- Он не любит меня.
Это прозвучало, как утверждение.
- Роа никого не любит, - ответил я, поворачиваясь и сдерживая
сердцебиение при виде золотисто-коричневого пеньюара и его прелестного
содержимого. (Ирония не помогла, и я говорил медленно и нарочито
спокойно.) - Алийцы горды и самолюбивы. Это свойственно всем малорослым...
Я хотел добавить "бойцам", но сдержался. Я в общем-то тоже невысок. А
из меня боец, как...
- Роа никого не любит, - повторил я, и, словно в подтверждение, вновь
прозвучал хриплый крик моего беркута.
- Кроме тебя?
- Кроме меня.
Лайна прошлась по комнате. Просторное, воздушно-легкое одеяние
искрилось при каждом шаге, движении, жесте; сумерки незаметно вошли в
комнату и обволокли силуэт Предстоящей, и даже Роа притих и нахохлился,
поглядывая то на Лайну, то на меня.
Я купался в сиреневой прохладе вечера, обещавшего покой и ласку
тихой, умиротворенной ночи с призрачными блестками южных звезд; сознание
растворялось в шорохе невидимого моря, в лепете беззаботных волн, и
хотелось броситься вперед, упасть, окунуться с головой, подняв над собой
радугу брызг до самого заката...
Но, как заноза, как цепь на поясе, как недремлющая зубная боль -
солнце площади Хрогди-Йель, и я, мы оба, я и солнце, убившие ненужного
человека во имя древнего мифа, и где-то далеко, на задворках, на окраине
мозга - крик Роа.
Предостерегающий крик молчащего беркута.
Поэтому я постарался воздержаться от комментариев. А без комментариев
наша беседа выглядела примерно так:
- Трайгрин доволен тобой, Сарт.
- Я знаю.
- Вот как? Откуда?..
- Я видел Трайгрина на площади. Он был так переполнен своим
довольством, что я стал опасаться за его печень.
- Это не самая удачная твоя шутка, Сарт. О Предстоятелях не стоит
говорить в подобном тоне, и тем более - о Предстоятеле Зеницы Мрака
Трайгрине.
- Хорошо, моя заботливая Лайна. Я не буду больше говорить о нем. Я бы
предпочел даже не вспоминать о нем и о сегодняшнем дне. Сегодня я в первый
и последний раз работал Мифотворцем во имя алтарей Эрлика. Потому что
понял главное.
- Что именно?
- Во имя мифов Эрлика, как, наверное, и во имя Инара-Громовержца,
надо убивать. Без смерти эти легенды пресны, как лепешка для бедных в
самой дешевой дыре Джухорского базара. Но я не хочу привыкать к острым
приправам. Мне отныне безразлична печень всех Предстоятелей, вместе
взятых, кроме, разумеется, твоей очаровательной печенки - но моя
собственная предпочитает лепешки для бедных.
- Ты храбр. И горд. Как твой беркут. Безрассудно храбр и
безоговорочно горд. И так же глуп. Обиделся? Не ври, я же вижу, что
обиделся... Причем не сейчас, а раньше, когда я попросила уважительно
говорить о Трайгрине, который не столь невинен, как выглядит.
- Послушай, Лайна, если ты...
- Не перебивай. Ты храбр, горд и глуп - но горд и храбр всегда, а
глуп лишь изредка. Поэтому я говорю с тобой, как ни одна Предстоящая не
говорила со своим Мифотворцем. Более того, сейчас я скажу тебе то, что
знают всего четверо живущих в Доме: Трайгрин, Предстоятель Эрлика; Махиша,
Предстоятель Инара-Громовержца; Варна - Предстоящая от цветочных храмов
Сиаллы-Лучницы; и я, Лайна, Предстоящая Матери-Ночи Ахайри. А пятый - ты,
Сарт, чужак, последний из Мифотворцев, потому что... потому.
И тогда я понял, что она уже сказала все, что хотела сказать. Теперь
я должен был заставить ее сказать остальное. То, о чем она не хотела
говорить.
5
Сначала умерла старуха. Старуха, работавшая на Трайгрина. Она
выкурила свою последнюю трубку, и культ Эрлика, Зеницы Мрака, стал
задыхаться, лишившись притока новых легенд и, соответственно, новой веры.
Его Предстоятель, Трайгрин, давно не ел, и именно этим объяснялся экстаз,
виденный мною на площади Хрогди-Йель.
Следующим ослеп Мифотворец, работавший на Махишу, Предстоятеля
Инара-Громовержца. Я видел этого гиганта в деле, когда он в припадке
священного безумия врезался в строй латников - сверкание начищенных
доспехов, молния кривого меча над рогатым шлемом, безукоризненно
подобранные кони, несущие звенящую колесницу, и Ужас над его плечом,
взвизгивающий при каждом ударе... Несколько однообразный, но неизменно
эффективный стиль. Мой Роа терпеть не мог гребенчатого орла по кличке
Ужас, обученного визжать на нестерпимо высокой ноте, и всегда порывался
ввязаться с ним в драку, так что мне приходилось силой удерживать
алийского недомерка от опрометчивых поступков.
Мифотворец Махиши - кажется, его звали Эйнар или что-то в этом роде,
связанное с Громовым Инаром - получил булавой по навершию шлема. Ну, не
повезло человеку в очередной битве!.. Все когда-нибудь случается в первый
раз, как любила говаривать Лайна - и она оказалась права. Кони вынесли
оглушенного Эйнара, и Махише удалось привести его в чувство, но глаза
воина-безумца теперь видели только черную вспышку случайного удара, и в
Мифотворцы он уже не годился.
Третьей была девушка от цветочных храмов Сиаллы-Лучницы. Вернее, она
была первой, потому что заразилась проказой, а это не сразу проявляется. Я
ни разу в жизни не встречался с ней, но культ Сиаллы Страстной, как
правило, процветал, а Лайна с некоторых пор закатывала мне сцены, если я
подходил к святилищам любви ближе, чем на три полета стрелы. Так что я мог
себе представить красоту и неутомимость Мифотворицы хотя бы по тому, что
даже Варна - Предстоящая Сиаллы - была прекраснейшей из виденных мною
женщин, хотя как раз ей-то особой красоты, в общем, и не требовалось.
...Что-то в этой эпидемии было не то. Не те болезни, не то время, и
вообще... Я поежился и передернул лопатками, ощутив призрачный холодок
стального лезвия. Или стального взгляда. Чьего?.. Ответа не было. Да я и
не ждал ответа.
- Чего ты хочешь от меня, Лайна? - тихо спросил я. - Я не смогу один
работать на вас всех. А на Махишу и Трайгрина я вдобавок и не хочу
работать.
- Варне плохо, Сарт... Очень плохо. Культы Эрлика и Инара устойчивы,
веры в душах людей и без новых мифов хватит на первое время, а вот с
Сиаллой-Лучницей дело обстоит гораздо хуже. Ее храмы уже сейчас начинают
превращаться в бордели. И Варна-Предстоящая страдает не просто от голода.
Это выглядит так, словно новорожденного младенца накормили бараньей
похлебкой с бобами и перечным порошком.
Я молчал. Я слушал. Иногда раньше я задавал себе вопрос - что
происходит с Предстоятелями, когда угасает вера в их бога? Куда ушли
Стоявшие перед остывшими алтарями?.. И почему их алтари остыли? А золы
становилось все больше...
- Ты поедешь в Фольнарк, в местный храм Сиаллы. Мне больно отдавать
тебя, Сарт, даже на время, но больше некому подготовить для Варны нового
Мифотворца. Причем не одного, а сразу двоих... впрочем, подробности тебе
сообщат на месте. Мы пока продержимся, только - прошу тебя, гордый и
дерзкий чужак - поторопись!..
Я подошел к ней вплотную и постарался не отпустить этот влажный,
ночной, измученный взгляд.
И не отпустил.
- Это ты придумала - я имею в виду поездку и обучение?..
- Да.
- А остальные Предстоятели согласились? Чтобы именно я ехал, учил и
прочее?..
- Да.
- Все? Не лги мне, Лайна...
- Не все. Ты же знаешь характер Махиши... Он считает, что тебя надо
убить и переждать смутное время на голодном пайке.
- За что же он так ненавидит меня?
- Это не ненависть, Сарт. Это страх. Деятельный, агрессивный страх...
Он считает, что ты неспроста выбрал в Доме именно ту комнату, в которой
живешь. И неспроста до сих пор жив...
Я оглядел свою комнату, словно видел ее в первый раз. Девять шагов
вдоль, семь - поперек. Окон нет. Стол с инкрустациями горных пород дерева.
Кровать. Три табурета. Тумбочка, стенной шкаф и престарелый тюльпан в
вазе...
И последние слова Лайны. Махиша боится... похожий на буйвола Махиша,
Предстоятель яростного Инара - Владыки Молний...
- Это безумие, - недоуменно прошептал я. - Комната, как комната.
Ничего особенного...
- Она не меняется, Сарт. Все в Доме-на-Перекрестке меняется, а она -
нет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Я еще раз оглядел комнату.
- Слушай, Лайна... А действительно - почему она не меняется?
- Не знаю, - испуганно ответила Лайна, Предстоящая Матери-Ночи
Ахайри.
6
...Когда она ушла - а это произошло отнюдь нескоро - я всю оставшуюся
ночь бродил по комнате, как пораженный лунной горячкой, и все ждал,
ждал...
И ничего не дождался. Потом я обнаружил у ножки стола небольшое
ручное зеркальце в медной оправе, дико обрадовался - вот оно, изменение! -
схватил зеркальце и понял, что его обронила Лайна. Из гладкого овала на
меня глянул я, но какой-то не такой я, не соответствующий моему
раздерганному состоянию. Мне даже показалось, что тот, который улыбался в
зеркале, знает нечто скрытое, о чем мне лишь предстоит узнать; и поэтому
он втайне сочувствует мне, морща длинный кривой нос и поджимая твердые
губы...
А потом я проснулся. Вещи уже были собраны; я сунул в поклажу ночное
зеркальце и направился вниз. Цепкие кривые когти сжали мое левое плечо, и
клюв Роа чувствительно прищемил мне ухо. Беркут недовольно кряхтел,
вертелся и спустя минуту так заорал на ждущую внизу лошадь, что мне стоило
большого труда успокоить бедное животное.
На переметной суме моей лошади была криво прилеплена записка. Всего
три слова.
"Тебе нужна охрана?"
Контур Дома за спиной зыбко качнулся, намекая на то, что с ответом
медлить не стоит.
Я достал перо, раскрыл дорожную чернильницу и кое-как примостил
обрывок на колене. "Нет", - написал я, подумал, зачеркнул написанное и
неожиданно для самого себя вывел слова, о которых не подозревал еще
секунду назад:
"Нужна. Слепой Эйнар, бывший Мифотворец Махиши."
Порыв ветра вырвал из моей руки клочок пергамента, завертел и понес
прочь. Роа попытался было ухватить его клювом, промахнулся, и я
успокаивающе огладил его взъерошенные перья.
Мы уезжали в Фольнарк.
СКАЗКА, УБИТАЯ НА РАССВЕТЕ
"...Мне снилось - мы умерли оба..."
(Н. Гумилев)
7
- Стой. Как ты оказался здесь, чужак?
Я послушно остановился и принялся рассматривать служителей храма в
Фольнарке, преградивших мне путь. Выражение их лиц поражало единообразием
и шло по нарастающей: хмурое, очень хмурое, совсем хмурое и настолько
хмурое, что последний мог быть только предводителем. Вот ему-то я и
предъявил свои верительные грамоты.
Пока он придирчиво копался в бумагах - все, как одна, поддельные, но
тех, кого надо, наверняка уведомили, а остальным и такие сойдут - я изучал
предхрамовый сад и даже преуспел в этом, впав в тихую, меланхоличную
расслабленность.
Все вокруг - включая портал здания - выглядело старым, заброшенным и
оттого донельзя милым. Налет запустения был подобен патине на древней
чеканке, разросшиеся вокруг пышные кусты лоренны благоухали розовыми
соцветиями; чуть поодаль, у крохотного пруда, стояла мраморная статуя
богини в окружении прелестных изваяний, сочетавших в себе фривольность и
смирение - я оценил изысканность поз, невольно покачав головой, и на дне
каменных глаз Сиаллы полыхнули лукавые огоньки.
