Павел руководился скорее чувством, чем идеей.
Смерть императора Павла. Рано нарушенное духовное равновесие Павла не
восстановилось в пору его царствования; напротив, власть, доставшаяся ему
поздно, кружила ему голову еще сильнее, чем страх перед матерью. Пока он жил
в добрых отношениях со своей женой Марией Федоровной и продолжал свою
платоническую дружбу с фрейлиной Нелидовой, эти обе женщины, дружные одна с
другой, влияли благотворно на Павла, смягчали его настроение, тушили его
гнев, сглаживали его бестактности. Но семейному миру Павла пришел конец в
первой половине 1798 г. После рождения сына Михаила Павел отдалился от Марии
Федоровны и попал под иные влияния: он стал жертвой кружка, в центре
которого находились его брадобрей Кутайсов и Лопухины. Его уверили в том,
что жена желала держать его под своим "игом", и побудили порвать с ней.
Императрица и Нелидова "узнали свою беду" и подверглись гонению. В семье
Павла началась драма, потому что Павел явно увлекся девицей Лопухиной, а к
семье стал резко враждебен. Подчиненный внушениям неизменных угодников и
интриганов, Павел готов был видеть в жене недруга, желавшего будто бы
повторить 28 июня 1762 г., а в старшем сыне Александре -- соперника,
готового захватить престол. Такое настроение государя сказывалось открыто и
грубо и стало для него роковым. Павел переносил опалы с подданных на родных,
угрожал самой династии; и это придавало вид лояльности мятежному против него
движению. Лица, желавшие свергнуть Павла, руководились разными побуждениями:
и чувством личной мести, и злобы, и сословными инстинктами, и видами чужой
(говорят, английской) дипломатии; но напоказ у всех было желание избавить
страну от тирана и спасти императорскую семью от болезненной жестокости
невменяемого отца и мужа.
В первом периоде заговора самую видную роль играл вице-канцлер Никита
Петрович Панин (племянник Никиты Ив. Панина, нам известного). В дружбе с
английским послом Витвортом и Зубовым он составил круг заговорщиков, имевших
целью, ввиду душевной болезни Павла, создать регентство и вручить его
Александру, убедив Павла лечиться. В эти планы, как кажется, Панин вовлек и
самого Александра, который никогда не мог этого простить Панину, считая его
начальным виновником смерти отца. Раньше, чем заговорщики приготовились
действовать, Павел начал подозревать Панина и осенью 1800 г. выслал его в
подмосковную деревню. Дело замедлилось, но ненадолго. Руководство заговором
перешло в руки петербургского военного губернатора, графа Палена, любимца
Павла, который повел его к определенному и решительному концу -- "к
совершенному устранению Павла от престола какою бы то ни было ценою".
Заговор окреп к весне 1801 г. В нем принимало участие петербургское
офицерство, опиравшееся на солдатскую массу, пассивно шедшую за своим
начальством. 11 марта 1801 г. заговорщики к полуночи проникли в новый дворец
Павла, Михайловский замок, построенный на месте старого Летнего дворца. Из
40 или 50 человек заговорщиков до комнат Павла дошло человек 8, и в
запальчивом объяснении с ними Павел был убит, в отсутствии графа Палена.
Неизвестно, насколько преднамеренно было совершено убийство, но
рассказывали, что заговорщики открыто величались своим поступком в первые
дни по кончине Павла.
Так кончилась жизнь императора Павла, первого из русских государей
после Петра, не служившего дворянским интересам.
Время Александра I (1801 - 1825)
Вступление на престол. В момент смерти Павла два его старших сына
Александр и Константин находились в Михайловском замке под домашним арестом
и ждали грозы от отца, не ведая за что. О движении против отца Александр
знал; но он и мысли не допускал о возможности кровавой развязки. Поэтому,
когда Пален сообщил ему, придя из покоев Павла, о происшедшем, Александр
впал в обморок и потом обнаружил сильнейшее отчаяние. Пален не был в силах
убедить Александра "начать царствовать" и, говорят, только окриком привел
его в себя. Положение Александра было очень тяжело: он чувствовал, что, зная
и попуская умыслы на власть отца, он рисковал подпасть обвинению и в том,
что случилось. Он смотрел на себя как на невольного участника убийства и
боялся, что так посмотрят на него и другие. Горше всего было то, что в
первые минуты после кончины Павла его супруга и мать Александра отнеслась к
Александру с подозрением и как бы ждала его оправданий. В отчаянии и гневе
она требовала отчета в происшедшем, настаивала на наказании виновных,
хватаясь за власть, боясь, что Александр ее не достоин. Надобны были большие
усилия, чтобы ее успокоить и уничтожить недоразумения между ней и сыном.
Такова была обстановка воцарения Александра. Мучительные движения совести
при воспоминании об отце; трудность положения между матерью и заговорщиками,
которых пока не было возможности наказать; необходимость уживаться до
времени с теми, кто, произведя один переворот, мог отважиться и на другой,
-- все это удручало Александра и делало его глубоко печальным и тоскующим
безутешно. Таким явился он перед своими подданными, и его трогательное горе
подкупало сердце тех, кто видел в нем любящего сына.
Характерен был манифест императора Александра I, обнародованный 12
марта: "Судьбам Вышняго угодно было прекратить жизнь любезнейшего родителя
Нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно
апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца. Мы, восприемля
наследственный Императорский Всероссийский престол, восприемлем купно и
обязанность управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в
Бозе почившей Августейшей Бабки нашей Государыни Императрицы Екатерины
Великия, коея память нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да, по Ея
премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы" и пр.
Новая власть свидетельствовала, что она не солидарна с только что
прекратившейся властью Павла и желает возвратить страну к порядкам, которые
он осуждал и преследовал. Отсутствие опал и гонений на участников переворота
и милостивое увольнение от дел в июне 1801 г. гр. Палена еще более
утверждали в мысли, что новый государь очень далек от режима императора
Павла. Казалось, воскресает "бабушкин век" (выражение самого Александра)
дворянской царицы Екатерины II. Однако такое заключение было бы
несправедливо: в лице Александра для государства явился не подражатель
Екатерины, а руководитель совсем нового склада и необычного типа, уразуметь
который было очень трудно. Не понимая Александра, современники звали его
"очаровательным сфинксом" и догадывались, что его разгадку надобно искать в
ею воспитании.
Личность Александра действительно становится нам понятна лишь тогда,
когда мы вдумываемся в обстоятельства его воспитания и в его семейную
обстановку. Судьба поставила его между бабкой и отцом как предмет ревности и
спора. Когда Александр родился, Екатерина взяла его у родителей на свое
собственное попечение и сама его воспитывала, называя его "мой Александр",
восхищаясь здоровьем, красотой и добрым характером ласкового и веселого
ребенка. Выросши бабушкиным внуком, Александр не мог, разумеется, уйти и от
влияния родителей и понял, какая бездна разделяет большой двор Екатерины и
скромный гатчинский круг его отца. Чувствуя на себе любовь и бабки, и Павла,
Александр привык делать светлое лицо и там, и здесь. У бабки в большом
дворце он умел казаться любящим внуком, а переезжая в Гатчину, умел
принимать вид сочувствующего сына. Неизбежная привычка к двуличию и
притворству была последствием этого трудного положения между молотом и
наковальней. Но умение менять по произволу свое настроение и прятать свои
мысли и чувства могло бы стать для Александра удобной привычкой общежития,
если бы эта привычка выработалась не в столь тяжких условиях. В последнее
десятилетие своей жизни Екатерина пришла к мысли о необходимости отстранить
Павла от престола и воспользоваться законом 1722 г. для того, чтобы передать
престол мимо Павла Александру. В 1796 г. она пыталась посвятить в это дело
самого Александра, который и ранее (1793--1794) мог уже ловить сторонние
намеки на этот проект. На сообщение Екатерины Александр ответил ей ласковой
благодарностью за доверие и благоволение; в то же время в письме к отцу
именовал его пока не принадлежавшим ему титулом "величества", а за спинами
их обоих говорил, что сумеет уклониться от передачи ему власти, и собирался
даже "спастись в Америке". Надо вдуматься в дело, чтобы понять, какой ужас
переживал Александр в своей душе за это время и как тяжела была для него
необходимость двоиться между Екатериной и Павлом и уметь казаться "своим"
для обеих сторон. Воспитанные семьей двойственность и двуличие остались
навсегда свойством Александра; он отлично входил во всякую роль, какую хотел
играть, и никогда не внушал уверенности, что он в данную минуту искренен и
прям. Сперанский назвал Александра "сущим прельстителем" за умение овладеть
собеседником; но именно Сперанский на себе мог познать, как неожиданно
исчезало благоволение прельстителя и как призрачно бывало его расположение.
Но если жизнь рано вытравила в характере Александра искренность и
непосредственность и сделала его двуличным, то умственное его воспитание
сообщило двойственность его мировоззрению. Екатерина стремилась поставить
воспитание Александра на высоту современных ей педагогических требований и
желала вести внука в уровень с умственным движением века. Поэтому она и
вверила его "передовому" воспитателю, швейцарскому гражданину Лагарпу. В
умственной обстановке, созданной Лагарпом, Александр действительно шел в
уровень с веком и стал как бы жертвой того великого перелома, который
произошел в духовной жизни человечества на рубеже XVIII и XIX столетий.
Переход от рационализма к ранним фазам романтизма сказался в Александре
сменой настроений, очень характерной. В его молодых письмах находим следы
политических мечтаний крайнего оттенка: он желает свободных учреждений для
страны (constitution libre) и даже отмены династического преемства власти;
свою задачу он видит в том, чтобы привести государство к идеальному порядку
силой законной власти и затем от этой власти отказаться добровольно. Мечтая
о таком "лучшем образце революции", Александр обличает в себе последователя
рационалистических утопий XVIII столетия. Когда же он предполагает по отказе
от власти уйти в сентиментальное счастье частной жизни "на берегах Рейна"
или меланхолически говорит о том, что он не создан для придворной жизни, --
перед нами человек новых веяний, идущий от рассудочности к жизни чувства, от
политики к исканию личного счастья. Влияние двух мировоззрений чувствуется
уже в раннюю пору на личности Александра и лишает ее определенности и
внутренней цельности. Мы поэтому не удивимся, если будем наблюдать и во все
прочие эпохи жизни Александра ту же неопределенность и раздвоенность его
умственного настроения и малопонятные переходы от религиозного равнодушия
почти к религиозному экстазу, от освободительных стремлений -- к реакции, от
Сперанского -- к Аракчееву и т. п. Человек переходной поры, Александр не
успел приобрести твердых убеждений и определенного миросозерцания и по
житейской привычке приноравливался к различным людям и положениям, легко
приноравливался к совершенно различным порядкам идей и чувств.
Понимание основного свойства натуры Александра (именно его внутренней
раздвоенности) и его господствующей манеры (именно склонности и способности
