- Блистающие не дают, - услышал я внутри себя голос Единорога. - Мы
насилия не приемлем... во всяком случае, раньше. Попробуй грабитель с
голыми руками напасть на Придатка с Блистающим, да еще в Кабире - что
выйдет? А если ты и сам вместе с Блистающим - так и не станете вы ни на
кого нападать! Ну а бумагу поддельную написать или стянуть что - это
мелочи, люди и без нас управятся, мы о том и знать не будем... Зато когда
у ребенка человеческого с детства к Блистающему уважение, так он и
взрослый его на дурное дело не поднимет. И себя замарать побоится, и
клинок родовой...
Нет, я не во всем был согласен с Единорогом, но отчасти он прав. Для
насилия нужно оружие, или хотя бы понимание того, что насилие - уже само
по себе оружие... а Блистающие - это не оружие.
Но...
- Послушай, Единорог... чем, собственно, мы, люди эмирата и
Блистающие, отличаемся от шулмусов и Диких Лезвий? Тем, что они убивают, а
мы - нет? Так и мы способны на насилие... Ты слушаешь меня?
- Я слушаю тебя, Чэн. Продолжай.
- Я еще не все понимаю, но давай представим себе вот что... Гончар
делает горшок. Это его ремесло - делать горшки. Оно его кормит, ремесло
это, да и от горшка польза несомненная - можно продать, можно воды налить,
можно еще что-нибудь. Ремесло гончара - горшки делать, ремесло садовника -
выращивать айву и персики, ремесло ткача - полотно ткать... а ремесло
воина? Шулмуса или Дикого Лезвия?! Что делает воин?
- Убивает, Чэн. Воин - убивает. Умело и быстро.
- Зачем?
- Чтобы выжить самому. Ремесло воина - умная ярость.
- Да. Умная ярость. Чтобы убить - и выжить. И взять себе имущество
убитого, или его женщину, или его коня - но не это главное. Главное -
чтобы выжить самому. И поэтому сколько ни называй это убийство доблестью,
умением, подвигом или подлостью, или еще чем - важно, что это тоже
ремесло. Ему учат, им сохраняют жизнь, им отнимают жизнь, оно приносит
пользу, им можно торговать, у него свои тонкости и навыки...
- Да, Чэн. Это ремесло. Как гончар делает горшок - так воин убивает.
- А когда гончар делает не горшок, каких множество, а вазу?
Единственную в своем роде? Каких до него не делал никто и никогда?! Если
он неделями ломает себе голову над формой завитка на середине ручки этой
вазы - хотя житейской пользы от этого завитка никакой?!
- Это искусство, Чэн. Не ремесло, но - искусство. Не польза, но -
радость.
- А если воину плевать на жизнь и на смерть, если нет врага и нет
ярости, а есть он сам и его меч, и отблески движущегося просто так, без
житейской цели и пользы клинка чертят в ночном небе диковинный узор, и
ноги танцуют, не касаясь земли, а кисточка на рукояти описывает спираль,
ведущую в бесконечность, и нет пользы, а есть радость, и ты - это меч, а
меч - это ты, это мир, это небо и перехлестывающее через край бренной
плоти сознание бессмертия...
- Это искусство, Чэн. Это мудрая радость творчества, когда мы равны
Творцу. Это шаг от ремесла к искусству, это два берега одного ручья -
умная ярость воина-ремесленника и мудрая радость воина-творца. Это шаг от
Дикого Лезвия к Блистающему, от пользы к красоте, от тела к душе!
- Да, Единорог. Есть состояние боя - и состояние Беседы. Есть враг -
и со-Беседник. Ярость схватки и радость творчества. Бушующее пламя и
невозмутимая водная гладь. Гордый Масуд и мудрый Мунир, огонь и вода... И
когда мы творим Танец Меча - мы впитываем в себя чужую ярость и гнев этого
мира, но переплавляем их в себе, как руду в горне, и удары наши быстры,
они кажутся смертоносными, и торжествующий крик решающего движения
заставляет зрителей вздрогнуть и затаить дыхание...
- ...и мы уподобляемся смерчу, сметающему все на своем пути - но
внутри мы спокойны и радостны, мы невозмутимы, и смерч наш никому не
приносит вреда, ибо нет в нас злобы и гнева, они расплавлены и отлиты
заново в форме Блистающего, и зрители...
- ...и зрители чувствуют это, потому что они такие же, как и мы, они
способны со-чувствовать, со-переживать, быть со-Беседниками! А если нет...
- ...а если нет - они смотрят на нас со страхом и уважением, и
помыслы убить нас умирают в них, не родившись... потому что огненные ручьи
их злобы, их гнева и ярости влились в наше море, впитались в нашу душу, и
бесследно растворились в нашем спокойствии...
Вот почему в Кабире не мог объявиться хромой табунщик-убийца! И
злоба, и страх, и ярость - все это с рождения свойственно и человеку, и
Блистающему, но нас с малолетства учат обуздывать эти чувства,
перемалывать их на внутренней мельнице спокойствия, проходить путь от
ремесла к искусству и, минуя кровавую битву, творить Беседу. А если мы
молоды и еще не способны до конца постичь тайну сотворения воинского
искусства - нам помогают другие, более мудрые, более спокойные, дальше
прошедшие по Пути Меча. Все вместе, мы сделали этот шаг от орд Диких
Лезвий и диких завоевателей к Блистающим и людям.
И этот шаг тоже был искусством.
А здесь, в Шулме, в нашем прошлом, ремесло по-прежнему остается
ремеслом, умелое и быстрое убийство остается залогом собственного
выживания, и боевая ярость кипит, не переплавляясь в душах неродившихся
мастеров, и брызги этой лавы солоны и багровы...
Но тогда мы - мы, кабирцы, дети эмирата - неужели волею судьбы мы все
отступили на шаг назад, попросту вернувшись к кровавому ремеслу?
Хороший вопрос.
Есть ли на него хороший ответ?
Я чувствовал, что ответ уже брезжит где-то на краешке моего сознания,
и попытался ухватить его за вихор, не дать ускользнуть - и не дал.
Ответом была стена.
Стена, тупик, в который уперлись мы - и люди, и Блистающие эмирата.
Мы отточили до почти немыслимого совершенства лезвия клинков и Мастерство
Контроля; Беседы наши стали изящны и молниеносны, а мы сами - учтивы и
беззаботны; мы наслаждались жизнью и своим искусством, мы забыли о истоках
- грязных, кровавых, но человеческий ребенок тоже рождается в крови и
стонах, а Блистающий - в огне и грохоте...
И мы действительно разучились убивать. Мы отсекли эту часть бытия - и
я утверждаю, что это плохо, какими бы ужасными не показались мои слова.
Потому что настал день, когда искусство столкнулось с насилием, и не
смогло противостоять ему - мертвый Шамшер в пыли, моя отрубленная рука на
турнирном поле, Друдл и Детский Учитель в проклятом переулке!
Чистое Искусство отвергло Ремесло, из которого когда-то родилось,
потом попросту забыло о существовании предка - и поплатилось за
забывчивость.
Тусклые и батиниты были неправы и правы одновременно; так же,
наверное, как и мы.
А сейчас... сейчас мы умеем убивать. И умеем не убивать. Мы не
всемогущи, и силам нашим есть предел, но мы способны выбирать, и дело не в
ремесле и искусстве, не в жизни и смерти, а в выборе, который наш и только
наш.
В свободном выборе.
В выборе между огнем Масуда и водой Мунира.
- Выбор... - задумчиво произнес Обломок, о котором я совершенно
забыл, как и о том, что поглаживаю его рукоять рукой аль-Мутанабби. -
Сделать шаг вперед, отказаться от ремесла и убийства, обретя искусство и
радость... А если сделать еще шаг? От искусства - куда? Что - там? Там,
где, быть может, все сливается воедино, где нет ни жизни, ни смерти, ни
убийства, ни отказа от него...
Что - там?
Ремесло.
Шаг.
Искусство.
Шаг.
Что дальше?
Сумеем ли мы сделать этот шаг? Или мы уже шагнули, сами того не
сознавая?
Еще один шаг по Пути.
Пути Меча.
24
- Щепоть сушеной травы чимук, два очищенных корешка-сухороста,
полгорсти толченой желтуницы, топленое масло...
- Ты запомнил все с первого раза? - шаман удивленно глянул на Коса. -
У тебя хорошая память. Почти как у меня.
- Я не запомнил, - в свою очередь удивился ан-Танья. - Я записал.
И продемонстрировал шаману свои записи.
Слово "записал" Кос произнес по-кабирски, поскольку по-шулмусски его
не знал. Как, впрочем, и я. Но шаман догадался.
- Записал? - повторил Куш-тэнгри по-кабирски. - Вот этими значками?
Все, что я говорил? Да?
Кос утвердительно кивнул.
- Говорящие знаки, - задумчиво протянул Неправильный Шаман, почесывая
кончик своего внушительного птичьего носа. - Знаю. У нас тоже есть. Но
другие. Ими нельзя записать то, что я говорил. Только самое простое. Пять
дюжин воинов ушли в поход. Вернулись три дюжины и еще два. Сожгли стойбище
маалев. Вот такое. Ваши знаки разговорчивее наших. Потом научишь.
- Научу, - охотно согласился Кос, а я вдруг обратил внимание, что при
разговоре с шаманом ан-Танья держится особо предупредительно и
безукоризненно-вежливо. Стараясь не смотреть в глаза.
Ну, тут я его понимал...
- Научу, - повторил Кос и помахал в воздухе своим листком. - А вы
что, все это дословно помните? Я имею в виду - вы, шаманы?..
- Конечно, - равнодушно бросил Куш-тэнгри, подумал и уточнил. - Мы,
шаманы. Воины не помнят. У воинов ветер в голове. Все слова выдувает. А
нас с детства учат видеть и помнить. Или помнить и видеть. Вот...
Он мельком покосился на кучку ориджитов, отправившихся под
предводительством Коблана обустраивать походную кузницу; покосился и тут
же отвернулся.
- Сколько человек? - резко спросил шаман.
Как кнутом хлестнул.
Кос, тоже сперва глянувший в ту сторону, а потом снова воззрившийся
на Неправильного Шамана, задумался, стараясь не поворачивать головы к
ориджитам.
- Восемь, - неуверенно заявил ан-Танья. - И Коблан с Тохтаром.
- Семь, - отрезал шаман. - Семь ориджитов, ваш кузнец и хитрец
Тохтар. Кто из них в шапках, кто - без?
Кос замялся.
- Ладно, - смилостивился шаман. - Пусть будет не кто. Пусть будет -
сколько. Сколько шапок на девятерых людях?
- Пять, - буркнул Кос.
По-моему, наобум.
- Три, - подытожил шаман, и мне даже не захотелось его проверять. - У
кого из девятерых волосы на уши падают, а у кого назад зачесаны?
Ан-Танья только руками развел.
- У кузнеца вашего волос курчавый, уши наружу торчат, - начал
Куш-тэнгри, - у Тохтара волос мало, а вот уши закрыты; трое детей Ориджа
конские гривы отрастили, скоро не то что ушей - глаз видно не будет... еще
трое волосы ремешком повязали и назад забросили; один - плешивый. Совсем.
Дальше будем или хватит? Да?
- Хватит, - в один голос сказали я и Кос.
- Шаман должен не смотреть, а видеть, - наставительно заметил
Куш-тэнгри. - Шаман не запоминать должен, а помнить. Иначе он - плохой
шаман. Жизнь понять не сможет. Пропажу найти не сможет. Судьбу узнать не
сможет. Предсказать ее не сможет. Ничего не сможет. Такой шаман - и не
шаман вовсе.
Кос понимающе кивнул, а Я-Единорог подумал: "Предсказывать. Судьбу
узнавать. Гуси, камешки, волосы... глаза твои ненасытные. И вообще - как
он узнал о моем прибытии? Как в степи нашел?"
Похоже, Куш-тэнгри мог многое такое, о чем мы понятия не имели. И это
в Шулме, в дикой Шулме, где жизнь не стоит и треснувшей чашки! Крылось в
уменьи шаманском нечто, связанное с шагом от ремесла к искусству, с
яростью и радостью, с выбором между Масудом и Муниром...
И Я-Единорог еще подумал, что дело, наверное, не в памяти, остроте
зрения или каких-то особых навыках (хотя и в них тоже), а в состоянии
души, позволяющем сливаться с происходящим. Мы ведь тоже в состоянии
Беседы успеваем многое, чего в обыденной жизни и заметить-то не успели!
- Будем говорить, Куш-тэнгри? - спросил я.
