Женщина не ответила, открыла парадную дверь и вошла в дом. Зойка загипнотизированно двинулась следом. Да, впрочем, плевать ей было, куда идти, лишь бы вырваться, выкарабкаться из колбы, в которую Свен - кстати, где он? - запихнул ее, и всех остальных виновных-невиновных, запихнул, гад, и разглядывает, изучает: на что они все сгодятся? А на что они все годились? Да ни на что не годились, не пофартило Свену... Но где же он, где? Отстал? Заплутал в лабиринте супержеланий, растерялся, плачет, "Ау!" кричит?..
А женщина спешила по приютскому коридору, и Зойка зачем-то не отставала, более того - страшилась отстать. До странности тихо было в доме, где, по разумению Зойки, все ходуном ходить должно. В коридор выходило множество дверей, Зойка мимолетно заглядывала за них и видела пустые комнаты, заставленные пустыми малышевыми кроватями. Даже постельного белья не было - только голые матрасы, от детских ночных конфузов потерявшие первоначальный цвет. И окна без штор, и полые шкафы с распахнутыми, зудящими на сквозняке дверцами, и пластмассовые мишки, зайцы, паровозы, брошенные впопыхах, забытые, поломанные. Уронили мишку на пол...
Боязно было Зойке. Хотелось крикнуть, но голос пропал, только шептать могла. Шла и шептала: "Господи, только не это! Господи, только не это!" А что "не это", не ведала.
Женщина добралась до конца коридора, до высокого окна в торце, толкнула раму, впустила в дом холодный рассветный воздух.
- Вы опоздали, - повторила. - Они ушли.
И впрямь был рассвет. Красное солнце вставало над пустым городом - таким же пустым, как и дом. Пустая широкая улица упиралась в солнце, и асфальт, наверно, плавился там, потому что воздух противно пахнул гарью. Где-то далеко в памяти Зойки на минутку проснулось радио и красивым контральто приказало солнцу ярче брызнуть. Солнце не послушалось, оно не умело - ярче, оно не владело Зойкиной памятью на когда-то популярные песни.
- Видите, - сердито молвила женщина, - никого нет. Единственное, чем я могу вам помочь, так только вот... - она подняла с пола куклу с оторванным глазом и протянула Зойке.
Зойка взяла куклу и машинально прижала к груди. Кукла внятно и больно вякнула: "Мама".
- Она вас признала, это хорошо, - сказала женщина. - Идите, милая, идите, а я здесь все опечатаю и оприходую.
Она прошла мимо Зойки, уже забыв о ней, уже думая, наверное, о тяжком процессе опечатывания и оприходывания, а Зойка крикнула вслед:
- Постойте! Я ничего не понимаю. Где дети?
Женщина притормозила на миг, обернулась, раздраженная тем, что вот ведь отрывают от дела, что вот ведь не понимают очевидного, что вот ведь приходится объяснять, тратить время впустую.
- Всех моих детей забрали матери. Пришли и забрали. Насовсем. Вы слишком поздно спохватились, милая, берите, кого дали. Она же ваша, да?
- Моя? - Зойка посмотрела на куклу. Кукла была в пристойном состоянии, платьице сравнительно чистое, волосы все целы, руки-ноги на месте. Вот только глаз... Но глаз можно сделать из пуговицы, у Зойки дома хранилась коробка, в которой накопились за годы множество разных пуговиц и среди них наверняка есть подходящая - для глаза. -Моя? - повторила Зойка. Черт ее знает, может, и была у Зойки такая же, симпатичная - с белой паклей на башке, с ватными ножками и ручками, со скрипучим словом "мама" в крохотной груди... - Моя! -сказала Зойка.
- Значит, - все, - подвела итог женщина. - Дом закрывается за ненадобностью. О чем мечтала, то и сбылось. Покиньте помещение, девушка...
Зойка брела по коридору к выходу, прижимая к груди безглазую куклу, и хотела только одного: открыть входную дверь и очутиться в отеле, в прохладном холле, рядом со своими девочками, старшая из которых годилась Зойке в матери. Так и вышло, в мире, сочиненном Свеном, желания исполнялись точно и без задержки: открыла дверь, очутилась в прохладном холле, рядом со своими девочками.
Девочки вели себя странно. Одна мирно вязала. Другая, отвернувшись от действительности, тяжко переживала за судьбу бразильской телевизионной рабыни: по ящику в сотый раз гнали любимый народонаселением сериал. Третья и четвертая тихо беседовали, а годящаяся в матери кассирша читала донельзя замусоленный детектив, который вторую неделю гулял в отеле по рукам. Сейф с деньгами, отметила внимательная Зойка, был преступно раскрыт, а ведь там, кроме неконвертируемых "деревянных", имелась и "валюта первой категории", как-то: американские доллары, британские фунты, французские франки и, не исключено, испанские песеты.
- Что здесь происходит? - громогласно и по возможности строго спросила Зойка.
На родной голос все обернулись.
- Зоенька Александровна! - вроде бы даже удивилась дежурная регистраторша Лена. - А мы думали, вы ушли.
- Куда это я ушла? Среди бела дня...
- Ну и что такого? Клиентов же нет. И никогда не будет! Разве директор вам не сказал?
- Какой директор? Он болен.
- С утра был здоров. Он сказал: Москва закрыта для приезжих навсегда. Но мы все равно на посту - работа есть работа.
Ничего не понимая, Зойка посмотрела по сторонам. Холл был пуст. Ни людей, ни чемоданов, ни сумок с пожитками. У автоматических дверей отеля дремал на стуле гнида-швейцар, а не меньшая гнида-гардеробщик, вообще безработный по случаю тепла, за своим барьером хлебал чего-то из эмалированной кастрюльки, пороча тем самым репутацию заведения. Свет в ресторане, обычно горевший денно и нощно, был потушен, хотя на кухне, слышала Зойка, повара чем-то гремели, кого-то собирались кормить.
Сознавая себя последней идиоткой, Зойка задала девочкам вопрос:
- В отеле кто-нибудь остался?
- Ни-ко-го! - весело отчеканила Лена. - Все съехали. Москва закрыта! И для иностранцев - тоже! Ой, Зоенька Александровна, вы представляете - счастье какое? Да я всю жизнь об этом мечтала!
- И я, - сказала кассирша-мама, возвращаясь к детективу.
- И я, - подтвердила старшая смены, вновь легко переезжая в Бразилию.
- И я, и я, - хором согласились ее помощницы и тут же продолжили взаимолюбопытный разговор о-чем-только-ни-попадя.
Почему же я никогда о том не мечтала, машинально удивилась Зойка, а ответил ей Свен, невесть откуда взявшийся посреди холла.
- Потому что ты единственный нормальный человек в этом доме, - наконец-то на "ты" перешел.
- Единственный? - не поверила Зойка.
- Ну, преувеличил, ну, еще двое-трое... Я прошел по всем срезам эксперимента.
- Без меня?
- Тебе было бы больно. Я же понял: тебе было больно! И у реки, и в доме, и на улице, и у насыпи...
- Это моя боль!
- Она и так постоянно с тобой. Зачем лишний раз бередить?
- Ты же не спрашивал, когда начинал эксперимент. А я говорила: не надо, все зря, мы разучились хотеть. Помнишь? Все наши желания можно пересчитать по пальцам, они просты и неинтересны пришельцам со звезд.
- Я помню. Но я-то ждал иного... Вы находитесь на очень низком пороге желаний. Знаешь, я впервые сталкиваюсь с технически развитой цивилизацией, которая не решила проблемы потребления даже в первой фазе.
- В первой - это когда едят не вдоволь, одеты не в радость, счастливы не от души, так?
- Можно и так...
- И как же нам эту фазу проскочить? Объясни, Свенчик, сделай милость, вы же там, в галактике, все-о-о знаете...
- Всего не знает никто. Разве что Бог... А как проскочить?.. Я бы очень хотел вам помочь, Зоя, но - увы- первую фазу все проходят самостоятельно.
- А потом являетесь вы и осыпаете нас из рога изобилия.
- Случается...
- А вот вам! - и Зойка продемонстрировала Свену непристойный интернациональный жест, который, как ни странно, был вполне понятен галактическому скитальцу.
Во всяком случае отреагировал он адекватно.
- Мы-то отойдем, нам-то что... Но чтоб совсем без нас - тут, Зоя, пахать надо. И хотеть пахать. Такое вот простенькое желание.
- Я, что, не хочу?
- Ты - да. А они? - кивнул на Зойкиных девочек.
Он был прав, эти - не хотели.
И что это такое они сочинили: Москва закрыта, отель пустой, сами мышей не ловят. Стоит на пару часов отлучиться, как на тебе - сюрприз с конфеткой! А директор откуда возник? У него ж температура...
- А ну, кончили перекур! - гаркнула Зойка и вмазала кулачком по регистраторской стойке, чуть куклу не выронила, да так неловко вмазала, что в глазах потемнело.
Извините, за очередной штамп, но в глазах у Зойки потемнело буквально.
- Зоя Александровна, что с вами? - продрался сквозь боль голос Лены.
Зойка открыла один глаз и узрела личико регистраторши, а сзади - еще чьи-то лица, и шум услышала, знакомый до дрожи шум прибоя, столь странно характерный для больших и людных помещений - вокзалов, гостиниц, аэропортов.
Людных?
Открыла второй глаз и уже в оба увидела любимый холл, привычно набитый почтеннейшей публикой. И чемоданы имели место, и сумки с пожитками, и из ресторана шел мощный стеб, и магазины вовсю работали, и гнида-швейцар препирался у входа с двумя оперативниками в штатском: то ли они кого-то не того пустили, то ли он кого-то того не пустил.
Откуда народ? Москва-то закрыта...
И засмеялась: Свен. Эксперимент, дура ты, Зойка, закончился не четверть часа назад, когда отель опустел, а только что, сию секунду. А пустой отель - это еще одно желание, точнее - не одно, не одно, как ни грустно...
Вот теперь уже Зойка полностью пришла в себя, овладела, как говорится, ситуацией.
- Который час? - для начала спросила.
- Семь без пяти, - испуганно ответила Лена.
Ее действительно пугали метаморфозы, происходящие с начальницей; то она, видите ли, помирает, то орет, то зачем-то время спрашивает, когда вот они, часы, над лестницей.
- Как семь без пяти? - добавила ей страхов Зойка. - Так поздно?!
- Товарищ из управления сказал, что совещание в главке затянулось.
- В главке? Какой товарищ?
- Тот, что с вами утром был. Свен Петрович. Очень симпатичный... - это она польстила начальнице: мол, правильный выбор, Зоенька Александровна, мол, не теряйтесь зря, мол, хомутайте симпатичного, коллектив одобряет как один.
- Петрович?.. Как мило... И куда же он подевался?
- Ну, буквально за минуту до вас уехал. Сказал, что у него авиарейс, что ему еще собраться нужно... А куда он летит, если не секрет?
- Не секрет, - отрезала Зойка. - На Альфу Центавра. И вероятно - правду сказала. А Лена обиделась. Надула губы, зашла за барьер и через окошко протянула Зойке конверт.
- Он вам тут записку оставил.
Зойка схватила конверт - обычный, семикопеечный, со впечатанной маркой - достала сложенный вдвое листок. "Времени минуло больше, чем я думал, - писал Свен. Не лазером, не каким-нибудь светопером, а обычным шариком на обычном гостиничном бланке. - Его у меня - кот наплакал. Прости, что обеспокоил: я появился на Земле слишком рано. У вас есть настоящие желания, я понял, я знаю, но спрятаны они так глубоко, так далеко, что вы о них и сами не ведаете. Вытащить их я не смог, а что вытащил - сама видела. Жаль, не было детей - у них - другой уровень, выше... Если хочешь, забудь и обо мне, и об эксперименте. Просто скажи - "Я ничего не хочу помнить" - и твое, последнее для меня, желание будет выполнено. А лучше - помни, это - всегда лучше. Жаль, что я должен уйти. Спасибо тебе, что не бросила меня..."
И даже не подписался.
- Зоенька Александровна, а он правда уехал? - не утерпела Лена.
- Правда, - сказала Зойка.
Уехал, улетел, нуль-транспортировался - какая разница? Нет его! Плохо... Был бы не со звезды, а из Краснококшайска, может, и получилось бы что. Почему он именно ее выбрал? Потому что мимо шла? Но мимо могла пройти любая мымра, у которой желания ничуть не отличаются от остальных, не выше "уровня потребления". Одернула себя: у тебя, что ли, выше? Побывать на Канарах, окунуться в океан -ба-альшой силы оригиналка! . Нет, не случай привел его под тополь в Девятом проезде, Зойка была ему нужна, Зойка, бумажка лакмусовая, некраснеющая. Тешь себя, тешь, Зоенька Александровна, тем более, что покраснела, чуть со стыда не сгорела - за себя, за однопланетников..
Впрочем, нет, не стоит всех под одну гребенку чесать...
- Зоя Александровна, а откуда у вас кукла такая страшненькая? -опять Лена ворвалась.
