не могли оставаться на месте и дать поезду уползти, и не могли идти
нормально, не обгоняя его. В итоге получалось нелепое движение в рваном
ритме: с маленькими шажками и длинными паузами.
Когда голова машиниста повернулась уже наполовину, длинные пальцы
его правой руки начали отпускать ручку рычага. В это же нескончаемо
долгое мгновение рычаг пришел в движение. Машинист несомненно что-то
предпринимал. Неожиданно оказавшись в чрезвычайной ситуации, он
лихорадочно искал выход из нее.
Все еще держась за дверь, Лейф продвигался вместе с поездом.
Остальные тоже вышагивали рядом с ним, соблюдая паузы. На лице Пэскью
читалась почтительность человека, вынужденного присутствовать на
похоронах своего богатого дядюшки, который перед смертью вычеркнул его
из завещания. Воображение подсказывало Лейфу, какие скабрезные шутки в
их сторону отпускали наблюдавшие все это из корабля.
Проблему восстановления офицерской чести он решил очень просто -
войдя в кабину машиниста. Но лучше от этого не стало. Он избежал
топтания в комичной процессии, но сейчас ему пришлось опять делать
выбор: или стоять в кабине, полусогнувщись, или опуститься на колени.
Голова машиниста, наконец, повернулась, он смотрел прямо на
вошедшего. Рычаг был переведен в крайнее положение. Что-то до этого
времени шипевшее под вагоном утихло, и продвижение затормозившего поезда
происходило теперь только по инерции. Оно измерялось уже сантиметрами и
даже миллиметрами.
- Здравствуйте! - повторил Лейф, чувствуя, что никогда не
произносил ничего более глупого, чем сейчас.
Рот машиниста начал открываться, образуя овал; обнажились длинные
узкие зубы. Языка не было. Форма овала менялась, и когда машинист открыл
рот именно так, как ему хотелось, его собеседник мог бы выкурить
полсигареты. Ободренный Лейф приготовился слушать ожидаемое приветствие.
Но ничего не произошло, ни звука не вылетело из широко открытого рта, не
прозвучало ни одной ноты, ни единого децибелла. Лейф подождал немного,
надеясь все-таки, что первое слово прозвучит раньше следующей недели.
Форма овала еще немного изменилась, а маленькие розовые щупальца во рту
скорчились наподобие агонизирующих червячков. На этом все закончилось.
Уолтерсон перестал топтаться по ковру из клевера и, обращаясь к
Лейфу, сказал:
- Он остановился, командор.
Выйдя из кабины, Лейф засунул руки глубоко в карманы и с видом
человека, потерпевшего неудачу, посмотрел на машиниста, чье ранее
абсолютно безразличное выражение лица сменялось теперь крайним
удивлением и интересом. Лейф мог наблюдать его мимику, одновременно
изучая весь его томный облик хамелеона, меняющего окраску.
- Какое внимание, черт побери! - съехидничал Пэскью, подталкивая
Лейфа локтем и показывая на ряд ручек дверей вагонов. Большинство из них
медленно поворачивались. - Они сейчас затопчут друг друга в спешке,
пытаясь выбраться из вагонов.
- Откройте им двери, - распорядился Лейф.
Хоффнэгл, стоявший как раз напротив одной из них, повернул ручку и
потянул дверь на себя. Она открылась с уцепившимся за нее с другой
стороны пассажиром, который не успел ее отпустить. Уронив таблицы для
контакта, Хоффнэгл проворно поймал свою жертву и поставил ее на землю.
По словам Ромеро, все это заняло сорок восемь секунд. На лице пассажира
было написано что-то вроде озадаченности.
После этого происшествия двери открывали со всей осторожностью
налогового инспектора, обнаружившего странное денежное поступление и
аккуратно отмечавшего его галочкой. Пэскью со свойственным ему
нетерпением ускорил этот процесс: он хватал инопланетян и ставил их на
зеленый газон. Самому сообразительному из них понадобилось всего
двадцать восемь секунд, чтобы начать соображать, как он переместился из
одного места в другое. Он смог бы распутать эту головоломку, будь у него
достаточно времени.
Возле пустого поезда на газоне стояло двадцать три неспешита. Их
рост не превышал ста двадцати сантиметров, а вес - двадцати пяти
килограммов Планеты Вечности. Все были хорошо одеты, но без различий
пола в одежде. Детей среди них, предположительно, не было - ни одной
уменьшенной копии. Ни у кого не нашли ничего, хотя бы отдаленно
напоминавшее оружие.
Оглядев их, Лейф признал, что, как бы заторможены они не были, все
пребывали в здравом уме и на вид вполне здоровы. Их лица с незнакомыми
для землян чертами несли на себе печать разума довольно высокого
порядка. На это указывали механизмы, которые они изготовляли и
использовали, как, например, этот поезд, но прекрасным доказательством
этому служили их лица.
Он заключил, что Великий Совет имел достаточно причин для
беспокойства, если, конечно, не обращать внимания на то, кто являлся его
членами. Если все эти существа, замершие перед ним, были истинными
представителями планеты, тогда она абсолютно безобидна. Они не
представляли решительно никакой опасности интересам землян в космосе.
Однако, в то же время, в них таилась какая-то большая угроза, о которой
ему не хотелось даже и думать.
Разложив на земле свои всеохватывающие таблицы, трое специалистов
по контакту приготовились объяснять, откуда они, их уровень развития и
цели с помощью эффективной методики символов и жестов, разработанной для
первого контакта. Неугомонный Пэскью опять ускорил работу, расположив
неспешитов вокруг таблиц, поднимая каждого из этих спавших летаргическим
сном манекенов и перенося их в определенное место.
Лейф и Уолтерсон решили осмотреть поезд. Если бы кто-нибудь из
неспешитов и стал возражать против подобного осмотра, у них просто не
хватило бы времени, чтобы хоть как-то этому помешать.
Крыши вагонов были сделаны из бледно-желтого прозрачного пластика,
доходившего до верхнего края дверей. Под пластиком находилось бессчетное
количество расположенных в строгом порядке кремниевых шариков. Внутри
вагонов, под металлическими пластинами центрального прохода, выстроились
маленькие цилиндры, очень напоминавшие электрические элементы из
никелевого сплава. Двигатели были спрятаны в каждом вагоне под
крохотными кабинами машиниста.
- Солнечная энергия, - сделал вывод Лейф. - Основная энергия
движения вырабатывается этими солнечными батареями, установленными на
крыше.
Он прошелся по вагону, измеряя шагами его длину и что-то прикидывая
в уме.
- На каждую батарею приходится одна целая две десятых на шесть
квадратных метров. Включая боковые проходы, площадь вагона равна
двенадцати квадратным метрам.
- Ничего удивительного, - высказал свое мнение Уолтерсон, на
которого эта информация не произвела никакого впечатления. - На Земле в
зонах с тропическим климатом солнечные батареи используются с большей
отдачей, а похожие есть на Драмойии и Уэрсте.
- Да, но ночь здесь длится шесть месяцев. Вы знаете аккумуляторы,
которые не истощатся за это время? Вопрос: как же они приспособились на
ночной стороне? Или весь их транспорт останавливается, когда они храпят?
- Об их ночных привычках лучше спросить у Пэскью. По-моему, это
вполне подходит для них, я имею в виду их сон, - шесть месяцев для них
не больше, чем для нас одна ночь. В любом случае, зачем нам строить
догадки? Рано или поздно мы же исследуем и ночную сторону?
- Да, конечно. Но хотелось бы знать, опережают ли эти штуки в
каком-то аспекте те, что есть у нас?
- Чтобы изучить их детальнее, нам нужно разобрать их по винтикам, -
возразил Уолтерсон. - Участие в этой работе Шэллома и его парней может
паршиво сказаться на наших отношениях с неспешитами. Даже если те не
смогут помешать нам, все равно им это не понравится.
- Я себе не враг, - с упреком заметил Лейф. - Помимо прочего, за
такое повреждение собственности, принадлежащей невраждебным нам
инопланетянам, меня могут отдать под трибунал. Зачем мне самому искать
неприятности там, где информацию можно получить прямо от них в обмен на
какие-то другие сведения? Слышали ли вы когда-нибудь о разумной форме
жизни, которая отказалась бы от обмена информацией?
- Нет, - ответил Уолтерсон. - Но я никогда не слышал и о такой,
которая на работу, занимающую пять минут, тратит пять лет. - Он
самодовольно ухмыльнулся и добавил: - Нам становится известно то, что
узнал и Бойделл, а именно - надо дать, чтобы получить, а чтобы получить,
нужно не спешить.
- Не буду с вами спорить, у меня такое чувство, что вы черт возьми,
правы, - Лейф дал понять, что вопрос исчерпан. - В любом случае, это
забота Совета. Возвращаемся на корабль. До доклада наших специалистов по
контакту большего мы здесь не узнаем.
Они стали взбираться на утес. Увидев, что они уходят, Пэскью
поспешил за ними, оставив трио контактеров играть со своими картинками и
изображать руками змейки.
- Ну как дела? - осведомился Лейф, как только они поднялись на
корабль.
- Не очень, - ответил Пэскью. - Это надо испытать самому. Так
недолго и спятить.
- А в чем дело?
- Как можно сравнивать две величины, если одна из них неизвестна?
Как можно попасть в такт на длительной, почти бесконечной паузе? Каждый
раз, когда Хоффнэгл демонстрирует символы орбит, он доказывает принцип
фокусника:
"Скорость рук имеет решающее значение в обмане", - и аудиторию
охватывает интерес. Он повторяет свои манипуляции медленнее - и они
снова остаются в дураках. Тогда он проделывает все с еще меньшей
скоростью. - Пэскью пренебрежительно хмыкнул. - Чтобы найти, опробовать
и закрепить самые подходящие для понимания жесты, этой бедной троице
понадобится целый день, а может, и большая часть недели. Они никого
ничему не учат - они учатся сами. Это, в полном смысле слова, уроки
времени и движения.
- Без этого не обойтись, - заметил Лейф, - даже если на это уйдет
вся жизнь.
- Чья жизнь? - уточнил Пэскью.
Лейф поморщился, подыскивая более подходящий ответ, но так ничего и
не сказал.
У выхода из переходного отсека их встретил Гарсайд - энергичный,
невысокого роста человек с казавшимися огромными за толстыми линзами
очков глазами. Самой большой его страстью были насекомые - всевозможных
размеров, форм, цвета, происхождения, лишь бы это были насекомые.
- А, командор! - восторженно воскликнул он, просто захлебываясь от
переполнявшей его радости. - Самое замечательное, самое удивительное
открытие! Девять особей насекомого мира, ничего потрясающего в строении,
но все поразительно медлительны. Если этот феномен является общим для
всех насекомых планеты, то можно будет говорить, что присущий им обмен
веществ...
- Запишите это, чтобы не забыть, - посоветовал Лейф, похлопав его
по плечу. Он спешил в рубку связи.
- Есть что-нибудь новое от Огилви?
- Нет, командор. Все его доклады повторяют первые сообщения. Сейчас
он уже более чем на полпути назад, появится примерно через час.
- Как только он вернется, сразу же направьте его ко мне.
- Будет исполнено, сэр.
Огилви явился в указанное время. Это был долговязый пилот с худым
лицом и неприятной манерой ехидно улыбаться. Войдя в командирскую рубку,
он остановился, заложил руки за спину, склонил голову и с притворной
застенчивостью произнес:
- Командор, я должен сделать признание.
- По вам это в самом деле видно. И в чем же оно состоит?
- Я совершил посадку, не имея на то разрешения, прямо на
центральной площади самого большого города, который смог найти.
Лейф вопросительно поднял брови:
