растянулись на постели, и он угостил Евдокию сначала ложкой
супа из цветной капусты, потом дал ей попробовать немного
запеченных в сметане грибов, предложил плов, редиску, куриную
ножку, которую она обглодала до кости и они ее выбросили, а под
конец на десерт угостил виноградиной. Убедившись, что Евдокия
сыта, он обнял Дуню и сказал:
-- Давай зальем ужин!
После любви она осталась в постели, а Софроний накинул на
плечи шинель, выложил на стол бумаги и письменный прибор и сел
писать своим родным:
"И напишите мне, как в этом году у вас идут дела --
какие виды на сенокос и на пшеницу, будет ли ее довольно, и
много ли принесут виноградники и все остальное, что у нас
родится. Ничего вы мне не писали, братья мои Марко и Лукиан,
ведете ли вы торговлю или нет, и скотина, что у вас была,
здорова ли, цела ли... Мы здесь ждем событий всякий час и Бога
молим, чтобы сподобил нас Господь Бог увидеться с вами еще на
этом свете!
Поклонитесь от меня моим милым и любимым сестрам Йоване и
Саре и милым и добрым моим невесткам Марте и Анице, пусть обо
мне не беспокоятся, но пусть между ними царит почтение и
согласие, и мою мать Параскеву пусть слушаются и почитают,
чтобы послал им Господь Бог все блага, которые Он верным слугам
своим дарит...
В день святого апостола Еремея, в последний день нашего
мая, а в их июне месяце, ваш сын и брат во снах ваших
Софроний".
Одиннадцатый ключ. Справедливость
Капитан австрийской армии Пана Тенецкий в компании трех
офицеров своей роты вошел в парикмахерскую "У мужчины" и
распорядился постричь его и подать жареных гусят, откормленных
сыром. Посреди парикмахерской стояла деревянная человеческая
фигура, из которой струйкой вытекала вода. Парикмахеры
засуетились вокруг офицеров, одни стригли, другие предлагали
ракию и засахаренные цветы -- фиалки и розы. Потом тут же, в
парикмахерской, был накрыт стол, и офицеры пообедали. К
изумлению мастера по парикам, брадобрея и их помощников,
капитан Тенецкий после обеда, не вытаскивая из-под подбородка
салфетки, снова сел в парикмахерское кресло и потребовал, чтобы
и его, и тех, кто был с ним, постригли наголо. И сбрили брови.
-- Зачем это вам, господин капитан? -- едва осмелился
спросить хозяин парикмахерской. -- Ведь волосы все равно что
одежда.
-- Вот именно, -- сказал Тенецкий, развалившись в кресле.
-- Чем ты страшнее, тем лучше воюешь.
Пока его стригли, он приказал своему ординарцу, ждавшему у
входа, наточить саблю для левой руки. И ножны от сабли.
-- Господин капитан, должно быть, имел в виду, чтобы я
наточил саблю, а не ножны?
-- Сабля у меня всегда острая, а ты -- ноги в руки и
исполняй! -- рявкнул он, и ординарец помчался точить ножны и
саблю для левой руки, что было особенно странно, принимая во
внимание, что капитан вовсе не был левшой.
-- Готовитесь к новым победам, mein Herr? -- спросил
парикмахер, второй раз на дню занимаясь головой капитана.
-- Не угадал, сокол мой, готовлюсь остаться там же, где я
есть.
-- Как это понять, mein Herr?
-- Ты когда-нибудь видел на фреске причащающего Христа?
-- Христа? Видел. Их там двое, один раздает народу хлеб, а
другой -- вино. Один всегда смотрит в одну сторону, а второй --
в другую.
-- Правильно. Вот видишь, как быстро ты понял. Поскольку
нельзя раздавать одновременно и хлеб и вино, выходит, что тот
Христос, который с хлебом, старше того, который с вином, и
наоборот. Другими словами, в один и тот же момент хлеб -- это
прошлое, а вино -- будущее. Так же и со сторонами света. Таким
образом, фреска причащения апостолов в самом деле изображает
время.
-- А где же здесь вы, господин капитан?
-- Я всегда посредине. Между двумя Иисусами, между
Востоком и Западом, между хлебом и вином или, если хочешь,
между прошлым и будущим. Там, где не умел быть мой покойный
отец. Он, в сущности, и не был солдатом. Он был музыкантом и
думал только во время пауз. И не знал, что жизнь зависит не от
друзей, а от врагов.
-- Да, правда, вы, сербы, больше думаете о врагах, чем о
друзьях. Достойно похвалы, господин капитан. Говорят, на
стороне противника, у французов, воюет поручик Софроний Опуич.
Один из тех известных, триестских Опуичей. Будьте с ним
осторожны. Берегитесь его. Он, как я слышал, пошел в отца.
Стремительный, как молния. На всякий случай держите поближе к
себе снайпера, который мог бы его убрать.
-- Никакой он не известный Опуич. Он все еще писается в
тени своего папочки, -- вмешался один из офицеров.
-- В любом случае это необычный человек. Несколько дней
назад он заходил к нам сюда.
-- Что ты говоришь! Не может быть! -- удивился другой
офицер.
-- Вот вам крест! Заходил, и по очень странному делу. А
вас, господин капитан Тенецкий, он называл в разговоре по
имени. Говорил, что его отец был знаком с вашим отцом.
-- Ну и компания, -- оборвал его капитан Тенецкий. -- Отца
важно иметь всего раз в жизни. Когда -- сами знаете. Потом он
больше не нужен. Что же касается поручика Опуича, я хорошо знал
его сестру Йовану, но теперь мы с ней больше незнакомы.
-- Что поделаешь, mein Herr, никуда не денешься, люди
видят дьявола, а дьявол -- Бога.
-- А что хотел от вас Опуич? -- поинтересовался из
соседнего кресла третий офицер.
-- Он попросил постричь и побрить его после смерти, если,
не дай бог, с ним случится самое страшное. Говорят, он перед
каждым боем заботится об этом. И платит вперед. Опуичи даже
мертвыми хотят оставаться красавцами.
-- Так оно и будет, -- прервал разговор капитан Тенецкий,
сбросил на пол простыню, вышел на улицу, и его обритая голова
заблестела на солнце.
-- Что все это значит? -- спросил один из мальчишек,
служивший в парикмахерской, у другого такого же мальчишки на
побегушках, когда офицеры вышли.
-- А ты не понял? -- удивился тот.
-- Нет.
-- Капитан Пана Тенецкий добивается справедливости. Он
хочет сейчас, на войне 1813 года, отомстить поручику Софронию
Опуичу, сыну капитана Харлампия Опуича, который во время
прошлой войны, в 1797 году, убил его отца, Пахомия Тенецкого.
Три дня спустя Софроний и Пана действительно встретились
на поле боя. Пана Тенецкий и его офицеры, обритые наголо и без
бровей, походили на призраков. Капитан Тенецкий при этом держал
в левой руке саблю, а в правой -- ножны. Когда они неслись
навстречу друг другу, поручик Софроний Опуич, заметив саблю в
левой руке противника, решил, что он левша, и не придал
значения его правой руке... Тенецкий проткнул его наточенными
ножнами, и молодой Опуич упал как подкошенный. Последнее, что
он видел, теряя сознание и пригвожденный к земле, был капитан
Пана Тенецкий, который в знак окончания боя и победы вложил
свою саблю в ножны, торчавшие из груди Опуича. Сабля легко
вошла в ножны и в тело Опуича, не причинив ему никакой боли.
Двенадцатый ключ. Повешенный
Покидая поле победы, капитан Пана Тенецкий приказал
подвесить поручика Софрония Опуича за одну ногу к дереву. Так
тот и остался висеть, со связанными за спиной руками, головой
вниз. Его длинные и красивые волосы свисали почти до земли, и
теперь, впервые за многие годы, он не слышал звуков ни под ней,
ни на ней.
Между тем в ту же ночь повешенного нашла девушка с
туфелькой на шее, появившаяся на поле боя. Она внимательно
всмотрелась в него, заметила, что его член стоит, и на этом
основании решила, что он жив. Девушка тут же приказала своим
слугам снять поручика с дерева, развязать и доставить в
находившийся поблизости городок. Австрийские солдаты из роты
капитана Тенецкого не только не препятствовали ей в этом, но
даже, казалось, немного ее боялись.
В доме Софрония раздели догола и положили в чистую
постель. При этом девушка обнаружила растущий на его плече клок
черных волос с сединой в виде крошечных звездочек и
полумесяцев, а на поясе кисет с золотым браслетом. Как и все
молоденькие девушки, она была уверена, что самое важное
написано в зеркале, однако ей было любопытно узнать и то, что
говорила надпись на браслете. Потом она надела браслет на руку
и осталась довольна. Затем девушка промыла поручику рану.
Удивительно, но он так же, как и его белые царские борзые, не
имел никакого запаха, будто ни они, ни он никогда не
становились грязными и их тело само собой сохраняло чистоту. Но
в данном случае пользы от этого было мало. Софроний Опуич
находился в безнадежном состоянии, и девушка поняла, что
действовать ей следует исключительно быстро.
Она храбро взялась за дело. Внимательно вслушиваясь в
дыхание раненого, она поймала момент, когда тот только начал
выдыхать воздух, и с силой вдохнула в себя его боль, стараясь
вобрать всю энергию зла, которую распространяло его тело.
Затем, когда Софроний начал вдох, она выдохнула воздух, сообщая
больному свою здоровую энергию. Так она дышала вместе с ним, и
все вредное, что было в нем и что девушка не боялась вдыхать,
развеивалось по ветру. Она быстро устала от такого лечения,
устал, как ей показалось, и поручик. Это было похоже на роды,
утомительные и для матери, и для ребенка. Она сделала перерыв и
заметила, что поручик начал прислушиваться к чему-то в глубине
себя.
Сначала он услышал, как дребезжат стекла в шкафах
просторной комнаты, в которой он лежал. Затем уловил на глубине
десяти аршин под землей, под тем местом, где стояла его
кровать, стук камня на дне расселины и понял, что у
человеческой души есть свой восток, свой запад, юг и север. И
ему откуда-то было известно, что сейчас он находится на севере
своей души. Было холодно, и он старался поймать южный ветер, а
когда тот действительно подул, поручик медленно повернулся и
сквозь ночь двинулся на юг. На юг своей души. И пока длилось
это путешествие, а длилось оно много дней и недель, перед
поручиком открывалась и прояснялась одна удивительная вещь.
Человек -- становилось ясно Опуичу, покачивавшемуся в
деревянной кровати, напоминавшей лодку с балдахином вместо
паруса, -- человек многие тысячелетия жил, не замечая, что в
окружающей его природе есть числа. Миллиарды чисел. Однажды
утром случайно, как цветок в траве, нашел он свое первое число.
Как первую улыбку. Он открыл это первое число с таким же
трудом, с каким открыл свое будущее. Но для того, чтобы
добраться до следующего числа, ему потребовалось несколько
тысячелетий, то есть больше, чем нужно, чтобы открыть
послезавтра. В конце концов он начал приручать и укрощать числа
вокруг себя, плодить их, и они множились от его прикосновения и
взгляда. Но только для него. Больше ни для кого в мире числа не
существовали, ни на земле, ни в земле, ни над землей. Ни для
животных, ни для растений. Сначала он думал, что мертвые
забывают числа, но как-то раз, глядя на отражения звезд в воде,
понял, что числа есть и на небе, причем в несметных
количествах. И так же, как его предок Адам дал имена животным,
человек начал давать имена всем этим бесконечным числам. Однако
чисел было так много, что душа Софрония отступила перед ними. В
его душе не осталось ни капли сил как раз тогда, когда должно
было начаться укрощение небесных чисел.
Он оказался вдруг в северо-западном верхнем углу комнаты и
увидел себя нагим, лежащим на постели, с волосами, рассыпанными
по изголовью. В этих волосах были седые пряди, которые он не
сразу узнал и которые очевидно, росли медленнее, чем черные,
