меня ею по голове. Так или иначе, он желал мне добра.
Странно, но меня совершенно не обучали религиозным обрядам, кроме
того, что не следует навлекать гнев Царствующих Жрецов, и Торн отказывался
сообщить что-либо, заявляя, что это область Посвященных. Религиозные дела
планеты целиком взяли в свои руки Посвященные, которые мало поощряли
любопытство других каст относительно святынь и церемоний. Меня научили
нескольким молитвам Царствующим Жрецам, но они были на старо-горийском
языке, употребляемом только Посвященными, я не особенно старался учить
его. К моей радости, я узнал, что Торн, при всей его феноменальной памяти,
начисто забыл их, Подозреваю, что между кастами Писцов и Посвященных
существует некая неприязнь.
Этические учения Гора, свободные от требований и притязаний
Посвященных, были собраны в Свод Законов - собрание устных преданий, чье
происхождение было утеряно. Я уделял особое внимание Законам Касты Воинов.
- И прекрасно, - говорил Торн, - из тебя никогда не получится Писец.
Законы воинов представляли собой кодекс рыцаря, преданного своему
вождю и Домашнему Камню. В этом чувствовалось жестокое, но не лишенное
галантности чувство долга, которое я уважал. Это было не самым плохим
вариантом.
Меня наставляли в двойном знании. Одно из них представляло собой то,
во что верил народ, а другое было тем, что должны были знать люди
мыслящие. Между двумя этими знаниями бывало удивительное расхождение,
например, все касты, кроме высших, были убеждены в том, что их мир
представляет собой плоский широкий диск. Возможно, это делалось для того,
чтобы предотвратить исследования и развить привычку полагаться на общее
мнение - своеобразный регулятор.
С другой стороны, высшим кастам - Воинам, Строителям, Писцам,
Посвященным и Врачам - говорилась правда, потому что считалось, что они
все равно ее сами узнают, наблюдая за тенью планеты на одной из трех лун
Гора, или за движением звезд, или за тем, как из-за горизонта появляются
сначала горы, и так далее.
Я раздумывал, не усекается ли Второе Знание для образованных людей на
их уровне так же, как усекается Первое Знание на уровне Низших Каст. Не
существует ли тут Третьего Знания, доступного Царствующим Жрецам.
- Город, - рассказывал мне однажды отец, - это основная политическая
единица Гора. Города строятся так, что контролируют по возможности большую
территорию, вокруг которой простирается ничейная земля.
- Кто руководит этими городами? - спросил я.
- Правители избираются из высших каст.
- Высших Каст?
- Конечно. В круге Первого Знания детям в городских интернатах
рассказывается легенда, что если человек из Низшей Касты пожелает
управлять городом, то город будет разрушен.
Наверное, у меня был недовольный вид.
- Кастовая структура, - терпеливо объяснил мне отец, чуть заметно
улыбнувшись, - непоколебима, но не заморожена и зависит не только от
рождения. Например, если ребенок в школе докажет, что он может
принадлежать к Высшей Касте, ему позволяется вступить в нее при наличии
желания. И, наоборот, если ребенок не проявляет способностей, необходимых
для его касты, например, воина или врача, то его не принимают.
- Понятно, - не слишком удовлетворенно сказал я.
- Высшие касты города избирают администратора и Совет, вырабатывающий
законы. В случае кризиса власть переходит к военному вождю, убару, который
правит без контроля посредством приказов, пока, по его мнению, кризис не
минует.
- По его мнению? - скептически произнес я.
- Обычно пост сдается после кризиса - так предписывает закон Воинов.
- Но если он не захочет уступать власть? - спросил я. Я уже
достаточно знал о Горе, чтобы понять, что не всегда можно полагаться на
Закон.
- Того, кто не желает уступить власть, - сказал отец, - покидают его
люди. Провинившийся убар отстраняется от власти, и остается один во всем
дворце без охраны, где его и закалывают простые горийцы.
Я кивнул, представив себе дворец, в котором в тронном зале сидит лишь
один человек, ждущий, когда разгневанная толпа ворвется в ворота и утолит
свой гнев.
- Но, - сказал отец, - иногда такой вождь завоевывает преданность
своих подчиненных и они не оставляют его.
- И что тогда?
- Он становится тираном, и правит до тех пор, пока его безжалостно не
свергнут в одной из войн.
Глаза отца застыли. Он рассказал мне не просто историю. Я понял, что
он знал таких людей.
- Пока, - медленно повторил он, - его безжалостно не свергнут.
На следующий день я вернулся к Торну и к его неописуемым урокам.
Гор, как и следовало ожидать, оказался не шаром, а сфероидом. Южное
полушарие было тяжелее и походило на земное. Угол наклона оси был острее
чем земной, но не слишком, не на столько, чтобы ликвидировать смену
сезонов. Более того, как и у Земли, здесь было два полюса и экваториальный
пояс, а также южная и северная климатические зоны. Большая часть Гора на
карте изображалась белым пятном, но я был достаточно занят тем, чтобы
зазубрить названия рек, морей, равнин и полуостровов, которые были
нанесены там.
Экономической основой горийской жизни были свободные крестьяне,
которые были одной из низших, но несомненно самой многочисленной кастой.
Основной культурой была желтая пшеница, называемая са-тарна или Дочь
Жизни. Интересно, что мясо называлось са-тассана, что означало Мать Жизни.
И когда кто-нибудь говорил о пище вообще, он говорил о са-тассана.
Название желтой пшеницы казалось вторичным, производным. Это означало, что
сельскохозяйственной экономике предшествовала охотничья. Это было
естественным предположением, но сложность выражений занимала меня. Я
догадывался, что сложный язык был разработан прежде появления примитивных
охотничьих групп, исчезнувших уже давным-давно. Люди пришли - или, вернее,
были привезены - на Гор со своим развитым языком. Вероятно, приглашения
совершались достаточно давно.
Но для подобных размышлений у меня было мало времени, ибо мое
расписание было составлено так, что грозило превратить меня в горийца
через несколько недель, если я не загнусь от этой попытки. Но мне эти
недели доставили удовольствие, как и всякому, кому нравиться учиться -
хотя я и не знал, с какой целью это делается. Я встречался за эти недели с
многими горийцами, не считая отца и Торна, в основном со свободными
гражданами из каст Писцов и Воинов. Писцы были учеными и служащими Гора,
внутри касты существовали свои группировки, от простых переписчиков до
ученых.
Я видел мало женщин, но знал, что они - будучи свободными -
распределяются по кастам в соответствии с теми же критериями, что и
мужчины, хотя в каждом городе были свои правила. В целом эти люди
нравились мне, они в основном были земного происхождения и были доставлены
в результате приглашения. Очевидно, их выпускали на волю как животных в
заповедник или рыб в воду. Их предки могли быть халдеями, кельтами,
сирийцами, англичанами, доставленные в этот мир в разное время из разных
цивилизаций. Но их дети, конечно, становились простыми горийцами. За века
почти все следы происхождения горийцев исчезли. Но меня радовали
английские слова в горийском - такие как "топор" или "корабль". Многие
выражения были определенно греческого или немецкого происхождения. Если бы
я был лингвистом, то несомненно обнаружил бы множество параллелей и
заимствований, грамматических и лексических, между горийским и земными
языками. Земное происхождение не принадлежало к Первому Знанию.
- Торн, - спросил я однажды, - почему это не принадлежит к Первому
Знанию?
- Разве это не очевидно? - спросил он.
- Нет.
- Ага! - сказал тот, и медленно закрыв глаза, пробыл в этом состоянии
около минуты, видимо подвергая эту мысль всестороннему обследованию.
- Вы правы, - сказал он наконец, открывая глаза. - Это не очевидно.
- Что же нам тогда делать?
- Продолжать занятия, - ответил Торн.
Кастовая система была достаточно эффективна, воздавая каждому по
заслугам, но я относился к ней отрицательно по этическим причинам. Она
была слишком жестокой, особенно в отношении к выбору правителей и знанию.
Но куда более печальным было то, что эта система предусматривала рабство.
Было лишь три группы, лежащих вне кастовой системы - раб, изгнанник и
Царствующий Жрец. Человек, который отказался от своего образа жизни или
желает сменить касту без разрешения Совета Высших Каст, автоматически
становится изгнанником и подлежит смерти.
Девушка, которую я встретил в первый день моего пребывания на
планете, была рабыней, а то, что я принял за украшение - символом рабства.
Другой символ - клеймо - был скрыт под одеждой. Если бы раб и снял
ошейник, все равно он не смог бы уничтожить клейма. Эту девушку я больше
не видел. Не знаю, что с ней случилось, я не спрашивал об этом. Один из
первых уроков, усвоенных мной на Горе, учил не интересоваться судьбой
рабов. Я решил подождать. От одного из писцов я узнал, что рабы не могут
давать свободным советы, ибо это может повредить ему, и ничто не может
принадлежать рабу. Была бы моя власть, я ликвидировал бы такое
несправедливое устройство, и даже сказал об этом отцу, но он ответил, что
на Горе есть много вещей и похуже, чем рабство.
Копье с бронзовым наконечником без всякого предупреждения с
ошеломляющей скоростью полетело мне в грудь, тяжелое древко вращалось на
лету, как хвост кометы. Я уклонился, лезвие рассекло мою тунику, порезав
кожу, и вошло в деревянную стену за мной на 8 дюймов. Если бы я не
увернулся, оно проткнуло бы меня насквозь.
- Он достаточно быстр, - сказал мужчина, бросивший копье. - Я беру
его.
Так я познакомился со своим учителем военного искусства, который
оказался моим тезкой. Я буду звать его Старшим Тэрлом. Это был белокурый
бородатый гигант, похожий на викинга, с жесткими голубыми глазами,
шагающий по земле так, как если бы она принадлежала ему. Чертой, которая в
Старшем Тэрле произвела на меня самое яркое впечатление, была его гордость
- он был гордым, но справедливым. Потом я узнал, что, к тому же, это еще и
мудрый человек.
Конечно, большая часть моего военного образования была посвящена мечу
и копью. Копье показалось мне легким - из-за меньшей гравитации - и скоро
я научился кидать его с надлежащей силой и точностью. Я научился пробивать
щит на близком расстоянии и попадать в мишень размером с обеденную тарелку
с двадцати ярдов. Тогда мне предложили кидать его левой рукой.
Сначала я отказался.
- Что, если тебя ранят в правую руку? - спросил Старший Тэрл. - Что
ты будешь делать?
- Обратится ко врачу, - заметил наблюдавший за моими занятиями Торн.
- Нет! - взревел Старший Тэрл, - он должен остаться и умереть,
сражаясь, подобно воину.
Торн сунул свиток, который читал, подмышку и высморкался в рукав
неизменной синей мантии.
- Разве это разумно? - спросил он.
Старший Тэрл схватил копье и Торн, подобрав мантию, поспешил
удалиться из пределов тренировочного поля.
В отчаянии я взял левой рукой другое копье и бросил еще раз. К моему
большому удивлению, оно упало вполне прилично. Так я повысил свою
выживаемость на несколько процентов.
Мое искусство владения коротким горийским мечом было столь
совершенным, что это признавали даже мои учителя. В Оксфорде я посещал
фехтовальный клуб, продолжал заниматься этим видом спорта и в
Нью-Хэмпшире, но здесь фехтование было жизненно необходимым. И опять: меня
