в удельной жизни господствовало право частное. Князья в своих уделах не
различали оснований, на которых владели городами и всей территорией удела, с
одной стороны, и каким-нибудь мелким предметом своего обихода, вроде одежды
и утвари, -- с другой. В своих частных духовных завещаниях они одинаково
распоряжались самыми различными предметами своего владения. Междукняжеские
отношения регулировались договорами, а договор -- факт частного права. Стало
быть, ни в отдельных уделах, ни во всей русской земле не существовало ни
государственной власти, ни государственных понятий и отношений в среде
князей; не было их и в отношениях князей к населению. Сословий тогда не
было, и каждый член общества связан с князем не государственными узами, а
договорными отношениями. Одним словом, удельное общество есть "общество,
основанное на частном праве". Впоследствии, путем фактического преобладания
одного князя, образуется единовластие и государственный порядок.
Таким образом, все помянутые исследователи историко-юридической школы в
сущности одинаково характеризовали удельный быт, как быт гражданский,
частный, лишенный государственных установлений и понятий. Факты были собраны
ими добросовестно, анализ фактов был талантлив, но точка зрения вызвала
возражения со многих сторон от людей разных направлений.
Относительно удельного быта первый представил веские возражения
профессор государственного права А. Д. Градовский ("История местного
управления в России", т. I). По его мнению, удельные князья, завещая по
духовным грамотам волости и рядом села, в сущности, передают своим
наследникам разные предметы владения в волостях (т.е. административных
округах) и селах. Села они передают целиком, как полную собственность, а в
волостях завещаются ими потомству только доходы и права управления. Князья
сознавали различие своего владения селом и волостью, и это служит для
Градовского доказательством, что в удельном периоде существовали понятия,
выходившие из сферы гражданского права и имевшие характер понятий
государственных. Эти замечания Градовского вполне разделяет К. Н.
Бестужев-Рюмин ("Русская История", т. I). Он признает существование двух
категорий владения, но думает, что логика людей XIV--XV вв. не могла их ясно
различать и формулировать.
Между указанными мнениями становится В. О. Ключевский. В своем "Курсе"
и в труде "Боярская Дума" он проводит резкую грань между Русью Киевской и
Суздальской, северо-восточной. На северо-востоке иная почва и природа, чем
на юге; иной физиологический и духовный склад народности (великоруссы), иные
экономические условия жизни, -- поэтому иными становятся и формы
общественного быта. Общество северо-восточной Руси имеет характер
преимущественно сельский, а князья приближаются к типу простых сельских
хозяев. "Приближение княжеского владения к вотчинному владению частного
собственника" видно из двух признаков: уделы 1) завещаются женщинам и 2)
управляются княжескими холопами. Это признаки боярского землевладения в
древней Киевской Руси. Но, сделавшись вотчинником, князь оставался и
политической властью в уделе; он сохранял такие права, каких не имели
другие, простые вотчинники. Впрочем, эти верховные права он понимал не в
государственном смысле, а как важные статьи дохода, которые иногда уступал и
другим лицам в виде льготы. Поэтому северо-восточный удельный князь может
быть определен, как "вотчинник с правами государя, государь с привычками
вотчинника". Князь вполне различал села от волостей по праву владения, но
вполне их смешивал по способу эксплуатации.
Оригинальная попытка характеристики удельного периода сделана И. Е.
Забелиным (см. в "Историческом Вестнике" за 1881 г. его статью "Взгляд на
развитие московского единодержавия"). Характеристика эта совершенно лишена
черт юридического определения. Единственной связью Русской земли в удельном
периоде, по мнению Забелина, было чувство национального единства, жившее в
народе. Князья совершенно забыли это единство и заботились о своем только
уделе, и лучшим князем считался тот, кто лучше хозяйничал, лучше устраивал
свой удел, "собирал его". Князьями-собирателями назывались не те князья,
которые стремились к единодержавию, а те, которые лучше устраивали свое
хозяйство; хозяйственные же и экономические наклонности князей зависели от
наклонностей всего народонаселения, по преимуществу, "посадского", "рабочего
и промышленного". Тех князей, которые лучше хозяйничали (т.е. князей
московских), народные симпатии постепенно поднимали на высоту национального
государя.
Таковы главнейшие оценки удельного быта, существующие в нашей
литературе. К чему же все они сводятся? Историко-юридическая школа дала нам
картину частного быта в удельном периоде, понимая этот быт, как
подготовительный или переходный к государственному бытию. На основании
воззрений этой школы об уделе мы можем сказать, что удел есть территория,
подчиненная князю на праве гражданском, как частная земельная собственность,
т.е. вотчина. Однако некоторые исследователи находили в удельное время
явления и понятия государственного порядка и поэтому отрицали исключительное
господство в уделе частноправовых начал. На основании их воззрений мы можем
сказать, что удел есть территория, подчиненная князю наследственно и
управляемая им на основании начал и государственного, и частного права,
причем различие этих начал князьями чувствуется, но в практике не
проводится. В мнении Ключевского перевес на стороне явлений частного права.
Хотя он признает политическое значение за княжеской властью, но проявления
этой власти считает хозяйственно-административными приемами, а не
государственною деятельностью. На основании его воззрений, мы можем сказать,
что удел есть вотчина с чертами государственного владения или
государственное владение с вотчинным управлением и бытом. Наконец, Забелин,
с национально-экономической (если можно так выразиться) точки зрения на
удельную жизнь, берет старое определение удела, но этому определению дает
новую, не юридическую форму. По его представлению, удел есть личное
хозяйство князя, составляющее часть земли, населенной великорусским
племенем. Знакомясь со всеми существующими взглядами на удел. нетрудно
заметить, что у всех исследователей принят один термин для обозначения
существа удела. Этот термин - вотчина. Все признают, что этот термин
возможен, но все разно определяют ценность этого термина. Одни видят
тождество удела и вотчины, другие -- только сходство (и то в разной
степени). Нетрудно понять также, почему термин "вотчина" привился и имеет
право на существование: с развитием удельного порядка, при постоянном
дроблении уделов между наследниками многие уделы измельчали и фактически
перешли в простые вотчины (как, например, многие уделы ярославской линии
князей, в которых не бывало ни одного городка и было очень мало земли). Это
обстоятельство измельчания уделов имеет значение, между прочим, и потому,
что указывает на слабую сторону всех рассмотренных нами теорий об удельной
эпохе. Все они как бы забывают, что княжеские удельные владения были крайне
разнообразны по размерам: одни из них были незначительны настолько, что
ничем не могли отличиться от частного владения, а другие вырастали в
громадные области (московский удел в XV в.). Эти-то последние уделы по своим
размерам уже заставляют предполагать, что власть их владетелей должна
отличаться некоторыми государственными чертами.
Принимая это во внимание, мы должны поставить определение удела так,
чтобы избегнуть некоторой неточности и неполноты и в то же время не впасть в
противоречие с установленными наукою взглядами. Кажется, мы достигнем этого,
если скажем, что удел северо-восточного князя есть наследственная земельная
собственность князя, как политического владетеля (как частный землевладелец,
он владел селами), собственность, по типу управления и быта подходящая к
простой вотчине, а иногда и совсем в нее переходящая.
Раз старинная княжеская "волость" заменилась "уделом", которым князь
владеет как собственностью, -- всякое основание политического единства
исчезает, князья уже не имеют привычки вспоминать, что они "одного деда
внуки" и что у них должен быть старший, который бы "думал-гадал" о русской
земле. Только единство зависимости от татар оставалось у различных княжеских
семей, а в остальном эти семьи жили особно. Каждая из них, разрастаясь,
превращалась в род и, пока родичи помнили о своем родстве, имела одного
"великого князя". Рядом с великим князем Владимирским были такие же князья в
Твери, Рязани и т. д. И отношения между этими княжескими родами и семьями
уже не имели ничего родственного, а определились договорами. Когда же
дробление княжеских родов и земель достигало полного развития, договорами
стали определяться даже отношения родных братьев. И нетрудно указать
причины, по которым князья нуждались в договорах. Как личные
землевладельцы-собственники, интерес которых заключался в увеличении личной,
семейной собственности, князья заботились о примыслах, т.е. об увеличении
своего имущества, движимого и недвижимого, на счет других князей. Они
покупали и захватывали земли, они сберегали для себя ту дань, которая
собиралась на татар, и иногда или вовсе, или частью не была им передаваема.
Эти заботы о примыслах превращали князей в хищников, от которых страдали
интересы их соседей. Для этих соседей договор являлся средством оградить
свои интересы от насилия смелого и сильного князя или привлечения его в
союз, или уступкой ему некоторых прав и выдачей обязательств. Договорами
определялись и взаимные отношения заключивших их князей и единство их
политики по отношению к прочим князьям и внешним врагам Руси. Если князья
договаривались как равноправные владетели, они называли себя "братьями";
если один князь признавал другого сильнейшим или становился под его
покровительство, он называл сильнейшего "отцом" или "братом старейшим", а
сам назывался "братом молодшим". Владимирский-Буданов склонен думать, что
междукняжеские договоры, определяя точно взаимные отношения северо-русских
княжеств, превращали эти княжества в "северно-русский союз". В XIV и XV вв.
является в договорах понятие княжеской службы: служебный князь XV в., не
теряя фактически распоряжения вотчиной, становится мало-помалу из государя
простым вотчинником и слугой другого князя. По договорам можно проследить,
как мелкие князья входят все в большую и большую зависимость от сильных, и,
наконец, все впадают в полную зависимость от одного московского князя,
причем удельные князья, передавая свои вотчины великому князю, сознательно
передают ему верховные права на их вотчины, сохраняя в то же время в этих
вотчинах права державного собственника. Эта зависимость одних князей от
других любопытна в том отношении, что дает многие параллели с феодальным
порядком Зап [адной] Европы. Совокупность князей северо-восточной Руси как
бы делит между собой верховную власть, сливая ее права с правом простого
землевладения. Будучи все "государями" в своих уделах, князья в то же время
зависят один от другого, как вассалы от сюзерена. По земле устанавливаются
разные виды зависимости, изучение которых в последнее время привлекает силы
многих ученых. В особенности много работал над исследованием "феодализма на
Руси" покойный П. Н. Павлов-Сильванский. Обзор же сделанного до сих пор по
