Евгений Панаско
ДЕСАНТ ИЗ ПРОШЛОГО
1
Бреясь, я вглядывался в зеркало и думал, может ли отражающийся в нем
субъект считать себя неудачником.
В зеркале скоблил щеки бравый шатен тридцати лет от роду, ста
девяноста двух сантиметров ростом и весом в восемьдесят семь килограммов.
Заметим: это профессиональное - определять рост и вес с первого взгляда,
хотя, разумеется, свои-то параметры я знал точно. Как и то, что субъект,
отражающийся в зеркале, не пьет, не курит, не женат, но, в общем, нравится
девушкам... Впрочем, к делу все это не относилось.
А относилось, пожалуй, то, что инспектор Сбитнев, сосредоточенно
выбривающий сейчас щеки, к завершению стажировки имел совсем неплохие
показатели как в теории, так и на практике, и это было отмечено -
соответствующим продлением на три года зарубежной командировки. Этот
субъект мог в любой момент недурно пробежать славную дистанцию - полторы
мили, умел хорошо стрелять - не будем скромничать, одно время, еще до
Интерпола, был даже призером регионального первенства; были у него не
только эти, но и многие другие профессиональные козыри... Всего не
перечислить. Пожалуй, этому субъекту с намыленной физиономией вроде бы и
не на что жаловаться.
Но как сказать, господа, как сказать! Вчера я впервые порадовался,
что в нашей конторе информация распространяется только по вертикали и
запрещено передавать по горизонтали любые сведения без прямой
необходимости. Поэтому о конкретной сути дела, которым занимается тот или
иной инспектор, знает только непосредственное начальство, а если
занимается делом группа, то и в ней каждый получает ровно такую долю
информации, какая необходима для выполнения своих функций.
Будучи стажером, входил и я в ряд групп; мне приходилось наводить
справки и стрелять (к счастью, пока - в воздух), защелкивать наручники и
обеспечивать тылы, разнимать дерущихся и организовывать драки - и так
далее, и так далее... И все эти драки и дежурства на подхвате
суммировались, и за все - выставлялись оценки, и все это в конце концов
определило главное: профессиональную пригодность. Два эти последних слова
для добривающегося новоиспеченного инспектора продолжали звучать музыкой,
потому что знал, знал отражающийся в зеркале субъект и другие слова, прямо
противоположные по смыслу...
Впрочем, это несущественно тоже.
В данном случае гораздо существеннее то, что о большинстве дел,
которые вели инспектора или спецгруппы, в состав которых меня включали
стажером, я до сих пор имею довольно смутное представление. Жесткая
система секретности ограждает незаконченные дела от ненужного любопытства.
Достоянием всех становятся только полностью законченные, закрытые
производством дела - да и то, разумеется, не все. Свои теоретические
познания, а также свою интеллектуальную сметку стажер демонстрирует на
сценариях, разыгрываемых компьютером по дальним аналогиям чьих-то реальных
дел. (И с этим тоже, как будто, получалось неплохо у стажера Сбитнева).
Так вот обстоят дела с осведомленностью рядового сотрудника Интерпола
о конкретных задачах дружного интернационального коллектива, и нельзя
сказать, чтобы степень этой осведомленности рядового сотрудника Сбитнева
стопроцентно удовлетворяла. Но вот вчера вечером, принимая поздравления с
получением первого самостоятельного дела, я от души радовался, что никому
нельзя мне о нем рассказать и никто, соответственно, меня и не спрашивает
о его сути. И сейчас, добривая подбородок в порядке подготовки к встрече с
первым и пока единственным лицом, связанным с моим следственным дебютом,
ощущал я недоумение и дискомфорт...
- Принимай дело, - сказал вчера шеф в конце дня, вызвав меня к себе в
кабинет. Он кивнул на приставной столик, где лежала желтая папка с номером
и моей фамилией в верхнем правом углу под отчетливым словом "инспектор".
- Есть принять дело! - браво выпалил я.
- Садись, посмотри. Завтра приступишь. Открыто заявлением профессора
филологии Леонарда... гм... Компотова. Соотечественник! - отметил он, хотя
я бы ничего особенного в этом факте не усмотрел. Впрочем, когда-то, в пору
шефовой молодости, участие советских специалистов в работе не только
Интерпола, но и многих других международных организаций едва-едва
переставало быть экзотикой. Вот иной раз и проскальзывала в речи моего
начальника некая ностальгическая нотка, только чуткому уху понятная. Но я
уже заметил: если человеку хотя бы за сорок, у него такая нотка нет-нет да
и прорвется...
Шеф углубился в ворох бумаг, разбросанных на его столище, а я подсел
к приставному и с азартом взялся за папку. Что же мне приготовил профессор
филологии?
Прочитав, я поначалу даже не понял сути. Перечитал.
В заявлении Л. Г. Компотова говорилось о том, что в университетской
библиотеке, а также в личной коллекции профессора украдена некая книга. То
же издание исчезло еще у нескольких коллекционеров.
Профессор занудно перечислял все библиографические данные, все
выходные сведения книги, подробно описывал формат, цвет обложки и даже
гарнитуру шрифта; казалось, это протокол осмотра свеженайденного трупа.
- Не понял? - шеф поднял голову.
- Не понял, - признался я. И в самом деле - было ведь от чего прийти
в недоумение. М-да... Книгу украли. Кого брать в наручники? С кем вести
перестрелку?
- Надо найти, кто это сделал, - обыденно пояснил шеф. - И зачем.
Признаться, я был настолько шокирован, что даже вступил в легкие
препирательства. Я заявил, что если есть какой-то состав преступления в
воровстве книг, - а он, конечно же, есть, книги красть нехорошо, это всем
известно, и я этого вовсе не отрицаю, - то пусть все-таки этим
занимается... ну, хотя бы местная уголовная полиция. Если там, конечно,
сочтут подобный факт достойным внимания. Или какая-нибудь общественная
организация. Какое-нибудь, допустим, общество любителей книги - ему и
карты в руки. Если, конечно, подобное общество существует...
Шеф слушал с интересом, и я напомнил ему, что у Интерпола свои
задачи, несколько более важные, чем расследование мелких краж, что я
усвоил с первых дней работы в этой организации, причем не только
теоретически, но и на практике... Шеф ободряюще кивал, и я прикусил язык
не прежде, чем начал хвастать, как проходила практика. Ну и ну! Вчера лишь
вышел приказ о моем производстве в инспекторы, а сегодня - уже препираюсь
с шефом. Но ведь я получаю дело, которое, на мой взгляд, вообще не имеет
отношения к нашему ведомству...
Итак, я вовремя осекся и замолчал. Шеф - ожидая, видимо, продолжения
- еще с минуту глядел на меня с интересом, но потом интерес этот на глазах
увял, и он, позевывая, сказал, что я забываю о существовании в
международном праве обширной статьи, посвященной охране памятников мысли.
В тех случаях, инспектор Сбитнев, когда дело подпадает под эту статью,
занимается им именно Интерпол. Так уж заведено, и довольно давно - со
времен реконструкции этой организации после разоружения. Украден не один
экземпляр, изъяты, как следует из заявления профессора Л. Г. Компотова,
все известные экземпляры книги, имевшей незначительный тираж и одно
издание. В случае, если не сохранена рукопись, а в данном случае похоже,
что так, речь идет именно о попытке уничтожения памятника мысли, а вовсе
не о краже не слишком дорогой вещи. Думать надо, инспектор Сбитнев... И
вообще, - тут голос шефа внезапно окреп, в нем зазвенело железо, так уж у
него было заведено - вздымать голос в самые неожиданные моменты, - и
вообще, инспектор, - он прямо-таки подчеркивал это слово, - начинать
первое дело с препирательств не принято. Посмотрим еще, как вы, товарищ
дорогой, справитесь с этим делом. Перестрелку вам подавай, остатки мафии!
А ума хватит ли, чтобы самостоятельно распутать простенькую историю? Идите
и работайте! Деятель, понимаете!
"Деятель" - это уже было ругательство.
Ошарашенный, я вывалился из кабинета шефа с желтой папочкой в руках,
криво улыбнулся в ответ на поздравления ребят, увидевших меня с делом, сел
за свой стол и перечитал еще раз заявление профессора Леонарда Компотова.
Дело выглядело уныло. Аналогий, естественно, я не видел. Задавать
программу-поиск в компьютер было явно бессмысленно.
Тупо выглядело дело, и я решил никак к нему не готовиться, разве что
обновить свои познания в международном праве. А с утра вот побриться и к
профессору явиться. В надежде, что он, быть может, передумал. Принесет
извинения, скажет, что вся эта история выеденного яйца не стоит, что он
заявление свое забирает; мы тут же с ним расшаркаемся и расстанемся
навсегда...
Но дело-то, дело номер один! Начать с пустышки - это, по-моему, много
хуже, чем черная кошка или покойник встречь. Суеверие? Нет, настроение...
Папку с делом я уложил в сейф.
Л. Г. Компотов возглавлял кафедру научной фантастики в одной из
многочисленных международных организаций, расцветших после разоружения -
Европейском университете гуманитарных исследований, однако бывал там, как
выяснилось, не каждый день, так как научной работой в основном занимался
дома. Домой к нему я и подъехал.
Профессор занимал особняк, в котором, похоже, на большей части
пространства размещалась библиотека.
По пути от прихожей до рабочего кабинета, где трудился профессор, я
увидел, что Л. Г. Компотов живет одновременно как бы в нескольких укладах.
По разностилью внутренней обстановки могло показаться, что нахожусь я в
недрах огромной коммунальной квартиры, а не в респектабельном
профессорском жилище. Тут были ковры и хрустально сверкала люстра, там в
беспорядке валялись на полу чемоданы, частью полураскрытые, из них
выплескивались вещи, преимущественно женские, здесь поражало скопище
электронной звуко- и видеовоспроизводящей аппаратуры, а вот внезапно с
ревом вываливались два крупных, головастых паренька, продолжая драться, а
вслед за ними из детской выкатывалось сонмище автоматических кукол и
разнокалиберных игрушек - стреляющих, пищащих, кривляющихся...
Но всюду - в коридорах и комнатах - громоздились от пола до верха,
свисали с потолка сталактитами, хитро занимали углы и ниши книжные шкафы и
полки, застекленные антресоли, наглухо закрытые тумбы.
Впустила меня жена профессора. Я представился, и она проводила
инспектора Сбитнева до дверей кабинета, в котором ему, Сбитневу,
предстояло начать практически, беседой с заявителем, дело за номером один.
Профессор сидел за огромным письменным столом, был чрезвычайно худ,
имел голову грушей, расширением кверху, редковатые прямые черные волосы и
аккуратную, естественного происхождения тонзуру.
- Павуба обовас, - сказал мне профессор. - Бивуточку.
Он похлопал рукой по бумагам, разложенным на столе, затем быстро и
целеустремленно выдвинул один за другим двенадцать ящиков своего
письменного стола, так же быстро их задвигая.
- Бивуточку! - продолжил он на том же странном языке. - Часбу
павадке.
Он встал. 196-197 сантиметров, прикинул я, при весе 70-75
килограммов. Несколько секунд профессор бесцельно блуждал взором окрест,
затем тем же жестом, каким охлопывал стол, постучал по карманам пиджака. В
этот момент я решил, что он ищет очки. Но очки были на нем. Я хотел
сказать об этом, но взор профессора внезапно прояснился. Он сунул руку во
внутренний карман пиджака, вынул оттуда нечто розоватое, квакнул "павдон,
павдон" и бросил это нечто себе в рот, после чего перешел на понятный мне
