уходил!.. Ничего, пусть теперь смотрит. И пусть не питает никаких иллюзий.
Ну не мерзавцы ли, ну почему они отправили на танкер именно Тобольского?..
Еще немного продержаться - увидеть старт "Казаранга". Знал: если
накатит Мертвая Тишина - с глазами начнет происходить какая-то чертовщина
и он ничего не увидит, кроме глянцево поблескивающего пространства и
отвратительно-желтой пены...
Ткнуть пятерней в экран? Нет-нет, ни за что! Пусть хоть вывернет
наизнанку и завяжет двойным узлом, но ни единой минуты у Жив-здорова он не
отнимет. И чего Андрей возится? Стартовал бы уж, что ли! Чтоб на борту
никого...
А тяжесть в затылке будто спортивная гиря.
- Не возьмешь!.. - процедил он сквозь сжатые зубы и отработанным
многолетней практикой своеобразным усилием воли отогнал очередные приступы
глухоты. Его корежило и трясло.
Почти бессознательно он отшвырнул куда-то надувное кресло, с хрипом
набрал полные легкие воздуха и едва не захлебнулся в надсадном крике.
Противно, мерзко. Но помогает, если нужна отсрочка. Уже помогло... Хорошо,
что здесь некому слушать.
Он немного расслабился. Сердце стучало где-то возле самого горла, но
в целом... Ничего. Сносно. Тяжесть в затылке осталась. Наплевать. Все
равно не отпустит, пока это не кончится.. Он вытер ладонью лоб. Ладонь
блестела. И в холодильник не надо. Сегодня все пойдет как по маслу. С
блеском.. Сегодня это ведет себя слишком напористо. Налетает как шквал. Ну
естественно. Близость Пятна. Предгурмие... "Вот я еще один термин, -
подумал Аганн. - Не закипел бы там на Япете этот проклятый котел раньше
времени. Предгурмие..." Он обвел командную рубку воспалившимися глазами, В
ушах стоял гул. Даже воздух, казалось, пропитан гулом и блеском. И акулой
ходит по кругу хищное слово "предгурмие"... Слово "гурм" он изобрел,
описывая катастрофу на Обероне. Слов не хватало.
Он посмотрел на темный Япет и увидел фиолетовую струю тормозного
импульса "Казаранга". Придерживая гирю-затылок рукой, боясь наклониться,
он коленом придвинул кресло к штурманскому ротопульту, сел и включил
информавтоматику.
В звездно-черном пространстве слева по борту обозначились линии
красочных диаграмм. Годограф скорости, вектор кинетического момента,
проекции прослеженной траектория катера, цифры. Бесстрастный язык
равнодушных приборов. Векторно-цифровое сопоставление действительных
параметров с оптимальными и никаких эмоций. Только пилоту дано оценить
изящество интуитивного решения маневра другим пилотом. Меф оценил.
Пробормотал:
- Отлично, парень, отлично... По всем параметрам оптимально выйдешь к
Пятну. Мягкой тебе посадки!
Он попробовал вызвать борт "Казаранга" на связь. Андрей не ответил.
Капитальная радионепроходимость...
Меф вздрогнул. Представилось, будто со стороны кто-то отчетливо
произнес: "Ты зачем отпустил его туда одного?"
Ощутив внезапную нехватку воздуха и толчки большого, тяжелого сердца,
Меф рванул застежку у горла. "Одного. Без связи. На старой машине. И это
Пятно!.."
Он вскочил, покачнулся. Ноги слушались плохо. Знакомое онемение в
бедрах. Затылок... О-о, черт, затылок! Плечи, спина... Отковылял к
пилот-ложементу, опустил себя на сиденье, упираясь в желоба подлокотников
немеющими руками. Словно оправдываясь, быстро забормотал:
- Я не смог бы его удержать. И никто не смог бы. Не было смысла и
пробовать. Все обойдется... Он смел и умен, этот мальчик, первый пилот
роскошного сверхкорабля, внимателен и осторожен. Расчетливо осторожен. И
знает, что такое гурм. Теоретически, правда, но... не беда. Элдер и
остальные заплатили жизнью, чтобы о гурме знали только теоретически. Одно
плохо: Андрей ушел в десант без напарника... Не беда. Сутки продержится -
а там подоспеют профессионалы.
За месяцы одиночества Аганн привык разговаривать сам с собой,
позволяя себе думать вслух. "Выживший из ума старик, - подумал он,
беззвучно шевеля губами. - В одиночестве на обезлюдевшем корабле". Так о
нем думают. Пусть. От одиночества он не страдал. Пусть о нем думают что
хотят... Ему почему-то было очень тревожно сидеть в пилот-ложементе. Он
давно уже не сидел в ложементах. Старым он себя не чувствовал.
Невзначай дотронулся до мерцающей рукояти Главного ключа для запуска
маршевых двигателей - онемелые пальцы едва ощутили прикосновение. Красивая
рукоять - розовая, с муаровыми разводами. Самая бесполезная рукоять на
"Анарде". Впрочем...
- Не пришлось бы нырнуть в Черную Бороду, - выдавил Меф сквозь
онемелые губы. - Барба Нэгра... Топлива хватит. Даже с избытком...
Он впервые подумал об этом вслух.
Горизонт Япета охватила тонкая золотистая линия. Вспыхнул и тут же
увяз в защитных слоях светофильтров первый луч Солнца. Меф погладил
розовую рукоять. На пилот-ротопульте "Лунной радуги" рукоятка Главного
ключа была бирюзовой. Он повредил ее ударом кулака, было дело. С тех пор
он не любил ничего бирюзового. Даже собственные глаза. Встречая их
отражение в зеркале, смотрел вопрошающе, с холодным я мстительным
любопытством. Потом, уже годы спустя, как-то смирился, вспомнив однажды,
как померкли эти глаза, когда погиб Юс. А эти руки убили Элдера...
- Нет! - прохрипел Меф. - Проклятье... Нет!!!
"Да. Сверх того, в попытке спасти Элдера ты убил Николая Асеева."
Судорожно цепляясь за подлокотники, он поднялся и с трудом отковылял
на ватных ногах от пилот-ложемента, чтобы в припадке не поломать
чего-нибудь на ротопультах. Голова будто чужая. Не голова - набитая льдом
и снегом подушка. В груди тяжело просыпался вулкан. Тело все еще
рефлекторно сопротивлялось, однако Меф знал, что теперь, даже если бы он
захотел, ничто не поможет - хоть влипни в какой угодно экран двумя
ладонями сразу. Он с тревогой прислушивался к непонятной ему самому бурной
мобилизации скрытых сил организма. Сердце - бурлящий котел. Десять
бурлящих котлов. Сотня раз проходил через это, а привыкнуть не мог. В
такие минуты ему всегда было страшно. Сегодня - особенно. Чувствовал:
сегодня пружина натянута до отказа.
Что-то холодное налетело шквалистым ветром и, оглушив тишиной,
умчалось куда-то. Возвращаясь, плеснуло в глаза жидким стеклом. Снова
умчалось, с тем чтобы вернуться обратно уже заметно быстрее. Как
циклопический маятник с затухающими колебаниями. Сердце бешено колотилось,
мозг словно бы проносился туда и обратно сквозь глянцево-студенистую
звуконепроницаемую среду. Со всех сторон повалила громадными хлопьями
отвратительная желтая пена. Не самое страшное. Вот сейчас... "Маятник"
замер - ледяные пальцы удушья и ужаса грубо сдавили горло, что-то вязкое
мягким ударом заставило сердце остановиться на полном ходу. И откуда-то из
невообразимого далека распространилась, заполняя собой весь космический
мир, всеохватная Мертвая Тишина...
Плотно увязнув в удушливой глубине волны вселенского безмолвия, он
разглядывал призрачный мир, наполненный необъяснимо прозрачными блеском и
пеной, и чувствовал, что умирает, и какая-то крохотная частица ясности в
замутненном, но не желающем умирать сознании тщетно силилась воссоздать в
полуугасшей памяти хотя бы какой-нибудь звуковой образ. Нет, звуковая
память ампутирована полностью, и это почему-то ужасало больше, чем просто
смерть... В эти несколько жутких мгновений очень странного полунебытия у
него вдобавок возникло граничащее с уверенностью ощущение, будто Мертвая
Тишина растворяет его несчастное тело в безмерном пространстве. И в
момент, когда для полного уничтожения личности, казалось, достаточно было
угаснуть последней искре сознания, снизу вверх, вдоль якобы уже и не
существующего тела пробежала спасительная волна непроизвольных мышечных
сокращений. Судорога помогла сознанию вскарабкаться выше смутно осязаемой
грани между слабеньким проблеском жизни и абсолютным небытием. Пробудив
онемелые мышцы, волна колыханий распространилась на окружающий мир. Это
был натуральный катастрофический катаклизм: пространственная
беспредельность со всем ее содержимым стала стремительно сокращаться в
объеме. И словно в доказательство того, что нет ощущения ужаса, которое
невозможно было бы усугубить, призрачно-глянцевая субстанция вдруг обрела
убийственно-материальные свойства: быстро загустевая сверкающим веществом,
со всех сторон обрушилась на многострадальное тело потоками
ртутно-зеркального нечто, и он, безжалостно смятый, обезумев от боли,
захлебнувшись мучительным хрипом, раздавленный, буквально впрессованный в
исчезающе малый объем, за миг перед смертью почувствовал себя чем-то вроде
ядра зеркально-гравитационного коллапса... Но смерть и да этот раз прошла
мимо. Хотя он мог бы поклясться, что на этот раз она посмотрела ему в
глаза очень внимательно... И снова на выручку заспешила серия
непроизвольных мышечных сокращений.
Спонтанные судороги были как избавление. Блеск пропал, тяжесть
исчезла. В глазах - тошнотворно-мутная мгла кофейного цвета. Ноги, руки,
голову, плечи нещадно трясло и корежило. Это мало его волновало. Знал:
скоро все кончится. Раньше изнурительно-бурный припадок "трясучки" пугал
его своей неуправляемой динамикой, но чувство страха со временем
притупилось, и теперь эта выматывающая концовка была для него просто
заключительной фазой напряженной работы мускулатуры, конечным этапом,
который оправдывал все. Он даже мог представить себе, как это выглядит со
стороны: его полумертвое тело, судорожно корчась - будто под ударами
электроразрядов, - рывком высвобождается из прилипчиво-плотных объятий
только что рожденного Жив-здорова. С трудом отлипают друг от друга левые
руки. С меньшим усилием разрывают вязкую "клейковину" правые.. Разлипаются
ноги и торсы. И все это жутко колышется, машет, топчется и дрожит, мешая
друг другу, стабилизируется, ищет опору. Пигмалион поневоле... Уф, конец.
Наконец-то конец. Нашарить бы кресло... О дьявол... еще не конец? В чем
дело?.. Глаза по-прежнему застилала "кофейная" муть, и од чувствовал, что
его опять начинает корежить.
Фаза изнурительной работы мышц повторилась во всех деталях. А следом,
не давая опомниться, накатывала третья... Ем охватила паника. Словно
ввязался в подводную драку с многочисленной стаей спрутов, я бессмысленная
борьба отбирает последние силы. Четвертая фаза... Пятая... Он совершенно
обессилел и плохо соображал. Теперь ему было все безразлично. Он не
помнил, когда и как потерял сознание.
Мертвая Тишина сменялась звонкой многоголосицей, и это привело его в
чувство. Меф приоткрыл глаз (второй почему-то не открывался). Розовая
пелена... Он лежал на чем-то жестком животом вниз, уткнувшись правой щекой
до что-то мягкое, розовое. В измученном теле засела тупая боль, как бывает
после чрезмерной физической перегрузки. Он пытался сообразить, где он и
что с ним. В ушах стоял звон. Тусклый розовый свет (или цвет?) казался
знакомым... А, ну конечно - кресло! Значит, просто шлепнулся на пол.
Голова - на спинке опрокинутого надувного кресла. "Трудно сегодня ты из
меня выходил, Жив-здоров..." - подумал Меф, опуская веки. Двигаться не
хотелось, но подмывало узнать, кто именно сегодняшний "новорожденный".
Хорошо, если бы это был Юс. В последнее время почему-то чаще других
наведывался Мстислав.
Неимоверным усилием Аганн поднял голову. В ложементе спарки сидел Юс.
У Элдера была привычка, сидя вот так - локти в колени, глядеть
исподлобья и потирать запястья. Юс любил точность во времени и для
