на кол, а тебя наградит.
За бубастисцем полезли в воду почти все. Вода была холодная, и воины
бранились на чем свет. Крепыш из Бубастиса бормотал молитву, усмиряющую
злых демонов. Финикиец продолжал кричать. И вдруг опередивший бубастисца
самый прыткий солдат вскрикнул и ушел под воду. Затем его спина показалась
ниже по течению. То был уже труп. Двое, струсив, полезли на берег, заорал
еще один египтянин, протянувший руку к финикийцу, и, стрелой вырвавшись из
воды, закорчился на камнях, зажимая рану на животе.
Солдаты в ужасе столпились на берегу. Только бубастисец, побледневший
и дрожащий, с мечом наготове подбирался к финикийцу и громко повторял
молитву. Финикиец чуть заметно дернулся, не переставая взывать о помощи.
Бубастисец выронил меч, всхлипнул и с головой ушел в воду.
Перепуганный начальник послал самого быстроногого солдата в лагерь с
устным донесением начальству. Вскоре прибежала запыхавшаяся подмога:
мускулистый жрец Нейт, больше похожий на воина, и вслед за ним тощий
лекарь с кожаным мешком - Астарт с трудом узнал в нем Ахтоя. Искатель
истины еще более высох и почернел. Они встретились взглядами. Ахтой понял,
что тот опять одна из безжалостных проделок Астарта. Вся радость встречи
сразу пропала.
Армейский жрец, облаченный в леопардовую шкуру, провел наскоро
молебен и, бросив в воду кусочки папируса с магическими иероглифами,
объявил: злой дух так напуган, что уже безвреден.
Солдаты гурьбой полезли в воду. И когда с громким бульканьем исчез
еще один, все выскочили на берег и едва не изрубили жреца.
- Мои молитвы бессильны, - объяснил жрец, - там несколько злых духов.
В таких случаях следует убивать того, кто полюбился демонам.
- Я его сейчас насквозь! - Начальник отряда поднял с земли свое
копье.
"Бедный Астарт, - подумал с дрожью Ахтой, - ты понапрасну отяготил
обе свои души [древние египтяне считали, что в человеке две души; Ка -
духовный двойник человека, дается ему при рождении и покидает тело после
смерти - олицетворение жизненной силы; Ба - душа, переживающая человека;
чтобы воскресить покойника в "загробном царстве", считали египтяне,
необходимо уберечь тело от разложения; Ба возвращалась, и человек,
например, мог принять пищу и т.п.; отсюда обычай бальзамирования трупов]
кровавым грехом..."
Но финикийца в воде уже не было. Солдаты с суеверным ужасом смотрели
на мутную заводь с плавающим хворостом и бурыми листьями. Один всплеск
обратил бы их в бегство. Астарт понимал это. Припав к земле за буйным
кустом боярышника с пунцовыми розетками плодов, он отвязал от ноги
короткое бедуинское копье. Финикиец посинел от холода и напряжения. Трюк с
копьем ему дорого обошелся: он уже не смог бы сейчас уйти от погони.
Поэтому он собрал последние силы и метнул тяжелое намокшее копье.
Начальник отряда свалился в воду.
Солдаты в панике карабкались на скалы, и жрец в леопардовой шкуре был
впереди.
"Как страшен мир, как страшен человек..." - Ахтой закрыл лицо руками.
Финикиец подошел к нему, еле волоча ноги.
- Брось убиваться, опальный жрец, - прошипел он со злостью Сета, Мота
и всех демонов преисподней, - вот твоя проклятая истина, бери же, она мне
не нужна.
- О чем ты, безумец?
- Ты искал истину, на которой держится мир. Я нашел ее, когда сидел в
воде. Вот она: чтобы выжить, твори зло. Чтобы быть счастливым, сделай
несчастным ближнего! Чтобы достичь своей мечты, убей мечту другого. В
проклятом мире должны быть проклятые истины. Ты не рад? Где твое
блаженство? Ведь свершилась цель твоей жизни!..
- Нет, Астарт, это истина шакалов, а не людей. Она мне тоже не нужна.
3. В ГОРОДЕ ДЕТСТВА
"Привет, могучий Тир, хитрый Тир, продажный Тир! Я люблю тебя, мой
Тир, моя беспощадная родина. Люблю твои стены, увитые плющом, люблю шум
базаров и гаваней, люблю матросские драки и песни, люблю завывание
базарных пророков и торгашей, люблю и вас, лысоголовые жрецы, убийцы всего
прекрасного! Я люблю тебя целиком, Великий Тир, со всеми твоими дворцами и
кучами навоза. Прими в свое пьяное чрево блудного сына..."
Астарт стоял на крепостной стене и, раскрыв объятья, вдыхал ветер с
моря, напоенный брызгами прибоя и запахами соли, водорослей, древесной
смолы. В гавани разгружались сотни кораблей. По гнущимся, стонущим сходням
бегали потные рабы с тюками, бочками, корзинами... У самых крепостных
стен, в шапках грязной пены и прибойного мусора, сражались плоты тирских
мальчуганов. Здесь ковалась слава тирских мореходов. Много поколений
известных всему миру кормчих породила эта мелководная лужа. Она же
когда-то определила и жизненный путь Астарта.
Среди яркой бушующей толпы возвышались всадники на рослых конях и
Киликии - воины патрицианского ополчения. В него набились только отпрыски
могущественных семейств, родовой знати Тира. То и дело над морем голов и
корзин проплывал роскошный паланкин какого-нибудь
сановника-кораблевладельца, настоятеля храма или хозяина заморских
факторий. Тут же на пристанях начинался крупнейший в Средиземноморье
базар. Впрочем, весь Тир - сплошной базар. В любом закоулке столицы в
любое время дня заключались умопомрачительные по масштабам сделки,
продавалось и покупалось все - от людей до пуговиц. Каждый житель столицы,
да и всей державы в целом, был купцом. Каждый из кожи лез, чтобы
утвердиться на рынке и смять конкурента. И все - от нищего, собирающего
подаяние у храмов, до царя Итобаала - держали нос по ветру, улавливая
малейшее изменение в рыночных делах.
Ахтой тонул в океане красок и звуков. Ликующий Астарт тащил его
куда-то, тряс за плечи, что-то кричал ему в лицо и был подобен сотням
одержимых, носившихся сломя голову по всем улицам Тира, и островного, и
материкового.
Перед усталым взором Ахтоя мелькали строения всевозможных
архитектурных типов - от примитивных иудейских и хеттских хижин и
особняков до блестящих дворцов в ассиро-вавилонском духе. Поражали
разнообразием многочисленные фонтаны, обелиски, статуи богов и царей,
по-семитски аморфные, глыбоподобные. И всюду бородатое и носатое лицо
Мелькарта: Мелькарт, сидящий на морском коне, Мелькарт, стоящий на четырех
дельфинах, Мелькарт с туловищем крылатого коня и рыбьим хвостом.
Астарт на ходу приценивался, кого-то спрашивал, кому-то отвечал,
острил, обзывал, кому-то дал пинка и такой же получил в ответ. Юродивые,
ремесленники, крестьяне, прорицатели, аристократы, брадобреи, глотатели
змей, азартные игроки, водоносы, кукольники, птицеловы слонялись взад и
вперед, выкрикивая на разные голоса, образуя водовороты и штормовые шквалы
вокруг зрелищ.
В Тире царствовала весна. Лотки торговцев ломились под тяжестью
черешни и апельсинов. По сторонам мощеных улиц - целые россыпи миндаля в
свежей зеленой кожуре, ранние сорта абрикосов, а над всем господствовала
кряжистая свилеватая трудяга - олива: маслины всюду - в жбанах, кувшинах,
тазах, питейных сосудах, противнях, листвяных и тростниковых корзинах.
Какие только маслины не увидишь на тирских базарах! Овальные, шаровидные,
черные, зеленые, желтые, соленые, маринованные, вяленые, хрустящие, как
огурец, и вязкие, как смола, но неизменно обожаемые финикийцами,
азиатскими греками, пунийцами, филистимлянами...
Ахтой увидел, как Астарт поднял над головой меч.
- Прощай, кусок железа, опившийся кровью! - произнес с чувством
финикиец. Скупщик отсчитывал ему звонкие слитки, Астарт говорил под их
аккомпанемент: - Клянусь Повелителем Кормчих, моя рука не прольет больше
крови. - Он широко улыбнулся. - Разве только это будет кровь жирного
каплуна или сладкого барашка.
Потом они ели жареную рыбу, маслины, отваренные в молоке фисташки,
пили вино лучших в мире давилен.
Неподалеку от заплеванного бассейна, в котором Ахтой омыл свои
натруженные ступни, боролись базарные силачи. Астарт, жуя на ходу,
устремился в самую гущу зевак. Египтянин устало склонился на свой мешок и
едва не уснул среди базарной сутолоки под крики торговцев и попрошаек. Но
вернулся буйный Астарт и заорал:
- Ахтой! Смотри, кого я выловил в толпе драчунов! Это же Эред!
И Астарт схватил в объятия рослого белокожего парня, настоящего
великана с могучим торсом, огромными плечами и буграми чудовищных мышц, и
не без труда оторвал его от земли. Увидев на шее Эреда кожаный обруч раба,
Ахтой не удивился. Астарт много рассказывал о своем друге-рабе, с раннего
детства выставляемом на базарных поединках. Гигант ощупывал Астарта,
словно не веря своим глазам.
- Астарт, клянусь ногой Геракла, мы опять вместе!..
Эред, профессиональный базарный борец, вне ристалища был на редкость
покладистым и даже покорным малым. Его хозяин, дряхлый скиф, пропахший
навозом и солодом, приплелся вслед за друзьями, отчаянно скрепя всеми
суставами, и заменил кожаный ошейник Эреда на железный.
Конец длинной цепи от ошейника он по-хозяйски намотал на свою
иссохшую ручонку.
- А ты, навозный жук, все ползаешь? - удивился Астарт.
- Где? - Хозяин был туговат на слух. - Он мне вместо сына, - добавил
скиф и дернул за цепь. - Пошел домой.
- Да брось, - отмахнулся Эред и вырвал цепь из рук старика. - Это он
так при посторонних. Вообще-то он давно уже вежливый. У него никого и
ничего не осталось: голые стены да я. Остальные рабы перемерли: не в
состоянии был их прокормить. Все свое добро пустил по ветру, последнюю
лошадь пропивал со слезами. Лошадь для скифа - это все. Иногда мне
кажется: он мой раб, и я кормлю его только из жалости.
Скиф успокоился и сел на землю, поджидая, когда ему дадут есть.
Астарт купил у виноторговца целую амфору вина, Эред окликнул разносчика
фруктов, и друзья помянули прошлое столь усердно, что остались ночевать
тут же на базарной площади.
4. АСТАРТ ПУСКАЕТ КОРНИ
Друзья осмотрели дом. Обещанная ростовщиком "добротная вилла"
оказалась ветхой лачугой. Сквозь трещины в стенах беспрепятственно
врывался ветер и играл свесившимися с потолка корнями растений.
В полураскрытую дверь влезла морщинистая физиономия ростовщика
Рахмона.
- Соблаговоли подтвердить нашу сделку перед лицом уважаемых купцов,
твоих соседей, - заворковал он, выкатив глаза, словно рак-отшельник, -
писец все запишет.
- Ты меня хочешь надуть, старый плут. - Астарт бесцеремонно шлепнул
его по спине, ростовщик закашлялся...
Астарт получил кредит у ростовщика благодаря своей популярности в
Тире. Многие помнили его мальчишеские проделки. Анекдоты о наемнике
Астарте преподносились иностранцам, ступившим на землю Тира, как местный
сувенир. Завсегдатаи питейных заведений смаковали похождения простого
тирянина в царском гареме, придумывали новые истории о его
сверхъестественной изворотливости, поражались побегу чуть ли не с острия
кола.
Поторговавшись с ростовщиком и убедившись, что бесполезно с ним
спорить, Астарт вышел во двор и подтвердил сделку.
- За усадьбу, рабыню, два бревна ливанского кедра, топор, пилу, кусок
льняного полотна для паруса, рыболовные снасти и два пустых бурдюка
обязуюсь уплатить рабби Рахмону через два новолуния один талант серебром.
Тщедушный писец в гигантском парике торопливо занес условия на
глиняную табличку.
- С каждой новой луной, о уважаемый, твой долг будет возрастать на
треть таланта: такой процент, - любезно добавил ростовщик.
