- У вас, видать, организация четкая. Не успели проводить свою бывшую
приятельницу, а уже занялись поисками будущей.
- Еще нет. Займусь несколько позже. И вероятно, не в подозреваемом
вами направлении.
Эта дружеская пикировка продолжается до самой квартиры Сеймура. Она
находится в бельэтаже старинного особняка, скрывающегося за высокими
деревьями. Грейс дергает за ручку звонка, падающую из латунной львиной
пасти. Но так как изнутри никто не отвечает, женщина еще два-три раза
дергает хищника за язык.
- Странно. Говорил, что будет ждать нас тут, и... Ничего. В таком
случае мы сами его подождем.
Секретарша достает из сумочки ключ и отпирает дверь.
- Прошу.
Комнаты, по которым мы проходим, кажутся нежилыми. Окна плотно
зашторены массивными бархатными занавесями, старинная мебель в белых
чехлах, над мраморными каминами огромные мутные зеркала. Похоже, что
здешних обитателей давным-давно нет в живых.
- Ваш шеф тоже живет в довольно-таки мертвящей обстановке, - замечаю
я, следуя за Грейс, которая зажигает свет и открывает двери.
- Владелец этой квартиры, один наш знакомый, постоянно в разъездах.
Наконец мы попадаем в помещение, с виду более жилое: занавеси на
окнах раздвинуты, мебель без чехлов, на небольшом столике стоят бутылки и
бокалы, на диване разбросаны газеты. Это нечто вроде кабинета или
библиотеки: вдоль двух стен до самого потолка устроены стеллажи, сплошь
заставленные книгами в старинных кожаных переплетах.
- Выпьете чего-нибудь? - спрашивает Грейс.
- Почему бы нет?
- Тогда поухаживайте за собой.
Торопливо убрав газеты, Грейс, однако, не садится на диван, а
опускается в кресло и тут же замирает в своей обычной позе безучастной
сосредоточенности, как бы готовая стенографировать. От нечего делать
приближаюсь к столику и наливаю в высокий, вроде бы чистый бокал немного
виски. Закурив сигарету, беру бокал и также устраиваюсь в одном из кресел.
Мой взгляд, минуя строгое лицо секретарши, устремляется в окно, где на
фоне серого полуденного неба темнеют высокие деревья.
- Как видно, разлука с любимой нагоняет на вас тоску, - устанавливает
Грейс.
- Любимая? Мне не очень понятно это слово.
- О! - наигранно изумляется женщина.
- Встречаются, знаете, люди, которые не могут правильно взять
какую-либо ноту. А вот я отношусь к числу людей, не способных испытать
любовь.
- Значит, ваша любовь - игра? Это еще более отвратительно, - отвечает
секретарша ровным, бесстрастным голосом.
- Я не играю. Со мной играют.
- Не могу допустить, что вы до такой степени беззащитный.
- Сказали бы "инертный"...
Она вглядывается в меня, как бы заново осмысливая мои слова. Я встаю,
подхожу к ней и протягиваю руку к ее плечу.
- Надеюсь, вы не сделаете ничего такого, что испортило бы наши добрые
отношения, - тихо произносит Грейс в напряженном ожидании.
Моя рука, застывшая в неподвижности, продолжает свой путь и берет с
полки книгу.
- Будьте спокойны, - отвечаю я, раскрывая книгу. - Я не позволю себе
ничего такого, что углубило бы нашу взаимную неприязнь.
- О, что касается моей, то она весьма умеренна, - заверяет женщина. -
И относится она не столько к вам, сколько к вашему полу. Все мужчины
отвратительны, но, увы, без них не обойтись. И от этого они еще более
отвратительны.
- Лакло. "Опасные связи", - читаю вслух, затем рассматриваю
эротическую гравюру.
Секретарша встает и подходит ко мне.
- "Опасные связи"... - повторяю. - Вам это что-нибудь говорит?
- Говорит! - отвечает Грейс.
И совсем неожиданно заключает меня в свои неловкие объятия...
Королевская библиотека с ее сто и сколько-то там миллионами томов
находится во дворце Кристиансборг. Сам дворец представляет собой целый
лабиринт дворов, аркад и зданий, в которых размещены всевозможные
учреждения. Я бы мог дать довольно точное описание этих зданий, так как
располагаю подробнейшим путеводителем по Копенгагену, но постараюсь
устоять перед искушением пуститься в исторические изыскания.
Внутри этого сложного ансамбля потемневших от времени зданий и
тенистых, мощенных камнем дворов сквер Королевской библиотеки - радующий
душу зеленый оазис.
Отпустив такси, вступаю в оазис и направляюсь к центральному зданию
библиотеки, которое скорее напоминает старинную церковь, чем научное
учреждение. Вообще весь облик этого здания заставляет сомневаться, что
внутри его можно найти более поздние издания.
Я уже почти возле самого входа в это святилище, как вдруг слышу
позади визг тормозов и свой собственный псевдоним в английской
транскрипции:
- Майкл!
Ну конечно же, это мой американец с кислой физиономией.
- Прошу извинить меня за вчерашнее, - говорит он, вылезая из машины,
и, сплюнув висевший на губе окурок, подает мне руку. - Совсем забыл про
один неотложный визит, и получилось, что я опоздал.
Он явно спешит переменить тему разговора, ибо сразу переходит к
особенностям библиотеки.
- Каталог вот здесь, в этом зале... Вы, должно быть, хорошо
ориентируетесь в нем?
- Да, - киваю в ответ. - Я уже был тут однажды.
- Я работаю вон там, - указывает Сеймур на левое крыло. - Второй
этаж, последний кабинет. Как закончите, загляните ко мне, если желаете...
Любезно кивнув друг другу, мы расходимся.
Каталог действительно находится "в этом зале". Но я открываю только
первые попавшиеся два-три ящика с надписью "Социология", просто так, чтоб
ориентироваться в обстановке. Сколько бы тут ни хранилось миллионов томов,
сколько бы сведений ни содержал каждый том, я абсолютно уверен, что ни
один из них не даст мне той коротенькой справки, которая в данный момент
мне так необходима: адреса Тодорова.
Поэтому, войдя через парадную дверь, минуты через три я уже ухожу
отсюда через заднюю. Очутившись во дворе, вымощенном булыжником, я под
высоким сводом прохожу в другой такой же двор, и вот я на улице.
- Городская площадь, - говорю шоферу такси.
Задача состоит в том, чтобы найти в огромном городе человека, который
наверняка сделал все необходимое, чтобы его не могли обнаружить. А условие
задачи - не морочить голову соответствующим адресным службам и, конечно
же, не прибегать к рискованным расспросам.
Отправными точками в подобном поиске могли бы служить такие данные,
как профессия человека, его связи, выполняемые им функции в данный момент.
Но со своей профессией он уже расстался, связи давно порваны, а функции
его сводятся именно к тому, чтобы получше скрываться. Следовательно,
остается один-единственный факт, заслуживающий внимания: деньги. Если
Тодоров даже передал сто тысяч Соколову, то он располагает еще тремястами
тысячами. И он достаточно опытный и осторожный, чтобы не хранить такую
сумму в каком-либо импровизированном тайнике. У него многолетняя привычка
иметь дело с банками, и он непременно откроет счет в банке. Но вот в чем
беда: банков и их филиалов в этом городе почти столько же, сколько кафе и
закусочных.
Отпустив на Городской площади такси, вхожу в сберегательную кассу. В
этой сберегательной кассе хранится моя самая большая надежда, потому что
большинство людей по различным соображениям скорее обращаются сюда, чем в
любой банк.
- Я хочу внести пятьсот крон на текущий счет господина Тодора, -
говорю я в соответствующее окошко.
Чиновник направляется к картотеке, тщательно просматривает карточки в
одном из ящиков и идет обратно.
- Нет у нас такого клиента.
- О, как же так!.. - Я изображаю удивление.
Человек лишь пожимает плечами.
Следующий банк в длинном списке, который я составил вчера вечером,
копаясь в телефонном справочнике, находится несколько дальше, на этой же
улице.
- Тодор, говорите? - спрашивает чиновник, вороша картотеку.
- Да, да, Тодор.
- Нет такого.
Эта сцена с незначительными нюансами повторяется в шести других
банках, расположенных ближе к центру. Мое упрямство настаивает на
продолжении поиска, но часы говорят: нет. Пора возвращаться, мне следует
наведаться к Сеймуру. Хотя он давно верит в то, что я имею какое-то
отношение к социологии.
Мы разместились на террасе ресторана и пробуем только что принесенный
мартини. С одной стороны у нас синева моря, с другой - зелень парка, а
посередине вырисовывается легендарная "Маленькая сирена", сидящая на
отшлифованном волнами камне, с задумчивым взглядом, устремленным к
горизонту. После рекламной шумихи, поднятой в свое время вокруг этого
изваяния, человек надеется увидеть что-то монументальное, величественное.
Но бронзовая сирена мала, и по размерам да и по времени ее не отнесешь к
древним. Но толпа вокруг нее довольно большая. Честно говоря, проходящий
иностранец едва ли заметил бы эту статуэтку, если бы возле нее не
толпилось столько народу. Десятка два туристов разного пола и возраста
стараются увековечить изваяние при помощи своих фотоаппаратов, а иные,
более взыскательные, пытаются вместе с ним обессмертить и себя, карабкаясь
по камням и бесцеремонно обнимая бронзовые бедра девушки, доведенные до
блеска подобными манипуляциями.
- Вы только взгляните на это человечество, кормящееся мифами, -
замечает Сеймур в адрес группы туристов. - Еще одна тема для социолога -
такого, как вы.
- А почему не такого, как вы?
- Я уже исчерпал эту тему. Даже небольшой труд посвятил ей, вышедший
под заглавием "Миф и информация".
- Простите меня за мое невежество...
- О, вы вовсе не обязаны следить за всем, что выходит из печати, да и
книжка моя не такой уж шедевр, чтобы обращать на нее внимание. В ней
изложены две простейшие истины, и эти истины можно было бы сформулировать
на двух страничках. Но поскольку в наше время все должно быть доказано,
моя монография состоит не из двух, а из двухсот страниц.
Сеймур протягивает руку к бокалу, но, заметив, что он пуст,
предлагает взять еще по одному мартини.
Он делает знак кельнеру и снова переводит взгляд на группу туристов,
толпящихся вокруг бронзовой девушки, затем поворачивается в сторону доков,
где на сине-зеленой воде ярко вырисовываются красные пятна двух
ремонтирующихся пароходов, недавно покрытых суриком.
Тот факт, что американец свободно ориентируется в вопросах
социологии, до сих пор не производил на меня особого впечатления. Я тоже
стремлюсь казаться социологом, хотя и не являюсь им. Но то, что у него
есть книга, в какой-то мере меня удивляет. Признаться, если бы Дороти не
наболтала мне о нем всякой всячины и если бы ситуация была несколько иной,
во мне едва ли шевельнулось бы сомнение относительно положения в обществе
и научной профессии этого человека. Его скромные серые костюмы
безупречного покроя, дорогие ботинки с тщательно "приглушенной"
поверхностью, потому что чрезмерный их блеск был бы свидетельством дурного
вкуса, дорогие, сделанные по заказу белые сорочки, темно-синие или
темно-красные галстуки из толстого шелка и даже его пренебрежение к
светскому этикету, не говоря уже о малозаметных тонкостях его поведения, -
все это явно присуще Сеймуру, является частью его натуры, а не
позаимствовано на время, чтобы создать видимость, и все это выходит за
рамки нормативов, обычных для разведчика.
И потом - глаза. Не знаю, как мне это удается, но
разведчика-профессионала я скорее распознаю по взгляду.
Этот взгляд, при всей его осторожности, отличается какой-то
