Похороны у нас, матушка, беда...
- Афганец, что ли? - с готовностью спросила женщина. - Сколько
горя опять. - И закричала вверх: - Татьяна, пусти людей, афганца
они хоронят.
На севере Поручик прижился так же просто, как и на юге, нашел
себе заделье и подельников. Первое время он ездил со мной в
Крым, но потом перестал, как раз с того года, когда умерла
Шура-кочегарка.
В аэропорту явно кого-то ждали: живописная группа под
желто-блакитным флагом располагалась у самого выхода с летного
поля, и пассажиры сразу отходили в сторону, торопясь под первые
деревья сквера. Я по привычке пошла напрямик и оказалась в
центре напряженного пространства, прямо перед встречающими, но,
благо, откуда-то сбоку выскочил Коля-Пресса, обвешанный кожаными
сумками и с фотоаппаратом на шее.
- Революция перемещается на окраины! Армия деморализована.
Гвардию сбрасывают в море. Автобусы не ходят, - прокричал он
залпом, и на его газетный голос от группы встречающих отделился
румяный молодой человек, который, подойдя к нам, вежливо
осведомился, кого мы представляем.
- Би-би-си, - улыбнулся Коля, всем своим видом изображая
доброжелательность и готовность сотрудничать на взаимовыгодных
условиях. - Спасибо. Встречают. Дама по-русски не говорит,
- О'кей! - отступил посыльный и побежал к своим.
Севастопольский рейс точно был отменен, ехать с Прессой в
Симферополь я не захотела и отправилась искать частника.
Этот прельстил меня скоростью: он обещал, что мы доедем до
Севастополя не за два часа, а за полтора и "даже еще быстрее", и
посмотрел на меня так, будто он один знает нечто такое, о чем
никто и не догадывается, скажем, разогнавшись, летит от
Бахчисарая до Сюрени. Взгляд его намекал именно на что-то в этом
роде, так что, если бы он обещал доехать за час, я бы
согласилась еще легче.
Проездили мы законные два часа, однако хитрец мой ничуть этим не
смутился и, лихо принимая двойную плату, глядел на меня так,
словно мы и вправду летели.
Тетушка с дядей приезду моему ничуть не удивились, но и не
обрадовались, только плакали и повторяли, что, наверное, видят
меня в последний раз. Они уже боялись всего - растущих цен,
городских митингов, телевизионных репортажей, в которых страдали
беженцы, стреляли ракетные установки и румяные демократы
пророчили новые трудности и призывали к терпению во имя нового
будущего счастья.
- Если будет война, - говорила тетя, - мы к вам уже не поедем,
очень далеко.
Болека я не искала, ездила каждый день по старым жилым местам и
возвращалась обычно к ночи.
Но в этот раз вернулась засветло и нашла Колю-Прессу сидящим на
ступенях Графской пристани со съемочной техникой наготове:
кто-то сказал ему, что на кораблях будут спускать Андреевские
флаги. Я говорила, что этого все равно не будет, но Коля не
тронулся с места, пока не стемнело и снимать было уже
невозможно.
За площадью в сквере гудела поздняя тусовка, кричали все
наперебой, и ораторов не было слышно.
- Пробьемся, - уверенно сказал наголо обритый молодой человек,
прикуривая от моей сигареты, - выбросим отсюда этих крикунов.
- Стрелять будете?
- Будем стрелять.
- И вешать?
Он выразительно хмыкнул, но ответил:
- Как получится. Наш это город.
- Чей это ваш, - завелся Пресса. - Строил ты его, кровь за него
проливал?
- Будет и кровь. Не боись.
Мы поднялись до горбольницы и пошли вниз. Светало тяжело, но
сильно пахло травой. Какая-то бессонная птица нежно кричала с
дерева. Город на время отступал, и дорога шла по темному пустому
пространству, вдоль старых кладбищ к району новой застройки.
- Золото сними, хозяйка, - серьезно сказал Коля. - Прошли те
роки...
Болеку я позвонила утром. Он снял трубку тотчас, будто сидел
возле телефона.
- Где ты? Что ты делаешь?
- Я уезжаю.
- Сейчас? - закричал он. - Первым рейсом?
- Первым, - подтвердила я и опустила трубку.
То, что рейс отменили, я знала еще вчера, но нарочно не уехала с
вечера: нелепо выбывать из жизни рейсовым автобусом с купленным
заранее билетом.
Машин на автостанции было мало. Но я сразу приглядела себе одну:
красную, в широких белых пятнах, будто ее подготовили к ремонту
и остановились за отсутствием нужного колера. Самое большое
пятно находилось на капоте под ветровым стеклом, что делало весь
тарантас добродушным и кособоким. Машинка, безусловно, была на
ходу и в работе: на сиденье лежали куртка и пачка сигарет, но
хозяина не было. Я направилась к зданию автовокзала, надеясь
найти его там, но по дороге встретила давешнего своего
"летчика", и вопрос решился сам собой. Я тут же подумала, что по
старому знакомству уговорю его остановиться по дороге минут на
десять возле того места, откуда мы сворачивали в долину, и
постою там одна спокойно.
Когда мы разворачивались, я снова посмотрела на облюбованный
ранее экипаж, испытывая уже родственную нежность к тому, кто
поедет на нем вслед за мной.
Место, где я надеялась остановиться, ничем особенным не
отличалось, но там от главного шоссе сворачивала проселочная
дорога и шла сначала по степи, огибала невысокую горку, за
которой начиналась совсем другая страна: широкие с плоскими
верхами горы подступали к самой дороге, становясь постепенно все
белее и выше, и дорога шла уже между гор, вдоль реки, среди
розовых полей, садов и белых домиков с красными черепичными
крышами, пока не упиралась в горный зеленый и синий массив,
отгородивший долину от моря.
- Гуляй, - сказал шофер и открыл машину. И в тот самый миг,
когда я ступила на шоссе, я увидела, ничуть еще не понимая того,
что вижу, как из-за опорной стенки выскочили трое в черных
кожаных куртках и, пригнувшись, ринулись к нам.
- А-а-а, - закричал шофер. - Назад! - И выставил руку с черным
коротким стволом. Я свалилась в кабину, незакрытая дверь
затряслась на ходу, но налетчики уже отставали. Еще двигаясь,
еще сохраняя наклон и фигуру бега, они все-таки зримо
замедлились и, как я тут же поняла, не только потому, что наша
машина, скрежеща и вертясь на шоссе, все же ехала, то есть
уходила, но потому, что в это время на дороге появилась другая
машина - та самая, с белым широким пятном, и когда на какое-то
мгновение мы, уже спасшиеся от погони, неведомым мне образом
оказались почти поперек дороги, я увидела в раскрытую дверь, что
та, с пятном, - решительно замедляет ход, она останавливается и
остановилась, и трое в коже рванулись к ней и выстрелили сразу с
обеих сторон.
Екатеринбург
1996 г.
