мгновенно превратившегося в чадящий живой факел.
А Инар-Громовик прошел сквозь меня и остановился рядом с Сиаллой и
Эрликом, опалив мою душу ударом бича; и сладостна была та боль, сладостна
и чиста.
- Таргил! - воззвал я в упоении. - Предстоятель Хаалана, где ты?!.
И он отозвался.
Таргил был один. Никто не шел рядом с ним, но западные горы за
Предстоятелем туманились и плыли в смутной дымке; и я понимал, что это
приближается незримый и равнодушный бог, Искушенный Халл, Отец Тайного
знания.
Таргил был единственным, кто заговорил со мной.
- Вот и все, Сарт, - сказал он. - Дальше - как знаешь... потому что
теперь ты знаешь. Да помилует тебя небо, сокрытое от нас...
Знание ворвалось в меня, и я захлебнулся в его горьком прибое,
растворяясь в безбрежности понимания; а силуэт Таргила заколебался, за ним
проступили контуры отрогов, все четче, все яснее, пока ненависть Грольна
не потеряла всякий смысл, уйдя вместе с Таргилом в никуда...
И боги склонили непокрытые головы, когда с ними поравнялся
Хаалан-Сокровенный, покровитель уходящих за ответом.
А крыша опустилась еще ниже. При желании я мог бы поднять руку и
дотронуться до нее. Но я не двигался. Я стоял, неотрывно глядя на тропу,
протянувшуюся ко мне от северного горизонта, и мгла сгущалась надо мной, а
слезы застилали взор, и я не мог их вытереть.
Ко мне шла Лайна. Лайна-Предстоящая, лед и пламя моей памяти, та
Лайна, какой я знал ее, какой она была в Доме: крохотная насмешливая
женщина в бархатной накидке, из-под капюшона которой упрямо выбивались
волосы цвета летних сумерек, и звездные камни перстней вновь обожгли мне
глаза, лишая зрения.
Я только чувствовал, что она - рядом.
Может быть поэтому я и не заметил, как и оттуда ко мне подъехала
колесница Темной Матери.
Вокруг смыкался мрак, но я все равно знал, что крылатые вепри Ахайри
злобно роют копытами землю, а сама Хозяйка Страха, Мать-Ночь стоит на
колеснице с поводьями в руке и протягивает мне нечто.
Я сжал ладонь. И ощутил ребристую поверхность рукояти. Рукояти
черного обсидианового ножа с выщербленным лезвием.
- Ударь! - сказал Инар, Пастырь Бури.
- Ударь! - эхом откликнулись Сиалла и Эрлик, Любовь и Смерть, начало
и конец.
- Ударь... - молчал Хаалан-Сокровенный.
Я не мог.
- Ударь! - властно приказала Ахайри, Рождающая чудовищ; и бронза ее
колесницы загудела колоколом.
Я не мог.
И тогда Лайна взяла меня за руку и сама направила нож. А потом
сделала шаг. И еще один, совсем маленький, преодолевая сопротивление
трепещущей плоти, впускающей в себя зазубренный клинок.
Она еще успела тихонько вздохнуть и погладить меня по щеке.
...Кажется, я плакал. Я опустился на колени, пытаясь в непроглядной
тьме - отныне моей тьме - отыскать ее тело, прикоснуться к нему; и боги
отшатнулись, когда я проклял их последним проклятием, потому что чаша души
моей была переполнена.
А встать я уже не мог. Надо мной была - крыша.
Ее тяжесть навалилась на меня, и я принял этот груз, эту плиту между
мной и небом; принял на согнутые плечи, на каменеющие ладони, на всю
ярость Инара-Громовика, весь ужас Матери-Ахайри, на страсть Сиаллы-Лучницы
и мудрость Хаалана-Сокровенного, на безысходность Эрлика, Зеницы Мрака...
И стал подниматься. Я, Сарт-Мифотворец, Предстоятель Пяти, стоящий на
Перекрестке Перекрестков, начал медленно разгибать колени.
С крышей мира на плечах.
На какой-то миг я действительно почувствовал себя Единственным, и с
трудом удержался на ногах, потому что я не могу, не хочу, да и не умею
быть - один; и никакая власть не излечит от этого всесильного и
всемогущего одиночества, которое я ощутил в это мгновение, но чья-то рука
удержала меня от падения; чья-то рука и чей-то голос.
Рука Эйнара и голос Грольна.
Он пел, Льняной Голос, юноша-старик, лей бился в его руках, задыхаясь
и вскрикивая, рождая отчаянье и несбыточные надежды; спираль звуков
смерчем вздымалась ввысь и сотрясала дрожащую крышу Дома-на-Перекрестке, и
дикой гармонией откликался рев безумного Эйнара, под пальцами которого
крошилось ложное небо, осыпаясь вспыхивающими искрами, так непохожими на
звезды...
Мы творили миф, мы вцепились в происходящее до крови из-под ногтей, и
вокруг нас корчился Дом, Дом-на-Перекрестке, поглотивший сверх
естественное и захлебнувшийся им.
И две разъяренные птицы с размаху бились в своды трескающегося
купола, роняя на горячий снег равнины окровавленные перья.
...А потом черепахе, на которой покоился диск нашего мира, надоело
держать его на себе, и она встряхнулась, колебля мироздание; а я внезапно
почувствовал на ладонях пустоту и потерял сознание, потому что не мог
иначе, и еще потому, что увидел высоко над собой - небо...
...Дороги шли, ползли, бежали, сплетались в клубок, подобно песчаным
змеям в их жаркую брачную пору, и снова неслись дальше; а где-то там, в
самой глубине их переплетения, напрочь запутавшись в паутине времени и
пространства, словно мертвый, но все еще страшный паук, стоял - дом.
Заброшенный дом на забытом богом и людьми перекрестке - дряхлый,
искалеченный, с высокими узкими окнами, мутные стекла которых были
затянуты хлопьями пыли и покрыты многолетним, если не многовековым слоем
грязи. Стропила и балки перекрытий были разворочены, и в бесчисленные дыры
заглядывало любопытное небо.
Ночное небо с редкими, тревожно мерцающими звездами.
Из западной стены был выворочен огромный кусок, и в проломе
возвышался гигант с растрепанными волосами, напряженно всматривающийся
вдаль. У ног его валялся тюк с чем-то тяжелым и угловатым, а на тюке
примостился худой юноша с выцветшими глазами, склонившийся над
пятиструнным леем.
Оба человека были неподвижны, настолько неподвижны, что это казалось
невозможным; словно время устало и ненадолго остановилось у обочины -
перекусить, чем бог послал, и забыться тревожным, зыбким сном.
Время спало, а за спиной людей в проломе открывалась небольшая
комнатка с остатками полусгнившей мебели, первоначальное предназначение
которой уже невозможно было определить; а в самом углу на груде тряпья
сидел седой человек без возраста, и человек обращался к пустоте рядом с
собой, как будто ждал, что она ответит...
- ...Это ты? - спросил я, еще раз покосившись на сидящего рядом.
- Извини, Сарт, - сказал он, осторожно трогая мой локоть, и в
звездном свете слегка блеснул перстень со странным именем "Авэк". - Я
сейчас уйду. Вот посижу немного - и уйду. Совсем. Я теперь могу - уйти...
- Не надо, - робко попросил я. - Останься, а?.. Я не умею - один... и
не хочу.
- А разве ты один? - удивился он.
- Один... Они все ушли, чтобы я остался. Я убил их. Предстоящих... И
теперь я - пуст. До дна. До самого донышка. Все ушли, и боги ушли, и
Лайна... и Дом. Один я, Авэк, как перст, как... Чтоб мне пусто было! И
Эйнар скоро уйдет, наверное, и Гро...
- Ну и дурак, - жестко сказал Авэк ал-Джубб Эльри и зашелся сухим,
лающим кашлем. - Ты мне раньше больше нравился... Один он... а они как
же?!
Он махнул рукой в сторону пролома - и я увидел.
Дороги... И люди на них.
- Ты теперь свободен, Сарт... И я свободен. И они - тоже. Свободны
видеть небо, не спотыкаясь взглядом о крышу, свободны верить во что
угодно, свободны выходить за рамки бытия и находить сверхъестественное
вокруг себя. Прислушайся, Сарт, если ты не разучился слышать...
Я прислушался. И услышал.
Топот копыт кентавров, воздушную поступь богов и клич яростных
героев, шепот бездн и пульс миров, отзвук магических обрядов и стоны
красавиц, которых еще только надо спасти; хлопанье крыльев дракона и звон
меча о доспехи, вой оборотней и дыхание бессмертных, и шаги, шаги - шаги
людей по бесчисленным дорогам, среди которых мне померещились и мои шаги;
и голоса слепых сказителей на перекрестках...
- Ты разрушил Дом, Сарт, и теперь сверхъестественное вернулось в
жизнь и расплескалось по мирам. И снова у человека появилось то, чего не
может быть. Ты разрушил Дом, который хотел стать Богом, значит, отныне ты
- Предстоятель, Предстоятель Перекрестков, и вечно тебе, Сарту-Мифотворцу,
быть на перекрестках судеб и событий, потому что нет тебе смерти вне твоей
воли и желания...
- Вне моей воли и желания, - повторил я и внезапно понял, что Авэк
прав, и еще понял, что нигде и никогда не смогу передать свой нежданный и
страшный дар, потому что никому не пожелаю подобной судьбы.
А себе? Впрочем, разве у меня есть выбор?..
- Скажи, Авэк, - прошептал я, не оборачиваясь к нему, - чьим
Предстоятелем был ты?
- Авэк-Предстоящий, - просвистел ветер в развалинах дома, - от
незримых алтарей Безымянного, Отца Пути... Пути-и-и...
Рядом со мной никого не было.
Проснувшееся время сладко потянулось и двинулось дальше, и в проломе
зашевелился всклокоченный Эйнар, едва не наступив на растерянного Грольна.
- Ты куда пойдешь, Сарт? - спросил он, и, не дожидаясь ответа,
добавил: - Я вон туда пойду... там, кажется, не нужны герои. Во всяком
случае, пока не нужны...
- А потом? - поинтересовался я, поглаживая Роа, невесть откуда
свалившегося на мое плечо и удивительно тихого для его темперамента.
- Потом я пойду искать тебя, - не задумываясь, сообщил Эйнар. - Ты-то
куда собираешься?
- Не знаю, Эйн... Еще не знаю.
- Я с тобой, - встрепенулся Гро, засовывая свой лей в чехол. - Я с
тобой, Сарт... Ладно?
Я подошел к Гро, улыбавшемуся как-то грустно и невпопад, и щелкнул
его по носу. Роа подпрыгнул и одобрительно заскрипел.
Потом я пнул ногой останки тумбочки и поднял выпавший оттуда свиток,
разглаживая его на колене и отвязывая от пояса чернильницу...
"...Не листайте эти страницы в тщетной надежде отыскать крохи правды
о мире - ибо правды здесь нет, и мира этого нет, а есть лишь боль и
память, память и боль.
...Не листайте эти страницы, стремясь отвлечь себя чужой ложью о том,
что было и чего не было - ибо за ложь эту дорого плачено, дороже, чем за
правду, и поздно теперь порицать, утверждать или сомневаться.
...Не листайте эти страницы от нечего делать, ибо воистину страшен
тот час, когда человеку нечего делать, и идти некуда, и обрыв манит лишь
тем, что он - обрыв.
...Не читайте написанного, потому что слова - ширма, темница, оковы,
в которых бьется недосказанное; и меня не слушайте, когда я кричу вам об
этом, потому что и я связан словами, как все; не слушайте меня, не
слушайте, не...
И не верьте мне, когда я говорю вам об этом.
Не ищите здесь прошлого - его здесь нет; но не ищите и будущего.
Несколько дней, горсть минут - вот они, и это настоящее, наше с вами
настоящее, которое мы зачастую упускаем, предпочитая вспоминать или
загадывать.
Прошлое уже закончилось, каким бы подробным оно ни казалось, а
будущее еще не начиналось - и, пожалуй, никогда и не начнется. Давайте
немножко поживем сегодня, сейчас, сию минуту, и тогда вы наконец сможете
почувствовать не то, что мы были или будем, а то, что мы - есть.
Лучше вслушайтесь, и тогда обязательно, за очередным поворотом
дороги, вы услышите...
- Среди бесчисленных светил
Я вольно выбрал мир наш строгий...
Вслушайтесь, пожалуйста - вы обязательно услышите, если только не
махнете рукой и не пройдете мимо. В конце концов, ведь это было так давно,
и где-то там, за небесами...
