Ничего вы не ломаете, только обходите их, перескакиваете, протыриваетесь через контроль, подкопы под них осуществляете, а они стоят и не падают, потому что сработаны на века гигантами мысли. А я хочу показать вам, как сломать эти вонючие барьеры. Совсем! Навовсе! И вы увидите, какие вы на самом деле, а не какими вас хотели и хотят видеть гиганты мысли.
Ну ты даешь, Свен, ну, вы даете, мужчина! Может, вы и на те десять барьеров покуситесь, что две тыщи лет назад один чувак, тоже гигант, насочинял? Не убий - барьер. Не укради - барьер. Не пожелай жены ближнего своего, ни вола его, ни автомобиля, ни хаты, ни видюшника... Опоздали Свенчик-венчик-хренчик, две тыщи лет каждый, кому не лень, эти барьеры ломал, ломает и будет ломать... Ну да, ну да, они стоят, недорогого ли стоют, пардон вам за филологический каламбур? Недорогого, говорите?.. То есть вы, Хренчик, и на них посягнешь?.. Нехорошо, этого вам православный наш народ не простит... И как же, любопытно, на твоей планетке, в Краснококшайске вашем вшивом борются с вредоносными "хочу"? Например, если кто-то хочет сжечь... ну, не знаю что... ну, горисполком. Нет у вас горисполкома? А вот это не ответ! Никто такую чушь не хочет? А у нас, Пепьменчик, очень даже многие хотят и еще многие захотят... И пусть их? Интересная мысль...
Умная-то вы умная, Зоя, но довольно-таки глупая.
Странный комплимент. Я - баба, а баба, как принято считать, - дура. Но по должности-то я не баба, а вовсе мужик, значит - не дура я, не дурак, поэтому спрашиваю: как вы собираетесь ломать барьеры - раз, зачем тебе для этого я-баба-не-баба-дура-не-дура - два? Сотрете потолки, стены, полы, кто в сортире, кто в ванне - все видно, желудки - насквозь, у этого курица по пищеводу мчится, у того бифштекс с кровью переваривается, здесь, извините, трахаются, а здесь Баха слушают, так?.. Ах, я примитивно все понимаю! Ах, я учитываю только внешний эффект, голую технику, а речь идет о высочайшем нравственном эксперименте!. Ну и как же, как? Увижу? Ладно... А я на кой тебе вам им?
Мне нужен очень добрый человек.
Это я - добрый человек? Возможно, я - добрый человек. Но зачем тебе, Свенушка, добрый человек?
Доброта в любом мире, в любой планетной или даже звездной системе - та лакмусовая бумажка, которая проверяет способность человека хотеть.
Сложно завернул, я ж баба-дура... Но, не влезая в мелочовку, ответь по-крупному: а коли мы не способны хотеть? Что будет? Придут твои сопланетники-краснококшайцы с бластерами-шмастерами и всех нас повыжигают к такой-то маме? Да нет, Свен, не шучу я, Свен, какие уж тут шутки, Свен... Я ведь про себя точно знаю: я хотеть не умею. Хоть в сознании, хоть в подсознании. Если я чего и хочу, так это в отпуск махнуть, и лучше в Крым, потому что хотеть на Канарские острова бессмысленно, а славно бы... И все мы здесь - такие же, а желания у нас - реальные, земные, твой эксперимент, Свен, на хрен провалится, а сам ты помрешь от тоски, так и не увидев родную планету Краснококшайск...
Вы сами не знаете, что вы хотите. Или не так: вы не ведаете, что вы умеете хотеть! Каждому по потребностям? Так дайте мне определить эти потребности, вытащить, выколупнуть их со дна подсознания. Я не буду ничего объяснять, у меня и слов таких нет, чтоб все объяснить, ты сама все увидишь, ты просто будь со мной рядом, лакмусовая бумажка, и ничего не бойся. Ни за себя, ни за свой народ... Поехали?
Ой, не знаю я, ой как же ж я!. А-а, ладно, поехали, Свен, вези меня, куда хочешь, я вся твоя лакмусовая бумажка, только не жди, что я от чего-нибудь покраснею, это уж фиг-то...
Что это было? Сон? Сеанс телепатии? .
Она увидела Свена, он стоял у дверей и манил ее за собой. Она встала, как сомнамбула, пошла к нему, пошла за ним, пошла рядом, а он взял ее за руку, вел по коридору, вел по лестнице, вел по холлу, в котором толпились непоселенные несчастливцы и поселенные счастливцы, и дневные дешевые шлюхи, и бдительные мусора, и пронырливая фарца сновала туда-сюда, и девицы в регистратуре устали выписывать квитанции, устали долдонить, что мест нет, нет, нет и никогда не было, и никогда не будет, и другой, не вчерашний швейцар, тоже гнида и бывший вертухай, а теперь стукач-на-полставки, караулил стеклянные двери с фотоэлементом, чтоб, значит, враг не прошел, а друзей нам и задаром не надо, и все это варево, месиво, крошево кипело, бурлило, любило, стонало, просило, унижалось, любило, материлось, угрожало, соглашалось, любило-не-любило-любило, рождалось, жило, умирало.
И все замерло, когда возникли Свен и Зойка. И все посмотрело на Свена и Зойку, и все подалось к ним, и все вдруг-вдруг-вдруг обступило, сдавило, задышало перегаром, чесноком, духами, чуингамом, зубной пастой, лосьоном, дезодорантом, потом, а еще ветром дохнуло на Свена и Зойку, солью морской полезной, и белый парус закачался на дальней стене холла, где он всегда наличествовал, но не думал качаться, потому что сложен был из крашеных мертвых стеклышек.
- Что хотите, то купите! - закричал Свен.
- "Да" и "нет" не говорите! - закричал Свен.
Или не Свен закричал, кто-то другой закричал, но все поверили крику, рванулись в сторону, потому что покупать желаемое следовало каждому в своем месте. И сразу стало свободно и тихо, никого кругом не было, никто не давил на психику, даже Свен, тактичный инопланетянин, на время исчез, чтоб Зойка могла перевести дух. И Зойка перевела дух с большим удовольствием, как вдруг...
Опять "вдруг"! Ну просто затертый штампованный пятачок, который и в руки-то взять отвратно!. Может, и отвратно, а как не взять? Как, например, в метро пройти? В автобусе прокатиться? Бублик купить?
...как вдруг увидела, что никакого отеля больше нет.
Как вдруг увидела, что парус опять закачался на стене, которой не было, а вместо оной образовалось настоящее небо и настоящее море, и парус тоже был настоящим, не белым, как в отеле, а в желто-красную полосочку, и присобачен он был к мачте на длинной доске, и нес означенную доску прямо на Зойку. Впереди доски спешила волна, шустрила к берегу, с шорохом, шуршанием и шебуршением вышвырнупась на пешок, то есть на песок, обдав Зойку теплыми сладкими брызгами. И доска тут же пришвартовалась. С нее сошел бронзовоторсый красавец, похожий на киноактера Арнольда Шварценеггера, весь переплетенный бицепсами, трицепсами и квадрицепсами, двуглавые мышцы у него на теле налезали на трехглавые, а четырехглавые выглядывали из-за пятиглавых и махали руками.
Зойка шепотом сказала: "Ой!" - и сердце ее стремительно скользнуло вниз, вниз, вниз, упало на горячий песок, а Шварценеггер мгновенно подобрал его, сдул прилипшие песчинки, сунул к себе в плавки и спросил на чистом английском:
- Вы поедете на бал?
Стало смеркаться...
Шварценеггер, не дождавшись ответа от остолбеневшей Зойки, ускакал куда-то вместе с ее сердцем Зойка опомнилась, крикнула вдогонку в сумерки:
- Верни сердце, амбал!
Его вопрос и ее выкрик вполне могли образовать элегантное двустишие.
Зойка села на песок и заплакала. Плакала она минуты две, что именно вызвало бурный поток слез - сама не знала, но плакала вкусно, сладко, с всхлипами и всморками, будто очищала усталый организм от вредных шлаков. Шлаков накопилось много. Доплакав, утерев глаза и нос платочком, решилась осмотреться. Море по-прежнему катило белопенные. как и положено, волны на золотой, как и положено, песок пляжа, доска с полосатым парусом снялась с берега и ушла в автономное плавание; ошую и одесную Зойки торчали подсвеченные изнутри кабинки для переодевания, в которых кто-то все время переодевался, сплетался, расплетался, ввинчивался и растворялся - силуэты в театре теней; вдали, в чернильной синеве жаркой ночи призывными огнями горели бары и дансинги, казино и скейтинг-ринги, офисы и супермаркеты, билдинги с адвертайзингом, пабы, драг-сторы и кары.
Все эти залетные термины легко было перевести на язык родных осин, но зачем? Дело, как поняла Зойка, происходило куда как далеко от родных осин, среди чуждых нам пальм оно происходило, и море было не морем, а оушеном, прибой - серфом, пляж - бичем, а окружающая действительность - Канарскими островами, на коих, как мы помним, Зойка не мечтала провести отпуск.
А вот вам и обломилось! А вот вам и немечта!
Зойка посмотрела направо, посмотрела налево, в кабинках по-прежнему развратничали чьи-то тени, а на самом пляже, то есть на биче, не было ни души. Весь пипл, похоже, свалил на вечерний стриптиз. А мы себе свой устроим, подумала Зойка, скинула мокрые, полные песка туфли, стянула через голову платье и осталась в черных полупрозрачных кружевных трусиках и таком же лифчике. И то и другое вполне подходило для стриптиза, но никак - для купания в общественном месте. Но в данном общественном месте в данный час почему-то не мелькнул даже какой-нибудь, на худой конец, безработный, бомж, бичкомер, столь характерный тип для мира чистогана, а тени в кабинках - не более, чем прихотливый светоэффект. Безлюдна была немечта Зойки, Шварценеггер - и тот слинял. А посему Зойка, никого не стесняясь, сбросила интимные детали туалета, завершила-таки стриптиз и голышом вошла в океанскую волну.
Волна повела себя нежно и нагло, скользнула по телу, бегло обшарила, заглянула туда и сюда, обняла, потянула за собой, опрокинула и отпустила, откатившись. Но тут же, не дав очухаться, опять рыча, набросилась на Зойку, уже не осторожничая, лапала ее, крутила, заламывала, загибала салазки - мощна, что твой Шварценеггер! Мокрая с ног до ушей, ошарашенная, счастливая Зойка вырвалась, выскочила на берег, плюхнулась на песок - лицом в ладони. Песок был еще горячим, не успел остыть, от него несло жаром печки, и Зойка всем телом вжималась в него, ловя кайф.
- Вы поедете на бал? - по-русски спросили сверху.
Главное - не пугаться, не визжать, не прикрываться глупо ладошками, в гробу мы всех видели! Примерно так подумала Зойка и нарочито медленно подняла голову: над ней маячил искомый безработный, бомж, бичкомер - в ковбоечке, в мятых брючках, в скороходовских сандалетах на босу ногу.
Кто бы вы думали?
Угадали: Свен.
- Отойдите, пожалуйста, я оденусь, - попросила Зойка.
Одевалась, торопясь, походя думала, что надо бы потеплее с инопланетянином, поскольку и океан, и пляж, и жар песка, и даже Шварценеггер на серфере - работа Свена. Как он все это отоварил - вопрос второй. Может, Зойка сидит сейчас в холле на мраморном полу и мирно галлюцинирует вместе с публикой... Зачерпнула песок - он просыпался между пальцами, сухой, колкий, живой. Нет, не похоже на галлюцинацию. А если и она, тогда Свен - гений! И тогда Зойка заставит его на ней жениться и каждый вечер вместо программы "Время" отправлять ее на Канары...
Свен сидел на песке и ждал.
- Откуда вы здесь? - глупо спросила Зойка.
- Я принес вам ваше сердце, - вместо ответа сообщил он. - Оно у вас одно, не разбрасывайтесь, а то пробросаетесь.
Он встал и приложил руку к ее левой груди. Под рукой сразу затикало, забилось, заскворчало оброненное сердце, и вот уже пошустрило ходко и ровно, набирая положенный темп.
- Для кого мне его беречь? - грустно спросила Зойка.
- Найдется для кого, - пообещал Свен - Получили то, что хотели?
- Не знаю, - сказала Зойка. Она и вправду не знала. - Вот море разве...
- Океан, - поправил Свен.
- Да, конечно, прибой здесь чумовой, не то, что в Мисхоре. Только плаваю я плоховато.
- Вы хотите плавать, как дельфин, как кит, как рыба-пила?
