плотно сомкнув веки.
По-моему, он был жив и здоров, и очень рад подвернувшемуся случаю
сохранить лицо и избежать боя.
На мгновение все замерло. И в наступившей тишине Найк-Рукошлеп
захохотал и вперевалочку прошел через весь помост, кривя вспухшие губы в
радостной гримасе.
- Лезь сюда, детинушка, - счастливым тенорком пропел Найк. - Давай
лапочку... вот, вот, умница...
И, когда Эйнар протянул ему руку, лже-карлик одним рывком выдернул
Мифотворца на помост, отошел на шаг назад и внезапно шлепнул Эйнара
ладонью по лицу.
Я понял, почему Найка прозвали Рукошлепом. Этой оплеухой можно было
опрокинуть статую.
Эйнар инстинктивно отклонился, и кончики узловатых пальцев Найка с
нестрижеными ногтями полоснули Эйнара по глазам.
Он схватился за лицо. Он закричал - и жуток был крик бывшего слепого.
А когда он отнял руки от лица - закричал я.
Глаза Мифотворца были целы. Они воспалились, налились кровавыми
прожилками, но - уцелели. И из багровой глубины глазниц Эйнара, не
любящего делать людям больно, довольно оскалилось боевое безумие
затаившегося до поры прошлого.
На помосте, перед ухмыляющимся Найком-Рукошлепом, стоял Эйнар Бич
Божий, не помнящий себя, и небо над ним заворчало и облизнулось длинным
огненным языком.
Найк больше не ухмылялся. Он на миг стал ребенком, затравленным
уродом из оплеванного, позорного детства, и волшебная сказка о героях
глядела на него в упор подлинным, кровавым взглядом.
А потом Эйнар сломал ему обе руки и позвоночник. И Найк умер. А на
помост кинулись вышибалы и бойцы предыдущих поединков, и все вместе
завертелись вокруг ликующего Эйнара.
Я вцепился в Гро, рвущегося туда, в гущу схватки, на помощь - но если
кому-то и требовалась помощь, то уж никак не Эйнару. То, что делал с
людьми неистовый Бич Божий - это было достойно легенд, это было
неповторимо, но это было дико.
До рези в желудке. До отчаяния. До спазм в горле.
Впервые я подумал не о героях мифов - несокрушимых и отважных - а о
сотнях несчастных врагов, попадающихся им под руку. И о том, что любой
герой - безумен.
- А-а-ах... - задохнулась толпа, и я осмелился поднять голову.
Перед Эйнаром, танцующим среди поверженных тел, обнаружился грошовый
придурок, ловчила по маленькой - Бычара Мах.
Буйвол Махиша, Предстоятель Инара-Громовержца. И небо зарычало во
второй раз. А Эйнар опустился на колени, ткнулся лбом Махише в живот, и
плечи гиганта дрогнули и обмякли.
Эйнар плакал. И кровь в мокрых глазах тускнела, размываемая слезами.
А Махиша все гладил его непокрытую голову и смотрел поверх толпы, в
грозовое небо, куда-то далеко, слишком далеко для всех нас.
Вот так они и стояли - Предстоятель и его Мифотворец.
А потом спустились с помоста и подошли к нам.
- Это я, Сарт, - сказал Махиша. - Это снова я. Пошли отсюда.
И мы ушли.
29
- Как волк, - произнес Махиша, глядя в пол и тяжело роняя слова, -
как волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу и уходит, зализывая
рану... Дом оторвал нас от себя и ушел, а мы остались - гниющий кусок
никчемной плоти - остались и поняли, кем мы были, и кем - стали. Мы,
считавшие себя отцами Дома-на-Перекрестке...
Таргил резко встал и отошел к окну.
- Крыша, - пробормотал он. - Крыша над миром. Крышка. Всем нам...
Махиша его не слышал. Предстоятель Инара сидел на табурете, обмякнув
всем своим грузным телом, и мне показалось, что невидимая крышка
навалилась ему на плечи неподъемной тяжестью, и вот-вот захлопнется.
- Великие Предстоятели, - с горечью усмехнулся Махиша, - владыки
Перекрестков... Дом порвал нас - пойми, Таргил, враг мой, брат мой! - Дом
прорвал во мне дыру, и я чувствую, как вера течет сквозь меня и изливается
в никуда... Раньше ярость толп сворачивалась во мне в тугой комок, и я был
- Я БЫЛ! - я вставал вровень с молниями Инара, и сказители пели песни; о,
какие песни они пели!.. А теперь я довольствуюсь крохами и счастлив, когда
отребье визжит при виде урода Рукошлепа! И не могу уйти с Зуботычихи,
потому что в других местах не найду и этих крох...
Я увидел, что Грольн заснул. Он привалился к Эйнару, и тот бережно
поддерживал голову юноши, а затем осторожно переложил его на единственную
кровать. Так они и замерли - один раскинулся на покрывале, другой
опустился на пол; палач Косматого Тэрча и убийца Найка-Рукошлепа,
Мифотворцы, уставшие, обессилевшие люди...
Я посмотрел на Эйнара, и он тихо улыбнулся мне. Ничего, мол, Сарт,
все в порядке, пусть мальчик поспит...
И я улыбнулся в ответ.
Потом я прикрыл глаза, и внезапно мне почудилось, что мы - я, Эйнар и
Гро - снова в Доме, в Доме-на-Перекрестке, в моей неменяющейся комнате;
Гро скорчился на лежанке, Эйнар сидит на полу, глядя на обугленный тюльпан
в знакомой вазе, а я опираюсь о косяк двери, и мне очень трудно стоять...
Себя я не видел, но откуда-то твердо знал, что мы вернемся в Дом, что мы
должны вернуться во что бы то ни стало, и уйти должны, и еще много чего
должны...
Все это было так глупо, и так страшно, и так неизбежно, что я замотал
головой, вцепившись ладонями в виски - пока глухой голос Таргила не вернул
меня к действительности.
И действительность понравилась мне ничуть не больше.
- Брось, Махиша, - Таргил ссутулился и стал еще меньше ростом, - не
время... Просто ты слишком долго прожил под крышей Дома, и Он успел
переварить тебя почти целиком. Я сбежал раньше вас, но я прекрасно
понимаю, что ты испытываешь сейчас. Со мной было так же. Кому, как не
тебе, Махиша-Предстоящий, знать, что дело не в вере и богах, а в людях и в
нас самих - потому что мы тоже люди...
Таргил говорил тихо, почти шепотом, и я вдруг сообразил, что он
просто боится разбудить спящего Гро. Предстоятель Хаалана опасливо
поглядывал на слегка дрожащие ресницы юноши-леера, а я вспоминал ночь в
Фольнарке, стилет под грудью Клейрис... О люди, воистину неисповедимы пути
ваши!
- Боги, вера... Нет, это не костыль, на который мы опираемся, чтобы
не упасть в пропасть зверя - это ключ, образ, помогающий собрать росу
чувств человеческих в НАШ кубок - собрать и затем вернуть волшебной
сказкой... Злость, свирепость - это все так, ерунда, пыль, но когда за
ними встает Бог - мы говорим: "Ярость". Влечение, похоть - грязь, пот и
сопение, но когда Богиня взмахивает своим плащом, мы падаем на колени и
шепчем: "Страсть"... Опаска, боязнь - одна улыбка Ахайри, Матери-Ночи - и
они превращаются в "Ужас". Бог встает над мертвецом, которого скоро сожрут
черви - и живые пишут слово "Смерть" с большой буквы. И непонятное знание
в руке божества оборачивается Тайной...
Таргил помолчал и жестко закончил:
- Мы, Предстоящие, пили нектар душ человеческих, когда они переходили
порог посредственности; мы копили его в себе и возвращали миру сверх
естественное; но, отказавшись отдавать - мы лишились имени Предстоящих и
стали вампирами человечества. Вспомни, Махиша, начало всего, вспомни Авэка
Эльри... В основе Дома лежали его голод и наша жадность, и Он в конце
концов пожрал и нас. Теперь мы остались в мире плоских бумажных людей, где
одна реальность - Дом-на-Перекрестке...
Ты поможешь нам найти остальных, Махиша?
- Да, - ответил Махиша, не отрывая глаз от пола. - Я помогу вам. Нет,
не вам - нам.
- А потом, - неумолимо продолжал Таргил, - потом ты сделаешь
неизбежное?
Махиша резко вскинул голову и почему-то посмотрел на меня. Он словно
увидел меня впервые, и я никак не мог понять, что происходит - но Махиша и
Таргил, по-видимому, прекрасно понимали друг друга.
- Да, - ответил Махиша-Предстоящий. - Я пойду до конца.
30
...И был день, и был вечер, когда я проклял прошедший день -
последний из той бешеной недели, в течение которой мы с Таргилом рыскали
вдоль излучины Хриринги, разыскивая следы Лайны-Предстоящей. Нас направил
сюда Махиша, но при этом он все время старался не встречаться со мной
глазами и под конец намекнул, чтобы я ехал один. Или, в крайнем случае, с
Таргилом.
Не знаю, почему, только я послушался Махишу, и мы выехали вдвоем,
погоняя купленных у хозяина двора Арх-Ромшит лошадей. Правда, примерно
через час я заметил в голубизне неба над собой черную точку, описывавшую
круги, и не удивился, когда возмущенный Роа свалился нам буквально на
головы и полдороги обзывал нас всякими нехорошими птичьими словами.
Но все по порядку, или хотя бы относительно по порядку. А порядок был
такой: редкие леса с колючими вечнозелеными деревьями, такие же редкие
хутора с хмурым и неразговорчивым населением и изматывающие попытки
разговорить хуторян и выжать из них хоть слово, способное навести на след
Лайны. Дважды Таргил натыкался на Перекрестки, но один из них не подходил
Лайне, а другой находился в труднодоступном месте, и люди там давно не
жили. И в конце недели, когда я уже готов был убить Махишу по возвращении,
нам встретилась та крестьянка.
Роа уже приучился во время таких разговоров сидеть где-нибудь на
ветке и помалкивать, не привлекая к себе лишнего внимания. Алиец лениво
клевал крупную шишку, сбивая чешуйки на плечи и платок полной круглолицей
женщины лет сорока - сорока пяти, с объемистыми корзинами в обеих пухлых
руках.
- Вы не из столицы, господа мои? - поинтересовалась почтенная
толстушка после того, как мы купили у нее абсолютно ненужную нам рыбу и
круг пористого козьего сыра.
- Из столицы, - подтвердил Таргил, я же только кивнул.
- И часто у вас в столице казни публичные вершат? - с милой улыбкой
осведомилась крестьянка. - Соседи говорили, что в неделю до пяти, а то и
шесть раз случается, - да врут небось, шиши языкатые...
Слюна в моем рту стала вязкой и горькой, и по спине пробежал зябкий
ночной холодок, хотя было еще не поздно.
- Бывает, - неопределенно пошевелил пальцами Таргил, словно затягивая
петлю на невидимой шее, и сам Предстоящий вдруг стал подозрительно похож
на заплечных дел мастера, ушедшего на покой в связи с возрастом. - Всяко
случается, хозяйка... А тебе-то что с того, в глухомани вашей? - или
курицу свою четвертовать собралась?
Похоже, что "глухомань" обидела нашу собеседницу.
- Да уж тоже не дегтем мазаны! Хриринга - место известное, отсюда
куда хошь - рукой доплюнуть, хоть до столицы, хоть куда... А спрашиваю по
делу, не просто так говорилом болтаю...
- Это что ж за дело такое? - я постарался состроить самую любезную
физиономию, на какую был способен, и, кажется, мне это удалось.
- На Черчековом хуторе ведьму жгут, - доверительно сообщила
крестьянка, сцепив руки под необъятной грудью и придвигаясь поближе. -
Думали, всех повывели, ан нет, об явилась одна... У старого Черчека коровы
уксусом доятся, младшенький его женился осенью, а детей до сих пор нету...
град, опять же, зачастил... А тут и шепнули знающие люди, что на Кроапской
пустоши черная одна жить стала, и ворожит по ночам. Вот парни Чековы ее и
вынули, порчу тощую, и теперь жгут под закат, возле елок, да не знают, как
оно положено, по правилам-то, чтоб заклятья на себя не накликать. Хотела я
остаться, посмотреть, только поздно уже, мужик мой драться станет, а мужик
у меня жилистый - все знают...
- Черчек далеко живет? - тихо спросил Таргил, и было в голосе его
что-то такое... этакое. - Хутор где лежит?
...Роа сорвался с ветки и метнулся вслед двум всадникам, горячившим
лошадей так, словно за ними гнались все демоны этого проклятого леса, и
