быстро продвигаться и не только обогнал Дэвиса, но даже, если мне память
не изменяет, сумел ему маленько напакостить. Я человек не мстительный,
Майкл. Не потому, что считаю мщение чем-то недостойным, нет, оно вызывает
излишнее переутомление, трепку нервов. Но в случае с Дэвисом я с этим
считаться не стал. Отомстил ему за попранные иллюзии молодости. Со
временем же я понял, что, по существу, мне бы следовало благодарить его...
Сеймур умолкает, на этот раз надолго.
- Вы возненавидели людей, которых любили, а вместе с ними
возненавидели все человечество, - говорю я ему.
- Зачем преувеличивать? - устало отвечает американец. - Никого я не
возненавидел. А к тем двоим испытываю нечто вроде благодарности за то, что
отрезвили меня.
- Но ведь они жестоко ранили вас.
- Раны пустяковые.
- Да, но зато они постоянно болят.
- Особенно не чувствую, чтобы они болели. В какой-то мере напоминает
застарелый ревматизм - дает о себе знать, как только начинает портиться
погода.
Он смотрит на часы.
- Ну что ж, не пора ли по домам?
"По домам, не по домам, а банки уже закрыты", - отвечаю про себя,
поднимаясь со скамейки.
Мы опять идем по дорожке, но на сей раз к стоящей за рестораном
машине.
- Все это не столь важно, - поводит итог Сеймур, - важнее другое:
понять, как непригляден этот мир людей-насекомых, и почувствовать себя
свободным от всех его вздорных законов, норм и предписаний. Свободным,
Майкл, совершенно свободным, понимаете?
- Неужели вы считаете себя совершенно свободным?
- Да! В пределах возможного, конечно.
- Вы хотите сказать, что теперь свободны и от бюро расследований, и
от разведывательного управления?
- О нет! Я не собираюсь говорить больше того, что уже сказал! -
отвечает Сеймур и неожиданно смеется чуть хриплым смехом.
6
Мне совсем не до научных исследований, но ничего не поделаешь; в
целях легализации и следующий день приходится начать с науки. Опять
наведываюсь в священный храм - Королевскую библиотеку - и даже беру на дом
книгу "Миф и информация" некоего Уильяма Т.Сеймура. Затем, выскользнув на
улицу уже знакомым путем, сажусь в первое попавшееся такси.
Пока машина летит к центру, я бегло листаю книгу Уильяма Т.Сеймура,
чтобы убедиться, что в ней отражены знакомые мне идеи. Труд выдержан в
строго научном стиле, но строгость эта и, пожалуй, сухость скорее
подчеркивают мизантропическое звучание этих идей.
Выйдя из машины в заранее намеченном пункте, я без промедления
впрягаюсь в банковские операции. В это утро ветер сильнее обычного, и в
нем уже ощущается холодное дыхание осени. В данный момент это природное
явление для меня не помеха, напротив, попутный, почти ураганный ветер лишь
ускоряет мой стремительный бег от банка к банку.
Давать подробное описание моих визитов в эти солидные учреждения
означало бы без конца варьировать уже знакомые две фразы. Мою, выражающую
желание внести какую-то сумму на счет господина Тодора, и банковского
чиновника, выражающего недоумение по поводу того, что я ищу какого-то
несуществующего Тодора. Несуществующего - что правда, то правда. И все
же...
Единственное утешение - проверка идет довольно быстро. Перебрасываюсь
на такси в другой, более отдаленный квартал, потом в третий. Список
неисследованных учреждений становится все меньше, а тень сомнения в моей
голове все больше сгущается. Быть может, я иду по следу человека, которого
давно нет в живых? А может, человек этот, живой и здоровый, находится
где-то очень далеко от этого города ветров?
Вхожу в какой-то третьеразрядный банк. Помещение не слишком
респектабельное: вместо мраморных плит - обыкновенный дощатый пол,
почерневший от мастики, вместо бронзовых люстр - засиженные мухами шары,
излучающие слабый свет в полумраке хмурого зала. Подхожу к окошку, где
принимают вклады, и произношу свою обычную фразу. Чиновник, не вставая с
места, выдвигает ящик с карточками. Клиентура этого банка, очевидно, столь
немногочисленна, что картотека легко вместилась в один ящик.
Чиновник выхватывает новую зеленую картонку, подносит ее к очкам,
потом смотрит поверх очков на меня и сообщает:
- У нас есть Тодороф, а не Тодор...
- Проживающий на Риесгаде, двадцать два, не так ли?
- Нет. На Нёрезёгаде, тридцать пять, - отвечает чиновник, еще раз
кинув взгляд на картонку.
- Значит, не он. Извините, - бормочу я.
И тотчас же иду искать такси.
Нёрезёгаде - это нечто вроде набережной, тянущейся вдоль
искусственных озер. Машина останавливается возле указанного перекрестка,
то есть домов за десять от нужного места. Когда же я добираюсь пешком до
N_35, меня как громом поразило - оказывается, этим номером отмечено
большущее шестиэтажное здание. Шесть этажей, по три или четыре квартиры на
каждом - ступай ищи в этом лабиринте интересующего тебя Тодорофа!
Войдя в подъезд, наспех просматриваю надписи на почтовых ящиках,
чтобы удостовериться в том, что мне заранее известно: фамилия "Тодоров"
отсутствует среди них. Зато на стене висит небольшое объявление, что
сдается квартира. В настоящий момент в квартире я не нуждаюсь, но
объявление все же пригодилось. Позади меня вдруг слышится чей-то голос:
- Вы кого-то ищете?
Это портье, высунувшийся из своей клетушки. Как у всякого серьезного
портье, у него хмурая физиономия и недоверчивый взгляд. Но одари он меня
лучезарной улыбкой, я и тогда едва ли стал ему рассказывать, что меня сюда
привело. Портье, как известно, работают на полицию, что же касается этого,
то он, возможно, снабжает информацией и еще какое-нибудь ведомство.
- У вас тут сдается квартира, - говорю без тени дружелюбия, потому
что чем любезнее ты относишься к подобным скотам, тем они становятся
подозрительней.
- Есть одна свободная, - неохотно сообщает портье. - Но господин
Мадсен унес ключ, и я не могу вам открыть.
- А не могли бы вы позвонить господину Мадсену?
- Могу, почему же? Но он возвращается только к вечеру, но и тогда...
- Может, мне наведаться завтра?
- Завтра воскресенье. Меня вы завтра не найдете, - с нескрываемым
злорадством отвечает портье.
И, удовлетворив в какой-то мере свой инстинкт инквизитора, добавляет:
- Приходите на той неделе.
Будь я сейчас в Королевской библиотеке, мне бы следовало на время
прервать научные изыскания и примерно в час дня заглянуть в кабинет
мистера Сеймура. Но библиотека отсюда далеко и еще не пробило и
двенадцати, так что мне можно заняться другим делом.
Взяв такси, сообщаю адрес, однако шофер заявляет, что не знает такой
улицы. К сожалению, мне она тоже не знакома. Я назвал один из адресов,
записанных в моей памяти при просмотре маленьких объявлений в
"Экстрабладет". Человек за рулем все же решил пренебречь неприятностями,
которые сулит езда в неизвестность.
После того как мы дважды справлялись у полицейских на перекрестках и
после того как мы дважды обращались с расспросами к случайным прохожим,
шофер останавливается на какой-то глухой улочке не менее глухих кварталов.
Отпускаю машину с риском остаться без средств отступления, вхожу в
неприбранный подъезд дома N_12 и поднимаюсь по узкой неосвещенной
лестнице.
Пятнадцать минут спустя я уже снова на улице, в этом мире, полном
загадок, точнее, в этом почти незнакомом пригороде. Почти, но не совсем,
потому что, пока ехал на такси, я успел зафиксировать в памяти несколько
ориентиров, и прежде всего небольшую площадь с автобусной остановкой и
гаражом, снабженным огромной, проржавевшей от датских дождей вывеской:
"Прокат автомобилей". В этом городе, где расстояния так же ощутимы, как и
цены на такси, "Прокат автомобилей" - полезная вещь, заслуживающая самого
серьезного внимания.
И я направляюсь к гаражу, бесстрашно ныряю под триумфальную арку с
ветхой вывеской, и перед моими глазами встает целая гора таратаек, начисто
выпотрошенных. Будем надеяться, что даваемые напрокат автомобили подбирают
не здесь.
Мой взгляд падает на небольшую площадку, свободную от покойников и
украшенную двумя желтыми бензоколонками "Шелл". Немного в стороне темнеет
фасад не то конюшни, не то угольного склада.
Пользуясь скудным теплом полуденного солнца, двое мужчин
расположились на скамейке у барака и обедают. Если не считать нескольких
ломтиков колбасы, обед состоит в основном из прославленного датского пива.
Возлияния, судя по числу бутылок "Тюборг", расставленных вдоль скамейки и
под нею, поистине обильные.
Мужчина помоложе, со светлыми голубыми глазами и копной волос, словно
сделанных из свежей соломы, замечает мое присутствие и что-то тихо говорит
на родном языке - вероятно, "что вам угодно". Сообразив, что я иностранец,
он повторяет вопрос на плохом английском и, поняв, что мне угодно получить
машину напрокат, информирует того, что постарше, опять на родном языке.
Тот кивает и делает рукой широкий жест с тем добродушием, которое бывает
свойственно человеку, довольному своим обедом. Отрадно все же, что рука
его указывает не на братскую могилу таратаек, а на зияющую пасть конюшни.
Прохожу в полутемное помещение и кое-как убеждаюсь, что там
действительно стоит несколько машин. Минуту спустя, прервав свою трапезу,
с тем же добродушным видом появляются служители гаража. Младший
поворачивает выключатель, и наличность автомобильного парка так и
засверкала при тусклом желтом свете. Наличность эта исчисляется цифрой
"пять". Нельзя сказать, чтобы эти экипажи сильно отличались от своих
собратьев, ржавеющих на свалке.
Пока я хожу и осматриваю пятерку ветеранов автомобильного племени,
старший из мужчин что-то лопочет на своем языке, а младший торопливо
переводит:
- Шеф говорит, что если вам нужна машина для работы, то лучше всего
взять "волво".
Старший опять что-то выдает, и младший тут же поясняет мне:
- Шеф говорит, что "мерседес" представительней, но, если вам нужна
машина для работы, лучше всего взять "волво".
Тут старший делает третье замечание, сопровождая его категорическим
жестом, и адъютант с соломенными волосами добросовестно переводит:
- Шеф говорит: если возьмете "волво" - полная гарантия! Шеф сам его
ремонтировал. Исключительная машина, говорит.
После непродолжительных раздумий я останавливаюсь на "волво" и не без
робости спрашиваю, способна ли эта машина двигаться. На этот вопрос
адъютант с соломенной прической, даже не прибегая к помощи шефа, довольно
бойко отвечает:
- Она не едет, а летит! Если вам нужна машина для работы, берите
"волво"!
Это страстное выступление в защиту "волво" кладет конец моим
колебаниям. Я устраиваюсь в утробе этого праотца автомобилей, включаю
зажигание и, к своему удивлению, еду. Сделав два-три тура по очищенной от
железного лома площадке, я подъезжаю к бензоколонке, останавливаюсь и в
сопровождении молодого служителя гаража иду в контору. Своими размерами
контора едва ли превышает два квадратных метра, туда входим только мы
вдвоем; шеф тем временем, усевшись на скамейку, наслаждается остатками
летнего тепла и датского пива. Адъютант заносит в заплесневелый блокнот
необходимые в таком случае данные из моего паспорта, адрес и спрашивает:
- На какой срок?
- На неделю.
- Двести крон.
Цена не такая уж дикая, но, как всякий уважающий себя клиент, я
считаю нужным заметить:
- Не много ли?
- Много? За "волво"?! - восклицает адъютант с оттенком удивления и
