двести тысяч заключенных, и еще добавил, что через год их будет два
миллиона. Надеюсь, что он до этого не доживет.
- Я отсюда свалю, - сказал Лиминг.
- Как?
- Пока не знаю. Но все равно свалю. Не гнить же здесь заживо. - Он
с надеждой ожидал чего-то от собеседника - например, что и другие
чувствуют то же самое, или, может быть, едва уловимого упоминания о
грядущих переменах, намека, что и он сможет принять в них участие.
Поднимаясь, ригелианин пробормотал:
- Что ж, желаю удачи. Тебе понадобится много сил.
Так ничего и не открыв, он засеменил прочь.
Раздался свисток, охранники заорали:
- Меро, фаплапы! Амаш!
На этом все закончилось.
Следующие четыре недели Лиминг часто беседовал с тем же
ригелианином и с двумя десятками других, получая от них кое-какие
отрывочные сведения. Но все они становились странно уклончивы, стоило
ему поднять вопрос об освобождении. Они были дружелюбны, даже
сердечны, но неизменно держали рот на замке.
Однажды, беседуя с одним из них, Лиминг спросил:
- Почему нужно обязательно разговаривать со мной украдкой и
шепотом? Ведь охранникам, похоже, до лампочки, когда вы болтаете между
собой.
- Тебе еще не устраивали перекрестного допроса. Но если они
заметят, что мы слишком много с тобой разговариваем, то постараются
вытянуть из тебя все, что мы сказали, и будут особенно интересоваться,
не хочет ли кто-нибудь устроить побег.
Лиминг сразу же ухватился за милое ему слово.
- Да ведь побег - как раз то, ради чего стоит жить. Если кто-то
хочет попытаться, я, быть может, смогу помочь. Я опытный космолетчик,
а это что-то да значит!
Но собеседник сразу же охладил его пыл.
- Ничего не выйдет.
- Но почему?
- Мы в этой каталажке уже давно и усвоили многое из того, чему
тебе еще только предстоит научиться.
- Например?
- Мы заплатили тяжелую цену за то, чтобы узнать - попытка побега
проваливается, когда о ней знают слишком многие. Какая-нибудь
подсадная утка обязательно выдаст. Или найдется самовлюбленный болван,
который все испортит, начав в неподходящий момент.
- Но ведь я-то не подсадная утка и не болван? Я не такой кретин,
чтобы самому отрезать себе путь к свободе.
- Так-то оно так, - согласился ригелианин. - Да только заключение
диктует свои, особые условия. Вот одно твердое правило, которое мы
здесь ввели: план побега - исключительная собственность тех, кто его
задумал, и только они могут осуществить попытку, используя свой метод.
Больше никому об этом не сообщают. И никто ничего не знает, пока не
начнется заваруха. Секретность - это тот защитный экран, который
потенциальные беглецы должны поддерживать изо всех сил. И они ни на
миг не позволят ни единой душе заглянуть в него, даже землянину, даже
опытному космолетчику.
- Значит, я сам по себе?
Боюсь, что так. Ты в любом случае сам по себе. Мы спим в общих
бараках, по пятьдесят человек в каждом. А ты один в своей камере. Ты
ничем не сможешь нам помочь.
Что ж, тогда я распрекрасно помогу себе сам! - сердито бросил
Лиминг.
На этот раз первым ушел он.
Он томился в неволе уже тринадцать недель, когда учитель преподнес
ему неожиданный сюрприз, можно сказать, фейерверк. Заканчивая урок,
который отличался от других разве что особой тупостью Лиминга, учитель
нахмурился и слегка подался вперед.
- Вам, вероятно, нравится рядиться в одежды идиота. Что же,
по-вашему, я тоже идиот? Как бы не так! Меня не проведешь - вы усвоили
гораздо больше, чем прикидываетесь. Через семь дней я доложу
коменданту, что вы готовы к экзамену.
- Повторите, пожалуйста, - попросил Лиминг, изобразив на лице
растерянность.
- Через семь дней вас будет допрашивать комендант.
- Меня уже допрашивал майор Клавиз.
- Это было на словах. А теперь Клавиз мертв и у нас нет никаких
записей ваших показаний.
Дверь за ним захлопнулась. Принесли кашу и желтушный шматок
какой-то жесткой дряни. Похоже, местный провиантский отдел прямо-таки
одержим идеей доказать, что крысиные ляжки - вполне съедобная пища.
Подошло время прогулки.
- Мне сказали, что через неделю меня пропустят через мясорубку.
Не бойся, - успокоил его ригелианин. - Им ведь прикончить тебя -
раз плюнуть. Их удерживает только одно.
- Что же именно?
- У союзников пленных тоже хватает.
- Да, но ведь чего не знаешь, того не жалеешь.
- Всем зангам придется крепко пожалеть, если перед победителями
откроется перспектива - обменять живехоньких пленников на сгнившие
трупы.
Вот тут ты прав, - согласился Лиминг. - Для такого случая было бы
неплохо заиметь девять футов веревки и услужливо помахивать ею перед
носом у коменданта.
- Было бы неплохо заиметь большую бутылку витков и пышную самочку,
и чтобы она гладила меня по голове, - вздохнул ригелианин.
- После двух лет полуголодного существования тебя еще не оставляют
такие мысли? Хотел бы я увидеть тебя в лучшей форме.
Это так, мечты, - ответил ригелианин. Люблю помечтать о
несбыточном...
Снова раздался свисток. Миновали часы напряженных дневных занятий.
Снова миска эрзац-каши. Потом темнота и горстка звездочек,
заглядывающих в зарешеченное оконце под самым потолком. Кажется, время
остановилось - как будто и его обнесли высокой стеной.
Лиминг неподвижно лежал на скамье, а в голове роились бесконечные
мысли. Ведь не может быть такого места, из которого нельзя выбраться.
Немного силы и смекалки, времени и терпения - и выход обязательно
найдется. Те бедолаги, которых застрелили при попытке к бегству,
выбрали не то время и не то место, либо то время, да не то место, либо
то место, но не то время. Или пренебрегли силой, положившись на
смекалку - обычная ошибочка перестраховщиков. Или пренебрегли
смекалкой, положившись на мускулы - ошибка беспечных.
Закрыв глаза, Лиминг тщательно взвесил ситуацию. Он в камере с
каменными стенами, твердыми как гранит, и толщина их - никак не меньше
четырех футов. Единственные отверстия - узкий проем, закрытый пятью
толстыми стальными прутьями, да бронированная дверь, у которой
постоянно несут караул охранники.
Что до него самого, то у него нет ни ножовки, ни отмычки, никаких
инструментов - ничего, кроме затрапезной одежонки, в которой он тут
загорает. Если разобрать скамейку на части, да еще умудриться сделать
это неслышно, он станет обладателем нескольких деревяшек, дюжины
шестидюймовых гвоздей и пары стальных болтов. Ничего из этого хлама не
сгодится на то, чтобы открыть дверь или перепилить оконную решетку. А
больше под рукой ничего нет.
Снаружи тянется ярко освещенная полоса шириной пятьдесят ярдов,
которую нужно пересечь, чтобы обрести путь к свободе. Потом - гладкая
стена в сорок футов высотой, где даже не за что уцепиться. Наверху -
скат, слишком крутой, чтобы удержаться на ногах, пока перебираешься
через сигнальную проволоку. А коснись ее или попробуй перерезать - тут
же завоет сирена.
Эта высоченная стена окружает всю тюрьму. В плане она
восьмиугольная и на каждом углу - по сторожевой вышке с часовыми,
прожекторами и пулеметами. Чтобы выбраться, нужно, не задев проволоку,
перелезть через стену, залитую светом прожекторов, под самым носом у
часовых, а у них ведь руки так и чешутся тебя ухлопать. Но и это еще
не все. За стеной - ярко освещенная полоса земли, которую тоже
придется преодолеть. Даже если какой-нибудь смельчак перемахнет через
стену, его тут же изрешетят, как только он попытается метнуться в
спасительную темноту.
Да, во всем чувствуется рука профессионала, который знает, как
держать птичек в клетке. Убежать через эту стену практически
невозможно. Разве что кто-то выберется из своей камеры или барака,
имея при себе веревку да еще бесстрашного сообщника, который прорвется
в щитовую и в нужную минуту вырубит электричество. Вот тогда дело
может выгореть. А потом - вверх по стене, через отключенную сигнальную
проволоку и вперед, в темноту!
Но в его одиночке нет ни веревки, ни кошек и ничего такого, что
можно было бы приспособить взамен. Нет отчаянного и надежного
сообщника. Да и будь у него все это, он все равно счел бы такой проект
чистейшим самоубийством.
Каждый раз, отыскав даже самую ничтожную зацепку и взвешивая тот
минимум условий, который потребуется для ее осуществления, он
проигрывал всю ситуацию не менее сотни раз. К середине ночи он так
натрудил мозги, что в голову стало лезть все подряд, даже вовсе
безумные идеи.
Скажем, можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и
проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно,
больница тоже расположена за оградой, но может быть, из нее легче
удрать. Потом он еще раз подумал и решил, что засорение кишечника -
вовсе не гарантия, что его куда-то переведут. Они могут всего-навсего
влить в него сильнодействующее слабительное и тем самым только
усугубить и без того неприятное положение.
На рассвете он пришел к окончательному выводу. Команда из
тридцати, сорока или пятидесяти ригелиан, вкалывая в поте лица, может
подвести подкоп под стену и обе освещенные полосы земли и таким
способом вырваться на волю. Он же может взять только одним -
хитростью. Ничего другого ему не остается.
Лиминг испустил громкий стон и пожаловался самому себе:
- Что ж, дружище, придется пошевеливать мозгами за двоих...
Эта случайно вырвавшаяся фраза засела у него в голове и стала
бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, обалдело уставился
на крошечный клочок неба и сказал, едва сдерживаясь, чтобы не
закричать:
- Ну, конечно же, вот оно - за двоих!
Эта идея крепко засела в голове Лиминга, и ко времени прогулки у
него начал вырисовываться план, Перво-наперво требовалось соорудить
какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают
обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы ими
пренебречь.
Вещица может иметь любую форму, размер и кон-. струкцию - главное,
чтобы она была явной и бесспорной новинкой. К тому же эффект от нее
будет сильнее, если изготовить ее не из тех материалов, которые можно
отыскать в камере - частей одежды или скамьи.
В самом деле, лучше, чтобы она состояла из чегонибудь другого и
несла на себе несомненную печать загадочной, неизвестной технологии.
Навряд ли ригелиане сумеют ему помочь. Они по двенадцать часов в
сутки ишачат в тюремных мастерских - участь, которая, возможно,
суждена и ему, после того, жак он пройдет допрос и обнаружит свои
способности. Ригелиане производили форменные куртки и штаны, ремни и
сапоги, кое-какие осветительные и электрические приборы. Им претило
работать на армию, но перед ними стоял простой выбор: вкалывать или
голодать.
Судя по их рассказам, у них не было ни малейшей возможности тайком
вынести из мастерских что-либо действительно ценное, вроде ножа,
стамески, молотка или полотна ножовки. В конце смены. пленников
выстраивали, и никому не позволялось выходить из строя, пока не
проверят каждый станок, не пересчитают и не запрут все инструменты.
За первые пятнадцать минут дневной прогулки Лиминг прочесал весь
двор в поисках предмета, который мог бы хоть как-то пригодиться.
Он бродил взад-вперед, вперив глаза в землю, как несчастный малыш,
потерявший монетку. Ему удалось найти всего-навсего две деревяшки
четыре на четыре дюйма и в дюйм толщиной: он сунул их в карман, не
имея ни малейшего понятия, что с ними делать.
Закончив поиски, Лиминг примостился у стены и перекинулся словом с
