- ...и пришел Куш-тэнгри в ставку Джамухи через день после большого
курултая, где был вручен Восьмирукому бунчук гурхана о семи хвостах, -
вернул меня к действительности голос Асахиро. - А когда предложил шаман
Восьмирукому пророчествовать о судьбе владыки, то сперва согласился на это
Джамуха, но после жестоко посмеялся над служителем Безликого!..
Я вновь ощутил в себе ищущий мрак взгляда Куш-тэнгри, проникающий в
заповедные глубины души темный клинок, идущую по следу памяти тварь...
Нет, непохож был щуплый шаман на человека, над которым можно просто так
посмеяться, да еще и жестоко!
Во всяком случае, сделать это безнаказанно.
- Во время обращения к Безликому вынимает воин из ножен свой клинок и
держит его за рукоять, стоя у начала, а шаман Ур-калахая берется за
лезвие, становясь у завершения. И смотрят потом воин и шаман, исток и
исход, в глаза друг другу, пока не перестают видеть земное, прозревая
ткущееся на небесах.
Асахиро говорил медленно и певуче, и я слышал его, степь да ровный
перестук копыт.
- Только на этот раз не взглянул Джамуха в лицо Куш-тэнгри. Едва
пальцы шамана сомкнулись на мече гурхана, как рванул Восьмирукий Чинкуэду,
Змею Шэн, к себе и разрезал шаману ладонь до кости. И смеялся гурхан -
дескать, не тягаться Безликому с Желтым Мо, как мясу шаманскому не
тягаться с отточенной сталью, и никому из смертных не дозволено провидеть
судьбу Джамухи! Смеялись воины, стоявшие вокруг, но невесел и угодлив был
их смех, а шаман прошел сквозь смех и позор, не зажимая раны, и ладонь его
ухмылялась алым ртом. Дик и страшен был взгляд Куш-тэнгри - настолько
страшен, что трое воинов, не успевших вовремя отвернуться, умерли через
день в муках...
Асахиро резко замолчал, потому что неспешно трусившая впереди
лошаденка шамана как-то незаметно повернулась мордой к нам, а хвостом к
священному водоему - и спустя совсем немного времени Куш-тэнгри уже снова
был рядом со мной.
Я готов был дать голову на отсечение, что шаман не мог слышать
рассказа Асахиро, а если и слышал, то ничего не должен был понять - но
шаман, ничего не сказав, протянул ко мне худую правую руку ладонью вверх.
Ладонь пересекал вспухший белый шрам. Он тянулся почти вплотную к
линии жизни, обрываясь у запястья, словно кто-то хотел начертать новый
жизненный путь Неправильному Шаману, но сделал это грубо и нерадиво.
Новый путь... но не Путь Меча, а путь, проложенный мечом. Шрам,
оставленный злой насмешкой и необходимостью всегда и во всем доказывать
свое превосходство.
Одуряюще-терпкий запах степи, тронутой осенним увяданием, вдруг
ударил мне в голову, отчего окружающий мир стал до боли, до головокружения
реальным, став миром, где приходится жить всерьез, жить однажды и
навсегда, или не жить вовсе...
Ладонь Куш-тэнгри сжалась в кулак, сминая шрам.
- Служители Ур-калахая не проливают чужой крови, - сурово сказал
Неправильный Шаман. - Нигде и никогда. Но это не мешает нам проливать
свою.
Вокруг нас была Шулма.
В нас была Шулма.
А передо мной на нелепой лошади, одетый в нелепый халат, сидел Кабир.
Я-Единорог пристально смотрел на человека, в котором жил Кабир, на
человека, чье время и место остались у меня за спиной, в прошлом, в моем
прошлом и его будущем; на человека с серебряными волосами, который не
проливал чужой крови.
- И поэтому мы не носим оружия, - закончил Куш-тэнгри.
- А мы носим, - отозвался я, думая о своем. - Мы носим. Но еще совсем
недавно мы тоже не проливали чужой крови. Только свою.
Асахиро еле слышно застонал.
- Это невозможно.
- Это возможно.
- Где? - спросил Куш-тэнгри. - В Верхней Степи? В раю?
- В раю, - грустно согласился Я-Единорог.
23
...Желтый бог Мо сидел на самом краю своего священного водоема и,
закусив верхними клыками оттопыренную нижнюю губу, задумчиво глядел
куда-то вдаль.
Бог грустил. Наверное, оттого, что был не очень-то похож на меня. Или
это я был не очень-то похож на него. Только я уж от этого никак не
грустил.
Хотя отдаленное сходство все-таки наблюдалось.
Разумеется, у меня отсутствовала всякая саблезубость, просто и
незамысловато выпирающая наружу. Да и голова моя, надеюсь, не в такой
степени напоминала змеиную. Взгляд... вот за взгляд не поручусь. Возможно,
в какие-то моменты у меня тоже бывает такой взгляд - пустой, цепкий и
холодный, от которого становится зябко и пасмурно в самый жаркий день, и
хочется куда-нибудь спрятаться, а спрятаться некуда. Да, наверное, бывает.
Но редко. И хорошо, что я сам этого не вижу.
Шишковатый гребень? Если и смахивает на шлем, то весьма отдаленно.
Равно как и складчатый плащ Мо - на мою марлотту. А телосложение у Желтого
Мо завидное, в полтора меня будет, хотя это и не так существенно... Чешуя,
подобная панцирю? Тут все сходится, у меня почти то же самое - доспех,
подобный чешуе. А руки у Мо и впрямь как две латные перчатки! И длиннющий
указательный палец на правой, направленный в глубину священного водоема.
Длиной как раз с Единорога... А на левой лапе-ручище большой палец отведен
в сторону, и указательный - тоже длинней обычного, но не так, как на
правой - небрежно устремлен вверх. Весьма, весьма смахивает на Обломка...
- Вылитый, - буркнул Дзюттэ.
- Похож, - согласился Единорог.
- Угу, - кивнул я. - Хотя... вы это о ком?
- Я о тебе, - заявил Дзю в пространство.
- И я о тебе, - с той же неопределенностью отозвался Единорог.
- И я о тебе, - решил не нарушать единогласия я.
И мы замолчали.
А еще Желтый Мо был почему-то не желтый, а зеленый. Зеленоватый. С
некоторой желтизной. Желтоватый с прозеленью. Или все-таки желтый?!
Я поморгал и решил, что, в конце концов, это не мое дело. Хотя статуя
очень выразительная. Впечатляет. И работы превосходной. Ох, сомнительно,
что ее ваял какой-нибудь скульптор-шулмус. Этот бы наваял... Но если не
шулмус - то кто? Еще одна загадка. Которую я разгадывать не буду. Не до
того сейчас. Да и как ее разгадаешь? Разве что у самого Мо спросить:
"Здравствуй, приятель, это я, Асмохат-та, то бишь твое последнее земное
воплощение! Позволь спросить, дорогой..."
Не позволит, небось...
Мы приблизились к самому краю водоема и с некоторым трепетом
заглянули внутрь. Вода слегка рябила, но была достаточно прозрачной, чтобы
не скрывать дна - и на дне водоема, в грязном иле, лежали гнилые и ржавые
останки Блистающих.
Десятки - если не сотни.
Это была огромная могила.
Мы стояли, держась за руки и рукояти, - Я, Единорог и Обломок - и
участь тех, кто не захотел отказаться от сути и призвания Блистающего,
казалась нам в тот миг едва ли не лучше собственной.
А потом я повернулся и, по-прежнему не говоря ни слова, направился к
ближайшему шатру, где меня уже ждал Куш-тэнгри, Неправильный Шаман.
Когда я сел прямо на землю рядом с шаманом, тот словно и не заметил
этого. Не дрогнули полуприкрытые веки, дыхание не всколыхнуло грудь, и
неведомые дали, по просторам которых блуждал сейчас серебряноволосый
шаман, не отпустили его обратно. Он был - там. А я - здесь. Я сидел и
смотрел. На большие бурые шатры, похожие на гигантских животных в
выцветших после линьки шкурах. На чахлые деревца с удивительно-яркой
зеленой листвой и на желто-серые колючие кусты, растущие по соседству. На
моих спутников, разбивавших лагерь неподалеку от бурых шатров - обиталищ
шаманов Безликого, служителей Ур-калахая.
Я сидел и просто смотрел.
Водоем Желтого Мо находился в низине, окруженной невысокими пологими
холмами. Здесь проходила граница двух степей. Юго-восточнее, там, откуда
мы пришли, простиралась степь, в немалой мере обожженная дыханием Кулхана.
А северо-западнее начиналась степь свежая, вспененная горьким ветром, та
степь, увидев которую, я понял - вот она, Шулма. Вот здесь живут племена
шулмусов, пасут свои неисчислимые табуны и стада, спорят о воинской
доблести, совершают набеги друг на друга... И еще где-то там есть великий
гурхан Джамуха Восьмирукий.
Мой любимый внук.
И прямая короткая Чинкуэда, Змея Шэн.
...Здесь проходила еще одна граница. Она незримо тянулась по гребням
холмов, окружавших священный водоем. Внутри этого круга властвовали боги.
И все, кто входил в этот круг, попадали под их защиту.
У священного водоема не проливалось крови.
Здесь был малый Кабир.
"Здесь Шулма, - с упреком бросил Единорог. - А в водоеме гниют трупы
моих братьев."
"Извини, - склонил голову я. - Ты прав. А я не прав. Просто мне очень
хочется домой..."
"Да, Чэн. И мне."
И все-таки мы находились внутри круга, хотя предпочли бы до конца
дней своих оставаться снаружи.
И подальше.
Я невольно обвел взглядом границу священного места и повернулся к
Куш-тэнгри, услышав слабый мелодичный перезвон побрякушек на его халате.
Шаман уже возвратился из своих непонятных внутренних странствий и
теперь глядел на меня.
- Будем говорить, Асмохат-та? - спросил Куш-тэнгри, Неправильный
Шаман. - Да?
Его привычка после почти любого вопроса спрашивать еще и "Да?",
словно собеседник и без того не ответил бы, поначалу раздражала меня, но
здесь, в тени плаща Желтого Мо, то ли я стал терпимее к повадкам
Куш-тэнгри, то ли его "Да?" стало мягче и естественней.
- Будем, - согласился я.
- Будем, - в один голос подтвердили Единорог и Обломок.
Но их шаман не услышал.
Он просто слегка вздрогнул, встал и направился к шатру.
Не оглядываясь. А я перед тем, как последовать за ним, махнул рукой
случившемуся неподалеку Косу - чтобы тот подошел и помог мне снять
панцирь.
И без божественного вмешательства ясно - чем-чем, а доспехом
аль-Мутанабби мне Неправильного Шамана не удивить.
Да и не собирался я его ничем удивлять.
В шатре царил сумрак; расположенный в центре очаг не горел, но тепло
от него еще сохранялось. Только сейчас я почувствовал, что снаружи было
отнюдь не жарко.
Осень, однако... пора привыкать.
Мы опустились на ворсистую кошму друг напротив друга, и я
выжидательно уставился на Куш-тэнгри. Смотреть ему прямо в глаза я до сих
пор немного опасался, смотреть ниже было бы неудобно - еще решит, что я
ему в рот заглядываю - и я перевел взгляд вверх, туда, где высокий гладкий
лоб шамана переходил в зачесанную назад гриву его странных волос.
Куш-тэнгри слегка улыбнулся - дрогнули уголки губ, наметились ямочки
на впалых щеках без малейших следов растительности, раздулись ноздри
орлиного носа... и маска дикого безумного скульптора превратилась в
довольно-таки располагающее к себе лицо.
- Это у меня с рождения, - сказал он, тряхнув серебряной копной и
явно неправильно истолковав мой взгляд. - Просто тридцать три зимы тому
назад у женщины из племени чиенов-овцепасов родился седой ребенок. А
мудрые старейшины решили, что это не к добру, и маленького Куша бросили в
степи. Спустя два с половиной года меня подобрали младшие шаманы
Ултая-лекаря. Говорят, меня выкормила волчица... Не знаю. Не помню. А
врать не хочу. Ултаевы целители осмотрели ребенка, который визжал и
перекусал половину из них, и обнаружили все восемьдесят четыре признака
будущего служителя Ур-калахая. Вот с тех пор я и живу здесь. А из-за волос
прозван Неправильным Шаманом. И не только из-за волос. Так и стал из
просто Куша - Куш-тэнгри.
Он вольно потянулся, хрустнув суставами, и закинул худые жилистые
руки за голову. Отчего стал удивительно похожим на моего прежнего знакомца
