. - Он поскреб волосатое ухо,
внимательно осмотрел пальцы и уставился на стену. - Главной целью комиссии
было определить уровень вашего интеллекта. От этого и только от этого
зависит наше отношение к контакту с другими завоевателями космоса. - Я
сделал все, чтобы помочь вам, разве нет?
- Помочь? - эхом отозвался Булак, как бы повторяя какое-то новое и
непонятное для него слово. - Помочь? И вы называете это помощью? На
самом-то деле допрос должен был выявить, шагнула ли ваша логика вперед по
сравнению с нашей и можно ли вывести из ваших посылок более совершенные
умозаключения.
- Ну и как?
- Кончилось тем, что вы попрали все законы логики. Оказывается, пуля
не может никого убить! Прошло уже три дня, а пятьдесят членов комиссии все
еще не пришли по этому поводу к единому мнению, а сегодня утром один из
спорящих доказал, что никто не может подняться по приставной лестнице.
Друзья перессорились, родственники начинают ненавидеть друг друга.
Состояние остальных трехсот пятидесяти членов комиссии немногим лучше.
- А их-то что тревожит? - поинтересовался Гилдер. - Они спорят о том,
что есть истина, и едва удерживаются, чтобы не пустить в ход кулаки, -
сказал Булак таким тоном, будто был вынужден упомянуть о чем-то
непристойном. - По вашим словам, вы - неисправимый лжец. Отсюда следует,
что само это заявление - ложь. Тогда выходит, что вы не являетесь
неисправимым лжецом. Вывод: вы можете быть неисправимым лжецом, только не
будучи им. И еще - вы можете быть неисправимым лжецом только в том случае,
если вы неисправимы.
- Плохо дело, - посочувствовал Гилдер. - Чем дальше, тем хуже, -
продолжал Булак, - потому что если вы и вправду неисправимый лжец - с
позиции логики это заявление само себя опровергает, - то все сведения,
которые вы нам сообщили, не стоят и мешка с гнилым зерном. Если же вы на
допросе говорили правду, то ваше последнее утверждение, что вы лжец, тоже
должно соответствовать истине. Но если вы неисправимый лжец, то все, что
вы нам сказали, - ложь.
- Вздохните-ка поглубже, - посоветовал Гилдер. - Однако, - продолжал
Булак, сделав глубокий вздох, - поскольку ваше последнее заявление лживо,
все остальное, сказанное вами, может оказаться правдой. - В глазах его
появилось безумное выражение, и он принялся размахивать руками. - Но из-за
того, что вы признаете себя неисправимым, ни одну вашу фразу нельзя счесть
ни ложной, ни правдивой, потому что тщательный анализ выявляет
неразрешимое противоречие, которое...
- Успокойтесь, - сказал Гилдер, похлопав его по плечу, - ведь это же
естественно, когда стоящий на более высокой ступени развития приводит в
замешательство того, кто еще не достиг этого уровня. Беда в том, что вы
пока недостаточно развиты и мыслите несколько примитивно. - Он поколебался
и таким тоном, будто решился высказать смелое предположение, добавил: -
Честно говоря, меня не удивит, если я узнаю, что до сих пор вы мыслите
логически.
- Во имя Великого Солнца! - воскликнул Булак. - А как еще мы можем
мыслить?
- Как мы, - ответил Гилдер. - Когда ваш интеллект для этого созреет.
Он дважды обошел вдоль стен свою камеру и задумчиво произнес, словно эта
мысль только что пришла ему в голову:
- Кстати, в настоящее время вам не удалось бы разобраться в проблеме:
"Почему это мышь, когда вертится волчком".
- Почему это мышь, когда вертится волчком? - как попугай повторил
Булак, и у него отвисла челюсть.
- Или возьмем задачу полегче, которую на Земле может решить любой
ребенок. - Какую же?
- Общеизвестно, что островом называется часть суши, со всех сторон
окруженная водой. - Совершенно верно.
- А теперь представим себе, что все Северное полушарие планеты занято
сушей, а все Южное - водой. Является ли Северное полушарие островом, а
Южное - океаном?
Булак минут пять размышлял над этим. Потом на листке бумаги нарисовал
круг, разделил его пополам, заштриховал одну из половин и несколько минут
рассматривал свой рисунок, после чего сунул эту бумагу в карман и встал.
- Некоторые из нас с удовольствием перерезали бы вам глотку, если б
не опасались, что ваши соплеменники, возможно, точно знают, где вы
находитесь, и способны за это покарать. Остальные охотно дали бы вам
улететь и проводили бы вас с почестями, если б не боязнь уронить себя в
глазах существ с более низким уровнем интеллекта.
- Рано или поздно им все-таки придется принять какое-либо
определенное решение, - заметил Гилдер, внешне не выказав никакого
