-- Пожалуй. И все равно Мазиле свой уголок для работы выделяем. А
возить меня будет... будет меня возить...
-- Кубика возьми, -- вмешался в разговор Червончик, -- он классно тачку
водит.
-- Мотором управлять -- это еще не все, голова хоть небольшая -- а
нужна! Есть у него голова, а в ней мозги?
-- С мозгами слабовато, это верно.
-- Ну так и заткнись. Лезет тут не вовремя с советами своими. Когда я
попрошу у тебя совета, тогда и раскрывай хайло. Понял?
-- Понял, понял. Что ты сразу заводишься-то? Я же как лучше хотел.
-- Магомет меня будет возить. Фред, есть у него права? -- обратился он
к Боцману.
-- Полно. Даже настоящие имеются. И вод....
-- Ну и ладушки, на том и порешили. Совещание окончено. Всех благодарю,
но никого не задерживаю, друзья мои.
"Друзья" в момент собрались и вымелись из кабинета. Патрик остался, но
Дядя Джеймс воспринял это как должное, он любил, когда позволяли
обстоятельства, иметь его под рукой.
-- А что твой Малек?
-- В больнице, я думаю, где еще.
-- В больнице? -- удивился Дядя Джеймс, знавший эту историю не хуже
Патрика. -- А с каким диагнозом, и давно ли?
Патрик терпеливо напомнил ему обстоятельства дела.
-- Так он в больнице, или ты думаешь, что он в больнице?
-- Его, считай, в одних трусах и футболке в больницу отвезли, а Марго
пообещала к выписке привезти его вещи. Куда он без них уйдет?
-- Да, вредным оказался парнишка. Ну что, отпустим его с миром или как,
а, Патрик?
-- Ты в смысле, что может рассказать чего не надо? Дак он и не знает
толком ничего.
-- Не уверен. Навести его. Да, навести, переговори, то да се, успокой.
Я узнавал: выписка через три дня. Уберешь его через пару дней -- и поглубже
в залив, вместе с вещами. Был и убежал. Куда -- кто его знает. Понял?
Патрик поежился:
-- Может, не я его... Он ребенок все-таки... Стыдновато как-то...
-- А кто -- Марго? Лишний звон ни к чему. Какие мы чувствительные!
Ребенок! Все. Скажи, чтобы запрягали, на рынок прокатимся, а потом
пообедаем, -- сегодня мамаша нас кормит, настряпала -- пальчики оближешь.
Уже довольно ощутимо припекало солнце, превращая вчерашний снег в
грязную, темную коросту вдоль тротуаров, из которой то там, то сям
высовывалось собачье дерьмо. Патрик рассчитался с таксистом и вышел у самой
больницы. Просторная кожаная куртка была по-весеннему распахнута, ствол
пришлось передвинуть за спину, головного убора он не носил даже зимой, если,
конечно, по работе не требовалось, одна рука была свободной, на всякий
непредвиденный случай, в другой был сверток. Безымянная пичуга на черном
тополе верещала так звонко и так весело, что Патрик даже улыбнулся ей и
попытался подсвистнуть, но та лишь презрительно глянула на него диким
круглым глазом, перепрыгнула на соседнее дерево и продолжила свои рулады.
В палате, темной, вонючей и переполненной, Гека не оказалось. Пожилая
добродушная нянечка, неизвестным чудом сохранившая человеческий облик в этом
сортире, охотно объяснила Патрику, что искать его нужно на территории, где
он пропадает все дни. Она даже показала -- куда, и Патрик отправился на
поиски.
Территория представляла собою здоровенный кусок земли, оборудованной
под парк, и принадлежала городу. Без приличного финансирования и хозяйского
догляда парк превратился в нечто среднее между свалкой мусора и кладбищем
старых сгнивших деревьев. По форме он был почти правильным прямоугольником с
пропорциями государственного Бабилонского флага -- 3:2. Доступ к восточной
(узкой) стороне ограды преграждался бессмертной лужей с болотно-помоечным
запахом, которая, в зависимости от погоды, могла стать меньше или больше, но
не пересыхала никогда. Однако непосредственно перед оградой оставалась
возвышенная сухая полоса парка, неровной шириною метров пятнадцать-двадцать,
а длиною -- на всю сторону, примерно полтораста метров. Чтобы добраться
туда, Геку приходилось как белке прыгать с камушка на камушек, на поваленный
ствол, на кирпич и так дальше, пока не начиналось сухое место. Он полюбил
сбегать сюда от невыносимой скученности больничного бытия, где под
бесконечную трескотню репродуктора ели, воняли, спорили о большой политике и
о месте у окна, выписывались и помирали никому не нужные больные. Геку в
тягость было выслушивать глубокомысленные рассуждения соседа,
пенсионера-эпилептика, о том, что "Линь Бяо, видать, попарывал "товарища"
Цзян Цин, не без того..."; он набрасывал поверх больничной пижамы фуфайку,
которую выцыганивал у мягкосердечной бабки Клары, у нее же брал галоши прямо
на босу ногу и -- после завтрака и до обеда, после обеда до ужина --
болтался в парке, чаще всего здесь. А отсюда, сквозь узорную металлическую
ограду, открывался вид на реку, на старинную крепость, что раскинулась
левее, на противоположном берегу, полускрытая разводным мостом, на телебашню
и на голубые минареты в мусульманском крае. И прохожие случались редко в
этих местах, и было здесь спокойно.
Кормили в больнице скудно и невкусно, гораздо хуже, чем у Мамочки
Марго, но намного лучше, чем на зоне. И всегда почти можно было взять кусок
хлеба на добавку. Гек поначалу отказывался спрашивать допкусок (на зоне
такое -- неправильно), но потом -- решился (не для себя ведь). Дело в том,
что он познакомился с полубродячей собакой, обитательницей окрестных свалок,
которая в компании таких же шавок кормилась возле больницы. Однажды он отбил
ее, хромую, от более сильной и злобной бестии, и Плешка (так он ее прозвал)
была ему благодарна за это и всегда виляла ему хвостом. А он приносил и
скармливал персонально ей кусок хлеба. Иногда хлеба или чего другого добыть
не удавалось, но Плешка на это нисколько не обижалась -- она знала жизнь,
либо шла добывать дальше, либо пристраивалась возле Гека и вместе с ним
грелась на солнышке. А он чесал ей за ухом и даже разговаривал с ней, гордый
тем, что она выделила его из остальной человеческой стаи и не боится и любит
его.
Патрик увидел его издалека. Гек соорудил себе сиденье из овощного ящика
и, обхватив руками колено, глядел на льдины, лениво ползущие вдоль берега.
Пегая собачонка с пролысиной на спине сидела рядом и тоже, казалось,
наблюдала за бесконечной чередой рыхлых плит нерастаявшей воды. В больнице
Гека варварски обстригли под ноль, и теперь уши его, от природы
оттопыренные, выглядели еще больше и малиново светились, пропуская сквозь
себя солнечный свет. Так сидели они, мальчик и собака, молчали, думали думу
-- каждый свою. Но оба при этом чувствовали, что они -- вместе, и их душам
было от этого хорошо.
Плешка рассерженно затявкала, Гек обернулся. Патрик. У рыжего было
какое-то странное выражение лица, непривычное, но Гек все равно испугался.
Он спокойно смотрел на Патрика и, стараясь не вилять взглядом, пытался
боковым зрением нащупать под ногами что-нибудь -- кирпич, прут железный,
стекла кусок... Он всякое повидал на зоне и попадал в переделки, но такую
чудовищную смерть-машину, как этот Патрик, видеть ему еще не доводилось. И
дело не в том, что он уже взрослый, а Гек пацан, -- нет. Все его
общепризнанное умение и опыт в драках, которыми Гек втихомолку гордился,
ничего не стоили перед этим типом. От осознания своей беспомощности тело
наливалось слабостью, падала воля к сопротивлению, а ничего пригодного так и
не попадало в поле зрения. Он кивнул Патрику и, стараясь, чтобы голос не
дрогнул, первый заговорил:
-- По мою душу явился, да? Заканчивать меня пришел?
Патрик вдруг смешался от этого печального спокойствия:
-- Да ты что... Как раз наоборот, проведать пришел. Бутербродов принес.
Тут и с мясом холодным, и с колбасой. На-ка, Марго готовила и привет
передавала.
Повисло неловкое молчание. Гек прикинул про себя, сдержанно
поблагодарил и взял пакет из рук Патрика. Плешка продолжала облаивать
дерзкого незнакомца.
-- Да отвяжись ты, подлюка! -- Патрик, опасаясь за свои брюки,
попытался пинком отбросить от себя Плешку, но зацепил только краем ботинка.
Плешка взвизгнула и мгновенно спряталась за Гека, в полной уверенности,
что тот и сейчас отлупцует ее обидчика.
-- Ты зачем ее пинаешь, падла?! -- Глаза Гека налились бешенством и
ненавистью. -- Что она, жить тебе мешает?! Ах ты... Ведь она такая маленькая
против тебя! Она...
"Ты и сам невелик", -- внезапно подумалось Патрику, и горло его опять
перехватило спазмом.
-- Извини, ей-богу! Машинально, знаешь, получилось. Просто я с детства
собак боюсь, потому что меня маленького покусала одна, -- стал на ходу врать
Патрик, -- даже таких маленьких боюсь. Я не со зла, честное слово!
Гек уже взял себя в руки и только повторил, тоном ниже:
-- Она маленькая... Я ее тоже угощу?
-- Конечно, пусть порадуется. Да ты и сам поешь. Как у вас тут? Чем
лечат?
-- Первые три дня уколы в задницу, а потом -- ничего, даже градусник не
ставили. Послепослезавтра, говорят, выписывают.
-- Марго тебе вещи завезет. Она у тебя в комнате лично пыль вытирает.
-- Да откуда там пыль возьмется, тряпок-то нет почти и окна наглухо
закрыты.
-- Джеймс велел, чтобы тебе за весь месяц заплатили по полной.
-- Ладно. Хорошо бы, конечно... Если надо -- отработаю, без вопросов.
(Гек решил сразу после выписки рвануть на хавиру к Забу, отсидеться, потом
ломануть чего-нибудь пожирнее -- и на север, к теплому морю, всю жизнь
мечтал. Только вот как Плешку оставить... Или с собой взять?)
-- Я тогда психанул не по делу, не учел, что ты еще... гм... Малек. Но
ты ведь сам нарывался, вспомни, как дело было...
Патрик заметно волновался, смотрел в сторону, и Геку почему-то стало
его жаль. Плешка слопала толстенный бутербродище с маслом, с полукопченой
колбасой, а теперь удовлетворенно чесала бок задней здоровой лапой.
-- Да помню. Не все, правда... Р-раз -- и тут очнулся. Ну, я же тебе
первый жоржа крутанул... -- Гек поднял глаза на Патрика и тронул того за
рукав. -- Ты пойми... Я не против у тебя учиться -- есть чему, -- но мне
нужно знать: приседать -- зачем? Бить -- почему на выдохе? Ну что я, корова
на веревке -- идти без разбору, куда ведут? Я ведь всего-то хотел, чтобы ты
объяснил толком -- не только как, но и почему нужно вот так именно
делать-то? Если тебе не хочется секреты раскрывать, то лучше я и учиться не
буду, потому -- неинтересно. А у тебя так не бывало?
-- Как?
-- Ну, чтобы хотелось... разобраться, вникнуть, понимаешь?
-- Понимаю... -- неуверенно ответил Патрик. -- Ну, хочешь, я попробую
объяснить -- что к чему. Только не сегодня.
Гек заулыбался -- и Патрик осознал вдруг, что впервые видит его улыбку
и что перед ним действительно мальчишка, ровня младшему сыну Германа, только
тот -- из другого, более уютного мира...
Патрик, обещая, так смешно наморщил лоб, что Гек не сумел удержать
улыбку: а этот рыжий и впрямь ничего себе, тоже человек, и Плешка на него
уже не рычит...
-- А Дудя точно на меня баланы не катит?
-- Ну что ты! Поначалу возникал, да и то совсем немного. У него сейчас
других забот полно: даго, подонки итальянские, то и дело норовят пакость нам
сделать. Даже доносами в лягавку не брезгуют. Ну и мы им даем закурить.
-- Даем прикурить.
-- Что?
-- Правильно говорят -- даем прикурить.
-- Ты прямо как Дядя Джеймс: он у нас всех грамматике учит. Имеет такой
бзик в голове. Мазила рассказывал: у Дуди книга в столе -- затрепанная
такая, он ее, бывало, все читает, читает. Все думали -- Библия. А он как-то
