Екатерина высказывала официально. Для примера возьмем один важный вопрос
общественной жизни, который при Екатерине стал на очереди в
правительственной практике, -- вопрос крестьянский. Мы видели, что еще с
XVII в. жизнь и правительственная практика неудержимо шли к тому, что более
и более подчиняли личность и труд крестьянина власти помещика. С
освобождением дворянства от государственных повинностей, поло-гике истории,
с крестьян должна была быть снята их частная зависимость, потому что
исторически эта зависимость была обусловлена дворянскими повинностями:
крестьянин должен был служить дворянину, чтобы дворянин мог исправно служить
государству. С освобождением дворянства выступал вопрос об освобождении
крестьян: они волновались уже с манифеста о вольности дворянства, потому что
смутно помнили ход закрепощения. (При Петре Великом крестьянин Посошков
весьма определенно заявил: "Крестьяном помещики не вековые владельцы... а
прямый их владелец Всероссийский Самодержец, а они владеют временно". Соч.,
1, 183.) Но освобождение крестьян казалось в половине XVII в. вещью
невозможной: оно затрагивало их интересы, потому что лишило бы их дарового
труда. Дворянство, составлявшее правительственный и административный класс
XVIII в. и ставшее привилегированным землевладельческим сословием, хотя и
задумывалось над крестьянским вопросом, но было далеко от его разрешения.
Крепостное право продолжало не только существовать, но и развиваться.
Екатерина, воспитавшаяся на освободительных теориях XVIII в., не могла
сочувствовать крепостному праву и мечтала об освобождении крестьян. В ее
личных бумагах находили любопытные проекты постепенного уничтожения
крепостной зависимости путем освобождения крестьян в отдельных имениях при
их купле-продаже. Однако общее одновременное освобождение крепостных ее
пугало, и она искренно была убеждена, что "не должно вдруг и через
узаконение общее делать великаго числа освобожденных" (Наказ, 260). Но в то
же время она искренно желала облегчить положение "рабов", т.е. крестьян, и
уничтожить "рабство" в своей империи. И вот в первоначальной редакции Наказа
рассеяно много замечаний и размышлений о крестьянах и о необходимости
улучшить их положение и уничтожить крепостное право. Но в окончательной
печатной редакции многие из этих либеральных размышлений о крестьянах были
выпущены, очевидно под влиянием "разномыслящих персон", читавших и
корректировавших Наказ (Соловьев, т. XXVII, 80).
Мало того, сама Екатерина была как бы вынуждена изменить свои взгляды,
сделав уступки консервативным взглядам своих советников. Так, например, в
первоначальном Наказе, следуя Монтескье, она писала: "Два рода покорностей:
одна существенная, другая личная, т.е. крестьянство и холопство.
Существенная привязывает, так сказать, крестьян к участку земли, им данной.
Такие рабы были у германцев. Они не служили в должностях при домах
господских, а давали господину своему известное количество хлеба, скота,
домашняго рукоделия и проч., и далее их рабство не простиралось... Личная
служба или холопство сопряжено с услужением в доме и принадлежит больше к
лицу. Великое злоупотребление есть, когда оно в одно время и личное и
существенное". Здесь Екатерина обнаружила точные представления о существе
крестьянской и холопской зависимости и справедливо осудила их смешение,
которое вредно отразилось на судьбах крестьянства. Но в окончательной
редакции Наказа это рассуждение выпущено; очевидно, Екатерина в данном
случае, спрятав свое рассуждение, подчинилась факту русской жизни -- полному
смешению крестьян и холопов -- и отступилась от своих теоретических
взглядов, не находя уже "великого злоупотребления" в этом смешении. Нет
сомнения, что здесь действовало влияние окружающих людей, "помаравших ее
Наказ". Однако отступничество от высказанных взглядов у Екатерины вовсе не
было искренним. Когда большинство земских представителей, собранных
Екатериной в Комиссию, оказались поборниками крепостного права, Екатерина
была очень недовольна. Сохранилась одна ее отметка по поводу крепостнических
мнений депутатов: "Если крепостного нельзя признать персоною, следовательно,
он не человек; но его скотом извольте признавать, что к немалой славе и
человеколюбию от всего света нам приписано будет. Все, что следует о рабе,
есть следствие сего богоугоднаго положения и совершенно для скотины и
скотиною делано". Ясно, что, обзывая крепостников "скотинами", Екатерина не
считала крестьянина рабом и желала освобождения его из той зависимости
холопа, какая развилась в XVIII в.; но она должна была сдерживать свои
мнения и желания, отказываться от них по внешности, не отказываясь, однако,
внутренне.
Взятый нами пример свидетельствует, как мы сказали, о зависимости
Екатерины от окружавшей ее среды и о разнице ее действительных взглядов от
тех, какие она высказывала официально. Она считала, что установить общие
принципы нового законодательства будет делом легким. На самом же деле это
легкое дело оказалось тяжелым и до некоторой степени потерпело неудачу.
Устанавливая новые принципы, Екатерина в них делала уступки той самой среде,
которую хотела исправить новыми законами, и потому ее новые принципы не были
развиты так полно, как бы ей хотелось. Еще до окончательной редакции Наказа
Екатерина в нем как будто разочаровалась и писала Д'Аламберу, что Наказ
вовсе не похож на то, что она хотела сделать. Однако и в окончательной, т.е.
сокращенной, редакции Наказа Екатерина успела сохранить цельность своего
либерального направления и высказать, хотя и не вполне, но с достаточной
определенностью, те отвлеченные начала, какими должно было руководиться
предположенное ею законодательное собрание в своей практической
деятельности. Наказ, сокращенный и выдержавший цензуру сотрудников
Екатерины, будучи напечатан, произвел все-таки сильное впечатление и в
России, и за границей. Во Франции он был даже запрещен. Действительно, он
был исключительным правительственным актом как по своему общему характеру
отвлеченного философского рассуждения, так и по либеральности внутреннего
направления. (Ученое издание Наказа вышло под редакций Н. Д. Чечулина в 1907
г. Интересен труд Ф. В. Тарановского "Политическая доктрина в Наказе".)
Читая печатный Наказ, мы видим, что он содержит в себе 20 глав (две
главы: 21 и 22, о полиции и о государственном хозяйстве, Екатерина приписала
к Наказу уже в 1768 г.) и более 500 параграфов, или кратких статей.
Содержание этих статей касается всех главнейших вопросов законодательства.
Кроме общих рассуждений об особенностях России как государства, и о русском
государственном правлении в частности, обсуждается положение сословий,
задачи законодательства, вопрос о преступлениях и наказаниях,
судопроизводство, предметы гражданского права, кодификация и целый ряд
вопросов государственной жизни и политики (есть даже рассуждение о
признаках, по которым можно узнать падение и разрушение государства). Своим
содержанием Наказ действительно довольно полно охватывает сферу тех
вопросов, какие представляются законодателю, но он только намечает эти
вопросы, трактует их отвлеченно и не может служить практическим руководством
для законодателя. Наказ, как того и хотела Екатерина, есть только изложение
принципов, какими должен руководиться государственный человек, пишущий
законы.
Деятельность Комиссии. Так была исполнена первая часть задуманного
императрицей плана: найдены "общие правила" нового законодательства. В
исполнении этой первой части, как мы уже видели, Екатерину постигла
некоторая неудача. Она не могла полно и откровенно высказать свои принципы,
потому что кругом себя встретила противодействие. Неудача постигла ее и во
второй части плана -- в разработке подробностей нового законодательства. Эти
подробности никогда не были выработаны.
Для составления нового кодекса манифестом 14 декабря 1766 г. были
созваны в Москву представители сословий и присутственных мест. Их собрание
получило название "Комиссии для сочинения проекта нового уложения". В эту
Комиссию дворянство каждого уезда должно было послать одного депутата;
каждый город, независимо от его величины, -- тоже одного депутата; низшие
разных служб служилые люди (ландмилицкие люди), черносошные
(государственные) крестьяне -- из каждой провинции, от каждого народа по
одному депутату. Сенат, Синод, Коллегия, и др. присутственные места должны
были также прислать по депутату. Таким образом основания представительства
были различны: одни части населения посылали представителей уезда, другие --
от провинции, третьи -- от отдельного племени, четвертые -- от
присутственного места; одни избирали посословно (дворяне, крестьяне), другие
-- по месту жительства (горожане-домовладельцы, инородцы).
Частновладельческие крестьяне и совсем были лишены права представительства.
Не было и прямых представителей духовенства. Таким образом, хотя и собрали в
Москву лиц самых разных состояний и племен, но все же представительство,
установленное Екатериной, было далеко не полно. (Очень хорошо рассмотрена
организация и состав комиссии 1767 г. в сочинении А. В. Флоровского "Состав
Законодательной комиссии 1767 -- 1774 гг." 1915.)
Депутат обеспечивался на все время пребывания в Комиссии казенным
жалованьем и должен был привезти в Москву инструкцию от своих избирателей с
изображением их нужд и желаний. Эти инструкции получили название депутатских
наказов, а Наказ Екатерины в отличие от них стал называться "большим
Наказом". Звание депутата Екатерина старалась сделать весьма почетным в
глазах общества: депутаты навсегда освобождались от казни, телесного
наказания и конфискации имения; за обиду депутата виновный нес двойное
наказание.
30 июля 1767 г. с торжеством были открыты заседания Комиссии в
Грановитой палате в Москве. Всех представителей, явившихся в Комиссию, было
565. Одна треть из них были дворяне, другая треть -- горожане; число лиц
податных сельских классов не доходило и до 100; депутатов от присутственных
мест было 28. Понятно, что такое разнородное собрание могло с удобством
обсуждать принципы законодательства, но не могло удобно заниматься
редактированием законов в полном своем составе. Оно могло их только слушать,
обсуждать и принимать в готовой редакции. Поэтому общее собрание Комиссии
должно было выделить из себя особые комиссии, которые сделали бы для общего
собрания все вспомогательные и подготовительные работы. Эти комиссии и были
выделены: одни из них занимались тем, что обрабатывали отдельные части
будущего кодекса после обсуждения их общим собранием Комиссии; другие же
приготовляли предварительно материал для занятий общего собрания. Одна из
этих комиссий, дирекционная, руководила занятиями как частных комиссий, так
и общего собрания, была главной пружиной всего дела. В ней были поэтому
членами генерал-прокурор и председатель (маршал) Комиссии (А. И. Бибиков).
Масса частных комиссий вносила большую сложность в делопроизводство: каждый
частный вопрос проходил через несколько комиссий и по нескольку раз через
одну и ту же. Это вызывало неизбежную медленность законодательных работ. А
так как отношения частных комиссий и общего собрания не были точно
определены, то неизбежны были беспорядок и путаница в их деятельности. Так
несовершенство внешней организации дела, ее сложность и неопределенность
