Константинополе и "некоторых других местах " она навестила
свою семью, ненадолго остановившись в Одессе. В 1872-73 годах она
ездила с фортепианными концертами по Европе под именем "Мадам
Лаура". Согласно утверждению своего кузена, графа Витте, она
какое-то время дирижировала придворным хором короля Сербии Милана.
Доктор Корсон говорил: "Моя мать рассказывала, что Е.П.Б.
импровизировала за пианино, демонстрируя при этом такое редкое
мастерство, как будто ею руководил дух". [21, с.33] Это было в
Итаке, Нью-Йорке в 1875 году.
Полковник Олькотт писал: "Она была великолепной пианисткой, ее
игру отличала эмоциональность, выразительность, совершенство. Ее
руки были идеальной моделью для скульптора, когда летая по
клавиатуре, извлекали из нее божественные звуки. Она была ученицей
Мошеле и еще девочкой в Лондоне исполняла на благотворительном
концерте с Кларой Шуман и Арабеллой Годдард пьесу Шумана для трех
фортепьяно. Некоторое время спустя я узнал от членов ее семьи, что
незадолго до ее приезда в Америку, Е.П.Б. предприняла концертное
турне по Италии и России под псевдонимом "Мадам Лаура".
За все время нашего знакомства она играла очень редко...
Временами, поглощенная общением с одним из Махатм, она играла
особенно красиво. Сидя в сумерках за прекрасно звучащим
инструментом, она исполняла такие импровизации, что их можно было
принять за Гандхарвов или небесных певчих". [18, т.1, с.458,
459]
Е.П.Б. писала Синнету: "В марте 1873 года из Одессы отправилась
в Париж вместе со своим кузеном Николаем Ганом [сыном дяди Густава
Гана (брата отца) и графини Адлерберг], остановилась, по-моему, на
Университетской улице, д. 2, затем в июле этого же года поехала,
как было приказано, в Нью-Йорк. С этого момента пусть люди знают
все. Все открыто". [14, с.153, 154]
Доктор Л.М.Маркет из Нью-Йорка, встречавший ее в тот момент в
Париже, писал полковнику Олькотту 6-го декабря 1875 года: "Я
виделся с ней почти ежедневно, и проводил много времени в ее
обществе, когда не был занят с больными и не посещал лекции... Она
много рисовала и писала, редко выходя из дома. У нее было немного
знакомых, среди которых М. и мадам Леймер".
[18, т.1, с.28]
После того, как мадам Блаватская уехала из Одессы в Париж, ее
семья, естественно, была удивлена ее внезапным отъездом в Нью-Йорк.
Ее сестра Вера говорила: "Мы, ближайшие родственники, впервые
услышали упоминание об этих загадочных существах [Учителях] в
1873-74 гг., когда она обосновалась в Нью-Йорке. Дело в том, что ее
отъезд из Парижа в Америку был таким же внезапным, как и
необъяснимым, поскольку она никогда не объясняла, что руководило
ею, и только через много лет она сказала нам, что эти самые Учителя
приказали ей сделать так, не называя причины. Она объяснила, что
раньше не упоминала о них, т.к. считала, что мы не поймем, не
поверим и похоже, что так". [15, декабрь, 1894]
По словам полковника Олькотта: "Е.П.Б. говорила мне, что она
приехала в Париж, чтобы обосноваться там на некоторое время под
покровительством своего родственника, но однажды получила от
"Братьев" повелительный приказ ехать в Нью-Йорк и ждать
дальнейших распоряжений. На следующий день она отплыла, почти не
имея денег, кроме как на билет". [18, с.20]
Произошло одно характерное событие, описанное Вильямом Джаджем в
"New York Times" от 7-го января 1889 года: "Она прибыла
в Гавр, имея билет первого класса до Нью-Йорка и денег один-два
доллара. Во время посадки она увидела на пристани бедную женщину с
двумя детьми, всю в слезах. "Почему вы плачете?" "
спросила она. Женщина ответила, что муж прислал ей из Америки
деньги на дорогу, и на них она купила билеты четвертого класса,
оказавшиеся фальшивыми. Находясь в незнакомом городе без гроша в
кармане, она не знала, где теперь искать мошенника, так бессердечно
обманувшего ее.
"Пойдемте со мной", " сказала Блаватская, и обратившись к
агенту пароходной компании, попросила поменять ее билет первого
класса на билеты четвертого класса для себя и женщины с детьми.
Тот, кому доводилось пересекать океан на палубе среди толпы
эмигрантов, оценит подобное самопожертвование женщины с
обостренными чувствами, свойственное немногим". [25, с.147]
ГЛАВА 25
ЭПИЗОД С МИТРОВИЧЕМ
В мемуары, написанные Синнетом под названием "Эпизоды из жизни
г-жи Блаватской", он хотел включить "Эпизод с
Митровичем", но она непреклонно против этого возражала.
" Я никогда не буду писать ни про "эпизод с
Митровичем", ни про какие-либо другие подобные эпизоды, в
которых замешана политика, или которые являются тайной других, ныне
умерших людей. Это мое окончательное решение. Если вы захотите
сделать свои мемуары интересными каким-нибудь иным способом,
делайте, и я вам помогу. Все, что вы пожелаете из событий после
1875 года. Вся моя жизнь после этого времени была открыта обществу,
за исключением часов моего сна, я никогда не оставалась
одна. Я готова опровергнуть любое обвинение, выдвинутое против
меня". [14, с.148]
Когда она получила письмо, адресованное ей, "госпоже
Митрович", она спокойно отрицала: "Это новое письмо "
вымогательство и хулиганство... Что эта подлая клика думает, я не
знаю, но что думает Куломб, я ясно вижу, ибо это старая-старая
история... А теперь этот адрес: "Госпоже Митрович, иначе
госпоже Блаватской" " это клевета и хулиганство, шантаж,
вымогательство, чтобы вы ни говорили. Невоздержанные на язык люди
никогда не перестанут твердить, что все мужчины, когда-либо
приближавшиеся ко мне, начиная с Мейендорфа и кончая Олькоттом,
были моими любовниками... Но я считаю, что если адвокат или
адвокаты, опираясь на сплетни г-жи Куломб, пишут такое оскорбление,
которое означает не только проституцию, но и двоемужество, то это
означает их желание опозорить человека. Прошу показать это нашему
юристу, чтобы он поставил их на место и сказал им..., если они
письменно не извинятся, то я подам на них в суд за клевету".
[14, с.188, 189]
[Г-жа Куломб] "никогда не была моей приятельницей. Это только
случайная знакомая. Еще до 1871 года я уехала из Каира и никогда с
ней не переписывалась. Я даже забыла ее имя. В том отвратительном
письме (о котором в 1884 году г-жа Куломб утверждала, что она
получила его от Блаватской в 1882 году) мне, несмотря на это,
присываются слова, что я оставила моего мужа, полюбив и вступив в
связь с каким-то мужчиной (жена которого была моей сердечнейшей
подругой и которая умерла в 1870 г., с мужчиной, который умер через
год после своей жены и, которого я похоронила в Александрии) и, что
у меня от него и других было трое детей!!! и прочее и т.д. Все это
заканчивается просьбой не говорить обо мне никому. И тут же
зачеркнутые фразы о том, что я никогда не знала Учителей, никогда
не была в Тибете, что фактически я лгунья.
Было бы лишь напрасной потерей времени все это опровергать. Те, кто
поверил, что опубликованные письма (нападки Куломбов в 1884 году)
не подложны, кто настолько глуп или прикидывается глупцом, что смог
подумать обо мне, будто я могу написать такое самоубийственное
письмо совершенно чужой мне женщине, с которой я лишь несколько
недель встречалась в Каире, " пусть те так думают и дальше".
[14, с.99]
"Отдаю себя в Ваши руки, но только прошу Вас помнить, что Ваши
"Мемуары" подобно вулкану выбросят наверх новую грязь и
пламя. Не дразните дремлющих собак.
Доказательства того, что я никогда не была женою Митровича, а также
и Блаватского, уйдет со мною в могилу " никого это не
касается". [14, с.147]
Рассказ о ее дружбе с супругами Митровичами в "Мемуарах"
Синнета примерно совпадает с истиной. Она писала Синнету: "То,
что вы пишете в "Мемуарах" об инциденте с Митровичем
приблизительно верно, но я считаю, что этого не следовало делать.
"Мемуары" не дадут мне оправдания. Это я знаю так же
хорошо, как знала, что "Таймс" не примет во внимание мой
ответ Ходжсону (об отчете Общества Психических Исследований). Они
не только обманут ваше ожидание, что "приведенного в
"Мемуарах" будет вполне достаточно", но даже если бы
эти "Мемуары" вышли в шести томах и были в десять раз
интереснее, все равно они не оправдали бы меня. Это просто потому,
что Митрович " это одно из тех многих обвинений, которые враг
бросает против меня.
Если бы даже в этом "инциденте" я оправдала себя, то
какой-нибудь Соловьев или другой негодяй выдумал бы "инцидент
Мейендорфа" и моих троих детей. Если бы я опубликовала письма
Мейендорфа (они находятся у Олькотта), адресованные его
"дорогой Наталии", в которых он говорит о ее волосах,
черные как вороново крыло [у Блаватской были светло-каштановые
волосы] и "длинных как прекрасная королевская мантия..."
(как Мюссе отзывался о своей маркизе Д'Амеди), то этим я просто
дала бы пощечину этому умершему мученику и вызвала бы какую-либо
иную тень из галереи выдуманных любовников". [14, с.143]
В этой "длинной галерее любовников" Е.П.Блаватскую
по-видимому частично путают с другими Блаватскими, например, с
Элоизой Блаватской, ныне умершей, которая во время венгерской
революции присоединилась к черным гусарам. Н.А.Фадеева отмечает,
что та Блаватская родилась только в 1849 году и продолжает: "Ее
(Елены Петровны) друзья были сильно поражены, читая фрагменты из ее
мнимой биографии, в которых говорилось о том, что ее хорошо знали в
венских, берлинских, варшавских и парижских высших и низших кругах,
что ее имя замешано во многих приключениях и анекдотах того
времени, когда по неопровержимым данным, имеющимся у ее друзей, она
была далеко от Европы. Во всех этих анекдотах говорилось о ней,
когда в действительности в них участвовали Юлия, Наталия и другие
женщины с той же фамилией " Блаватская". [20, с.55, 56]
Когда в Америке после публикации "Разоблаченной Изиды" был
поднят вопрос о том, насколько правдивы описанные в ней события,
д-р А.Л.Роусон из Нью-Йорка писал: "Мои личные чувства
заставляют меня выразить свое сочувствие г-же Блаватской в ее
неприятном положении в огне критики, подвергающей сомнению даже
личное ее присутствие в разных странах. Критики доходят даже до
утверждения, что в описываемых ею случаях находилась не она, а
кто-то другой.
На прошлой неделе я читал письмо, написанное в Адене, в Аравии, в
котором ставятся вопросы: "Действительно ли г-жа Блаватская
является той настоящей Блаватской, которая несколько лет тому назад
была так хорошо известна в Каире, Адене и других местах? Ибо если
это она, то она восстала из мертвых, так как настоящая Блаватская
умерла в доме своего друга в 1868 году в шести-семи милях от этого
города. Настоящая г-жа Блаватская была богатой русской дамой из
хорошей семьи, человеком с признанным литературным дарованием. У
нее было много рукописей неопубликованных сочинений, которые после
ее смерти исчезли вместе с ее секретаршей, постоянной ее спутницей.
Нельзя ли предположить, что эта секретарша присвоила себе имя
покойной, ее общественное положение и репутацию?"
К счастью, это все разъясняет г-жа Лидия Пашкова, русская княгиня,
член Французского Географического Общества, проведшая много лет в
путешествиях. Она знала в Адене умершую Наталию Блаватскую и многие
годы была знакома с Еленой Блаватской, которую встречала в Сирии,
Египте и других восточных странах.
Многие другие мои знакомые встречали г-жу Блаватскую на Востоке,
например, известный хирург Давид Ч. Дадлей, д-р медицины из Манилы
на Филиппинах, недавно вернувшийся оттуда на родину; Франк А.Хилл
из Бостона, бывший в то время в Индии. Оба этих ученых удостоверяют
многие из ее рассказов". [8, т. VII, с.30а]
"Начиная с 17 и до 40 лет я старалась стереть все следы моих
путешествий. Когда я была в Италии, где училась у местной колдуньи,
я свои письма посылала в Париж, чтобы оттуда пересылали их моим
родным. Единственное письмо из Индии они получили от меня, когда я
оттуда уже уехала. Когда я была в Южной Америке, мои письма
посылались из Лондона. Я никогда не давала людям знать, где я
нахожусь и чем я занимаюсь. Им бы больше нравилось, если бы я была
