соответствии с нашей натурой: у нас была наша работа, наш ребенок, наши
друзья. Солнце было высоко. После того как я потерял Майю при рождении
нашего сына, мое следующее счастье пришло годом позже, когда я, исполняя с
оркестром Старого Города концерт "Emperor", обнаружил вдруг, что впервые
знаю, что делать с тем невероятным октавным пассажем... Вы помните его:
ревущая буря ослабевает, замирая без кульминации, и любой бы, кроме
Бетховена, написал бы там крещендо. И понял тогда (думаю, что понял),
почему он не поступил, как любой. Мои руки передали это понимание, и я был
счастлив, не порабощенный больше воспоминаниями о гОре, но живущий так
хорошо, как могу... И поэтому я думаю, что если зреющий ум Абрахама сумеет
провести его через сложное в просторе, если его любознательность и
мужество смогут показать ему относительную незначительность исправительной
школы в Канзас-Сити, если река доброй воли окажется способной найти свое
русло, Абрахам Браун будет достаточно счастлив. Во всяком случае,
счастливее большинства... И я думаю, при всем своем уважении к одному из
наиболее важных человеческих документов, что поиски счастья - это занятие
для дураков.
Дрозма, если вы умны настолько, насколько я знаю, по одному характеру
моих размышлений вы можете прийти к заключению, что я видел Абрахама еще
раз. Это правда. Он в соседней комнате, его комнате, если он пожелаете
считать ее своей. Не думаю, что люди Макса следили за мной, когда он
отправился сюда, но в любом случае я не намерен спать и, осмелюсь заявить,
способен справиться с любым из них. В городе или за его пределами сейчас,
возможно, происходит нечто такое, перед чем, отказываясь верить,
содрогнутся и отступят как человеческие, так и марсианские умы. Абрахам
уверен в этом. Я же до сих пор сомневаюсь и лелею надежду, что тут могла
быть ошибка. В любом случае, будучи беспомощным, этой ночью я не могу
противодействовать случившемуся и остаюсь бодрствующим в неполном
созерцании. А предчувствуя, что в грядущие дни и ночи мне может и не
представиться такая возможность, я изложил свои субъективные соображения
для вас, Дрозма. Я дал Абрахаму пилюлю, и он теперь отсыпается. Надеюсь,
пилюлю поможет ему проспать до самого утра. Изредка он всхрапывал - совсем
как убегавшийся за день щенок.
Теперь о Шэрон.
До Бруклина все еще непросто добраться. Интересные дела с этим
человечеством!.. В наши дня можно воспользоваться новым туннелем с
электронно-управляемой дорогой - они называют такие дороги "робби-роуд", -
который фактически является продолжением Нижнего ровня Второй авеню. Шэрон
утверждала, что если я доберусь до поворота на Грин-авеню, я уже смогу
промахнуться... Конечно, она-то человек. Возможно, я бы не смог, зато
такси сумело. Некоторое время мы поплутали в районе, который почему-то
называется Гринпойнт, а затем рискнули свернуть на красивую авеню где-то в
районе Флэтбуш. В конце концов мы нашли тихую улицу, на которой жила
Шэрон. Для этого нам пришлось выбраться на другую сторону парка Проспект.
Шэрон была права насчет поворота. Уверен, только мы были способны
повернуть направо уже после того, как проехали его, а потом снова
поворачивать то направо, то налево, а потом... Черт с ним! В следующий раз
я попросту воспользуюсь метрополитеном.
Многоквартирный дом представляет собой что-то типа колонии
музыкантов, сбежавших от обозленных соседей. Обстановка в гостиной кричала
о том, что здесь живут женщины, но кабинет Шэрон строг, как лаборатория, -
рояль, книжный шкаф да несколько стульев. И никаких украшений, нет даже
традиционного бюста Шопена или Бетховена. Когда она ввела меня туда, я
сказал:
- И ни одной вазы для цветов?
Она ответила:
- Ни одной.
Впрочем, это было чуть позднее. Когда же я только появился, она была
совсем по-взрослому озабочена, чтобы в мою руку попала выпивка, а вдруг
меня разместились подушки. Это был какой-то сугроб из подушек. Я вполне
мог обойтись и без них, но брать меня в белоснежное окружение явно
доставляло радость Шэрон. Она подсовывала эти чертовы подушки всюду, где
оказывались или могли оказаться мои кости. Когда я поднялся, чтобы пожать
руку миссис Уилкс, некоторые из подушек рассыпались, но Шэрон тут же
водворила их на место. Она занималась этим, посмеиваясь над собой, но
непреклонно. Прямо-таки безжалостно. С такой степенью, безжалостности что
вам бы захотелось беззвучно заплакать.
Для миссис Уилкс я был старым экс-преподавателем и музыковедом,
старым настолько, что помнил концерт Рахманинова в Бостоне почти пятьдесят
лет назад. Я преподавал "за пределами Запада" до тех пор, пока не стало
ослабевать здоровье. Я был очарован талантом Шэрон и представился ей,
когда "случайно узнал мисс Брэнд", будучи в кафе "Голубая Река". Как
просто лгать, Дрозма! Я не слишком раздумывал над своей ложью, а Шэрон
всецело желала сотрудничать со мной в этом процессе. Конечно, объяснить
Софии Уилкс воскрешение Бена Майлза было бы практически невозможно. К тому
же, она очень постарела, как стареют люди. Во всех делах, кроме музыки и
благополучия Шэрон, София стала бестолковой и забывчивой. Память о прошлом
взяла вверх над нынешней жизнью и совершенно сбивая ее с толку. Меня она
встретила по-доброму, но даже не попросила "посмотреть" своими пальцами
мое лицо. Она устроилась с каким-то вязанием там, где, по-видимому, был ее
привычный угол. Она знала, что мы здесь, но в то же время была не совсем с
нами, покойная среди живших в ее памяти образов. Когда она два или три
раза присоединялась к беседе, ее замечания были не совсем уместными, а
один раз она и вовсе заговорила по-польски, на языке, который Шэрон
никогда не изучала. Как бы то ни было, но об Анжело мы с Шэрон по
негласному договору не вспоминали...
По дороге к ним я купил свежую газету, но сунул ее в карман пальто,
даже не развернув. Возвращаясь с кухни со вторым мартини для меня Шэрон
вытащила газету, взглянула на заголовки и воскликнула:
- Ого!
Я поднялся, снова рассыпав подушки, но крепко держа выпивку, и
заглянул через ее плечо. По-видимому, в газете содержалась новость не для
ушей Софии, потому что Шэрон приложила к губам пальчик и указала глазами
на первую страницу. И я прочел жирный заголовок:
РАБОТНИК ПАРТИИ ЕДИНСТВА БРОСАЕТСЯ В СМЕРТЬ
Прыжок с тридцатого этажа
- Давайте, я покажу вам свой кабинет, - сказала Шэрон и немного
посуетилась вокруг Софии. - Удобно, дорогая?
- Да, Шэрон.
На всякий случай Шэрон подложила Софии пару подушек и взяла меня за
рубашку. В результате я мог одновременно идти, пить и читать газету.
"10 марта. Дэниел Уолкер, тридцать четырех лет, работник в офисе
Партии органического единства, шагнул сегодня днем навстречу смерти с
тридцатого этажа пентхауса, принадлежащего партийному лидеру Джозефу
Максу. Мистер Макс рассказал полиции, что, по всей видимости, в результате
переутомления у Уолкера наступило нервное расстройство. Чуть ранее Уолкер
явился в пентхаус, как выразил Макс, "в утомленном и несвязном" состоянии.
Пока мистер Макс разговаривал в саду на крыше с другим посетителями, среди
которых были сенатор Аляски Гэлт и актер Питер Фрай, Уолкер в одиночестве
находился в одной из комнат пентхауса. Прежде чем присутствующие поняли
его намерения, Уолкер выбежал в сад и влез на парапет. Несколько мгновений
он стоял на парапете. Очевидцы утверждают, что речь его была бессвязной.
Затем он не то потерял равновесие, не то прыгнул, упав с тридцатого этажа
на Эспланаду.
Мистер Уолкер - уроженец Огайо, не женат. У него остались мать,
Миссис Элдон Сноу, и брат Стивен Уолкер, оба проживают в Цинциннати."
Оторвавшись от газеты, я обвел глазами кабинет. А потом произнес ту
самую нелепую фразу насчет вазы для цветов.
- Ни одной, - сказала Шэрон. - Бен, вы странно себя ведете... Как
будто что-то случилось. А ну-ка выкладывайте!
- Я нашел его.
- Ах!
Она вцепилась в лацканы моего пиджака и долго-долго смотрела мне в
лицо, словно пыталась понять, как изменило меня то, что я нашел Анжело.
Потом пролепетала:
- Он... он спутался с теми, о ком вы думали? С этими... - Она кивнула
на газету. - С этими людьми?
- Да, косвенно. - И я рассказал ей все, так, как оно было. Пытаясь
описать, каким стал Абрахам к нынешнему, 1972 году, я, возможно, только
все испортил: - Он слышал твой дебют. Он думает, ты его не помнишь...
- Исправительная школа... Бедный ребенок!
Тем не менее, несмотря на все мои потуги, Абрахам не стал для нее
реальной личностью: слова в таких случаях бессильны. Она все еще
интересовалась тем, что случилось со мной, и хотя ее интерес был мил и
лестен, мне бы хотелось, чтобы она оставила это занятие.
- Вчера я познакомился с Уолкером. Этакий механизм для контактов с
богатыми слухами, весьма преуспевающий в своем деле. Он совершил небольшой
промах в партийном сленге, и я догадываюсь, что Билли Келл по прозвищу
Уильям Келлер отчехвостил его за это.
- Так сильно, что он прыгнул с крыши?
- Я мельком видел его, когда уходил из офиса. Келлер поговорил с ним
по телефону. Уолкер выглядел так, будто получил... как это?.. между глаз.
- А этот... Ходдинг?
- Не знаю, голубушка. И уверен, что Абрахам тоже не знает. Это все
равно что видеть только хвост зверя, скрывающегося за деревом.
Она вздрогнула, запустила руку в волосы и в поисках утешения
посмотрела на второго своего друга в этой комнате - на рояль.
- Не то чтобы я знаю толк в политике... это было бы слишком громко
сказано... Но недавно я вступила в Федералистскую партию. Вернее, это
филиал партии - юношеская организация, работающая с девушками до двадцати
одного года. Билет и все прочее, черт! Как вы думаете, Бен... Ой, Я имею в
виду "Уилл"... Как вы думаете, Уилл, это было разумно, или я сменила шило
на мыло?
- Мне нравиться их взгляды.
- И вы сделаете попытку увести Анжело от этих неонацистов?
- Он должен уйти по собственной воле.
- А если он не уйдет? - Она смотрела на меня с нежной тревогой. - А
если купится на их чушь и плюнет вам в глаза?
Каким-то образом я должен был добиться, чтобы она перестала думать
обо мне.
- Да никогда! Он не настолько изменился, я имею в виду его душу.
Анжело связывает благодарность Келлеру за сделанное добро... Не
сомневаюсь, Келлер рассчитывал, что так оно и будет. Заманил в капкан
преданности, преданности, уходящей корнями в детство, намериваясь привлечь
свою жертву к деятельности, глубоко чуждой Анжело... Он до сих пор
мальчик, восхищающийся Билли Келлом... Интересно, я сейчас кое-что
вспомнил... Я видел, как вы с Анжело хоронили на заднем дворе его щенка.
Вы, вероятно, не знали, что я смотрю в окно. Вы таскали булыжники с
мостовой... Я помню, как торчал твой тощенький зад...
- Мистер! Мое нынешнее достоинство!
- Ладно-ладно... Перед этим ты посидела на чем-то грязном, ты и твои
белые штанишки... Да, друзья возвращаются.
- Они возвращаются! - сказала она. - Или никогда и не уходили.
- Окутанные облаками башни... Взгляни на них снова, Шэрон.
- Да у нас была целая страна, Бен, наша собственная. Примерно за год
до вашего приезда в Латимер. Все началось с особенной трещины на тротуаре
Калюмет-стрит, изогнутая такая трещина, она была похожа сразу и на "S", и
на "A"...
- Продолжай, Шэрон.
- Мне представляли себе, что там страна. И думали о ней. Там жили
