сосредоточивались на русской народности; Ольгерд, по его взглядам,
привычками и семейным связям, принадлежал русской народности и служил в
Литве ее представителем". В то самое время, когда Ольгерд усиливал Литву
присоединением русских областей, Кейстут является ее защитником перед
крестоносцами и заслуживает славу народного богатыря. Кейстут -- язычник, но
даже его враги, крестоносцы, признают в нем качества образцового
христианина-рыцаря. Такие же качества признавали в нем поляки.
Оба князя так точно разделили управление Литвой, что русские летописи
знают только Ольгерда, а немецкие -- только Кейстута. О характере борьбы
Кейстута с немцами мы находим блестящую страницу в уже указанной книге
Антоновича (с. 99). Крестоносцы делали ежегодно на Литву набеги, называемые
"рейзами". Литовцы платили ордену тем же, но так как литовские нападения
требовали больших приготовлений, то они бывали вдвое реже. Таким способом
шли войны из года в год, составляя главное занятие литовцев и русских в
течение всего княжения Ольгерда. Эти набеги, более или менее опустошительные
и кровопролитные, обыкновенно не приводили к окончательному результату, и
больших и решительных битв было мало; в княжение Ольгерда их насчитывают
две: на реке Страве (1348) и у замка Рудавы (1370). Они не имели никаких
последствий, хотя немецкие летописцы придают этим битвам решительный
характер и преувеличивают размеры побед. По отношению к Руси Ольгерд
продолжает политику своего отца. Он старается влиять на Новгород, Псков,
Смоленск; поддерживает тверских князей против Москвы, хотя его вмешательство
в этом случае и неудачно. Соперничество Ольгерда с Москвой в стремлении
подчинить русские земли, пограничные с Литвой, и в Новгороде и Пскове
склонялось в пользу Москвы, но зато Ольгерд умел захватить северную Русь:
Брянск, Новгород-Северский и др.
После смерти Ольгерда на престол вступил Ягайло, и наступило время
династического соединения Литвы с Польшей в унии 1386 г. Соединение это было
предложено Польшей с целью направить силы обоих государств на общего врага,
на немцев. Успех был достигнут. Соединенные литовско-русские и польские
войска нанесли немцам роковой удар под Грюнвальдом (Танненбергом, 1410), и
сила немецкого ордена была сломлена навсегда. Но были и другие результаты
унии, неблагоприятные для Литвы. Литва была вполне русским государством с
русской культурой, с господством русского князя и православия. А между тем
уния политическая, по мнению Ягайло и католиков, должна была вести к унии и
религиозной. Поляки стремились окатоличить "языческую" Литву и ввести в ней
"культуру", т.е. польские обычаи. Языческая Литва была давно уже очень
слаба, и борьба, направленная против нее, скоро перешла в борьбу с
православием. Именно таким образом в новом государстве создались
обстоятельства, которые должны были дурно отозваться на его политическом
могуществе, и вследствие национального и вероисповедного внутреннего разлада
Литва начинает клониться к погибели в то самое время, когда она достигает,
казалось бы, полного расцвета своих сил. Это было при Витовте. В русской
части Литвы уния и в особенности принятие католичества официальными лицами
не могло обойтись без протеста:
русские с той поры, как Ягайло стал польским королем, захотели иметь
своего особого князя, что заставило их сгруппироваться сначала вокруг Андрея
Ольгердовича, попытка которого захватить власть, однако, окончилась
неудачей. Тем не менее в Литве неудовольствие против унии все росло, чем и
воспользовался сын Кейстута -- Витовт. Заручившись союзниками, он вступил в
борьбу с Ягайло, и тот в конце концов должен был уступить Литву Витовту и
признать последнего князем литовским.
Литовскому государю предстояла теперь задача охранять независимость
своего государства от Польши, но ум Витовта на этот раз не подсказал ему, на
какое начало должен он опереться в этом деле. Каро говорит, что Витовта
считали своим и католики, и православные; язычники же думали, что в нем не
угас дух предков. В этом была и его сила, и его слабость. Действительно,
сближаясь со всеми, будучи нерешителен, меняя несколько раз свою религию,
Витовт не мог твердо и прочно опереться на сильнейший в Литве элемент, на
русскую народность, как мог бы сделать чисто православный князь. Русские в
конце концов отнеслись к Витовту, как к врагу Руси вообще: "Был убо князь
Витовт прежде христианин (говорит летописец), и имя ему Александр, и
отвержеся православныя веры и христианства и прия Лядскую... а помыслил
тако, хотел пленити русскую землю, Новгород и Псков". Раз образовался такой
взгляд, Витовт лишен был надежнейшей опоры для его политики, клонившейся к
образованию из Литвы единого независимого государства, но окончившейся
тесным сближением с Польшей. Все княжение Витовта наполнено блестящими
делами, но вместе с тем Польша все больше и больше приобретала влияние на
Литву. В 1413 г. в городе Городле собрался польско-литовский сейм, на
котором торжественным актом был скреплен союз Польши с Литвой. На основании
Городельского акта подданные великого князя литовского, принимая
католичество, получали те права и привилегии, какие имели в Польше лица
соответствующего сословия; двор и администрация в Литве устраивались по
польскому образцу, причем должности в них предоставлялись только католикам.
Укрепляя польское влияние в Литовском государстве, Городельская уния
отчуждала от литовской династии русскую православную народность и послужила
началом окончательного разделения и вражды Литвы и Руси. Литва же с этого
момента, все более и более подпадая под влияние Польши, наконец окончательно
сливается с ней в нераздельное государство.
Московское княжество до середины XV века
Начало Москвы. Во второй половине XIII и начале XIV в. на
северо-востоке Руси начинает возвышаться до сих пор незаметное княжество
Московское. Прежде чем перейти к определению причин и хода возвышения этого
княжества, скажем несколько слов об его главном городе ~ Москве. Начнем с
первых известий о Москве и не будем касаться басен о начале Москвы,
приведенных у Карамзина (т. II, примеч. 301). Первые упоминания о Москве мы
встречаем в летописи не ранее XII в. В ней рассказывается, что в 1147 г.
Юрий Долгорукий пригласил своего союзника, князя Святослава Ольговича
Черниговского, на свидание в Москву, где они пировали (учинили "обед") и
обменялись подарками. При этом не говорится, что Москва была "городом", так
что можно подумать, что в 1147 г. она была селом, вотчиной князя. Это
представляется вероятным тем более, что есть известие о построении
Москвы-города в 1156 г. Известие это таково: "Того же лета (6664) князь
великий Юрий Володимерич заложил град Москву на устниже Неглинны выше реки
Аузы". Прямой смысл этих слов, действительно, говорит, что город Москва был
основан на девять лет позже княжеского обеда в Москве-вотчине. Но этому не
все верят: истолковать и объяснить последнее известие очень трудно.
Во-первых, оно дошло до нас в позднем (XVI в.) летописном Тверском сборнике,
автор которого имел обычаи изменять литературную форму своих более старых
источников. Нельзя поэтому быть уверенным в том, что в данном случае
составитель сборника не изменил первоначальной формы разбираемого известия;
его редакция отличается большой обстоятельностью и точностью географических
указаний, что намекает на ее позднее происхождение. Таким образом, уже общие
свойства источника заставляют заподозрить доброкачественность его сообщений.
Во-вторых, автор Тверской летописи, заявив об основании Москвы в 1156 г.,
сам же повествует о Москве ранее: он сокращает известие Ипатьевской летописи
о свидании князей в Москве в 1147 г. и ничем не оговаривает возникающего
противоречия, не объясняет, что следует разуметь под его Москвой 1147 г. Это
прямо приводит к мысли, что автор в данном случае или сам плохо понимал свой
разноречивый материал, или же в известии о построении города Москвы хотел
сказать не совсем то, что можно прочесть у него по первому впечатлению. И в
том, и в другом случае обязательна особенная осторожность при пользовании
данным известием. В-третьих, наконец, сопоставление известия с текстом
других летописей убеждает, что автор Тверского сборника заставил князя Юрия
"заложить град Москву" в то время, когда этот князь окончательно перешел на
юг и когда вся семья его уже переехала из Суздаля в Киев через Смоленск. По
всем этим соображениям невозможно ни принять известия на веру целиком, ни
внести в него какие-либо поправки.
Так, из двух наиболее ранних известий о Москве одно настолько
неопределенно, что само по себе не доказывает существования города Москвы в
1147 г., а другое, хотя и очень определенно, но не может быть принято за
доказательство того, что город Москва был основан в 1156 г. Поэтому трудно
разделять тот взгляд, что время возникновения Москвы-города нам точно
известно. Правильнее в этом деле опираться на иные свидетельства, с помощью
которых можно достоверно указать существование Москвы только в семидесятых
годах XII в. При описании событий, последовавших в Суздальской Руси за
смертью Андрея Боголюбского, летописи впервые говорят о Москве, как о
городе, и о "Москъвлянах", как его жителях. Ипатьевская летопись под 1176 г.
(6684) рассказывает, что больной князь Михалко, направляясь с юга в
Суздальскую Русь, был принесен на носилках "до Куцкова, рекше до Москвы";
там он узнал о приближении своего врага Ярополка и поспешил во Владимир "Из
Москве" в сопровождении москвичей. "Москьвляне же, -- продолжает летописец,
-- слышавше, оже идет на не Ярополк, и взвратишася вспять, блюдуче домов
своих". В следующем 1177 г. (6685) летописец прямо называет Москву городом в
рассказе о нападении Глеба Рязанского на князя Всеволода. "Глеб же на ту
осень приеха на Москвь (в других списках: в Москву) и пожже город весь и
села". Эти известия, не оставляя уже никаких сомнений в существовании города
Москвы, в то же время дают один любопытный намек. В них еще не установлено
однообразное наименование города: город называется то -- "Москвь", то --
"Кучково", то -- "Москва";
не доказывает ли это, что летописцы имели дело с новым пунктом
поселения, к имени которого их ухо еще не привыкло? Имея это в виду,
возможно и не связывать возникновение Москвы непременно с именем князя Юрия.
Легенды о начале Москвы, собранные Карамзиным, не уничтожают такой
возможности, -- их нельзя эксплуатировать, как исторический материал для
изучения событий XII в.
Так, оставаясь в пределах летописных данных, мы приходим к мысли о том,
что факт основания Москвы-города в первой половине или даже середине XII в.
не может считаться прочно установленным. С другой стороны, и торговое
значение Москвы в первую пору ее существования не выясняется текстом
летописей. Если вдуматься в известие летописей о Москве до половины XIII в.
(даже и позже), то ясна становится не торговая, а погранично-военная роль
Москвы. Нет сомнения, что Москва была самым южным укрепленным пунктом
Суздальско-Владимирского княжества. С юга, из Черниговского княжества,
дорога во Владимир шла через Москву, и именно Москва была первым городом,
который встречали приходящие из юго-западной Руси в Суздальско-Владимирскую
Русь. Когда, по смерти Боголюбского, князь Михалко Юрьевич и Ярополк
Ростиславич пошли на север из Чернигова, -- именно в Москве, на границах
