Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом следует за ним.
- Я не оружия ищу, а перо и бумагу.- огрызается Мердок. Найдя их под прилавком, он, стоя, записывает: "В сенатскую избирательную комиссию..." Диктуйте,- обращается он ко мне.
Со своего места я диктую примерно то, что уже высказал.
- А теперь позвоните в ночную редакцию "Брэд энд баттер" и продиктуйте написанное,- продолжаю я.- Там знают ваш голос и ничего не заподозрят. Утром это заявление должно быть в газете. А затем отдадите бумагу мне. Я уж сам позабочусь и об избирательной комиссии и о "Сити-ньюз".
Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора. "Стенографистки не надо. Записывайте сами". Быстро, но отчетливо диктует написанное. Слышатся перебивающие текст реплики: "Что? Я уже сказал. Пишите слово в слово. Да, так. Не вы мне, а я вам плачу за работу. Понятно? Пишите дальше..." Потом опять текст, и снова перебивающая реплика: "Если хотите сохранить свое место, все это должно быть завтра в утреннем номере. Я сказал все, Жюль. Заеду лично. Да. подпишу номер".
И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок протягивает мне листок со своим заявлением. Я складываю документ вчетверо и опускаю в карман.
- Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся,- говорю я,- только позвоню Минни.
Она уже дома и радостно сообщает, что уже созвонилась с больницей, отец все знает и уговорил врачей отправить его домой.
- Запритесь, девочка, и никого не пускайте до приезда отца, а ночью ваш покой будет охранять Мартин.
- Зачем?- вмешивается Мердок.- Наемных убийц посылать не буду. Проиграл - плачу.
- Крупно играете и классно проигрываете,- замечает все время молчавший Мартин.- А ваши "пистолетники" не играют, а постреливают.
- Выстрелов больше не будет,- смеется Мердок.- Вы. может быть, все-таки вернете мой пистолет. Ано?
- Я верну его вам завтра во время обеда в сенатском клубе.
Мердок так и не успевает ответить. Свеча гаснет, заливая оплывшим, воском медный подсвечник. Мердок остается в темноте. Самая подходящая обстановка для житейских раздумий. Я почти уверен в том. что он сказал правду. Выстрелов больше не будет. Он уже раздумывает не над тем. что проиграл, а над тем, что выиграл. А выиграл возможность играть дальше. Ведь мертвецы уже не играют. Я знал, что, может быть. уже через полчаса-час он заедет в типографию и подпишет к печати утренний выпуск газеты. А над следующим еще можно подумать
Мой же экземпляр заявления Мердока, прежде чем попасть в "Сити-ньюз" и сенатскую избирательную комиссию, должен побывать у Уэнделла. Придется будить магната, не дожидаясь утра. Время не ждет.
Несмотря на все протесты разбуженного дворецкого, мне удается поднять Уэнделла. Он входит в халате, протирая заспанные глаза.
- Что нибудь сверхсрочное, Ано, иначе бы вы не явились в такое время?- зевает он.
Не отвечая, я молча передаю ему сложенный вчетверо лист бумаги и плюхаюсь на кушетку. Ноги меня не держат - так хочется спать.
- Это не подделка?- спрашивает Уэнделл, спотыкаясь на гласных.
- Вы странный человек, Уэнделл. Сколько месяцев меня знаете, а говорите глупости, непростительные даже ребенку. Заявление подлинное и должно появиться в утреннем номере "Брэд энд баттер". Одновременно надо опубликовать его и нам. Свяжитесь сейчас же с редакцией "Сити-ньюз" и продиктуйте его стенографистке.
Уэнделл покорно, как младший клерк, бежит к телефону, а я мгновенно засыпаю в сидячем положении и просыпаюсь, как только он появляется снова.
- Как вы добились этого. Ано?- с умилением спрашивает он и всплескивает руками:- Боже мой. вы больны?
- Нет, просто чертовски устал.
- Выпейте коньяку.
- Давайте.
Глоток коньяка приводит меня в чувство. Но как рассказать кратко об этой ночи? Уэнделл меня перебивает.
- И он решил отдать свои голоса?
- Решил. После того как вмешались мы с Мартином. Что произошло дальше, я рассказываю коротко, как могу...
- А если он все же заявит в полицию? - колеблется Уэнделл.
- О чем? О том, что заявление сделано под угрозой расправы? Тогда придется признаться и в письме Стилу и в похищении девушки с явно шантажной целью. А это уголовщина и политическая смерть Мердока. Нет, своего заявления он опровергать не будет. Оно даже создает ему ореол политической честности и принципиальности. А затем начнет снова тасовать карты. Не вышло с реставраторами - выйдет с церковниками. Я, кстати, это и посоветовал. А денег ему не занимать, у него их немногим меньше, чем у вас, мистер Уэнделл, и, во всяком случае, больше, чем у Стила.
Уэнделл садится против меня по-наполеоновски - верхом на стуле. Он доволен, даже более чем доволен, почти счастлив.
- Все-таки вы переиграли его, Ано. Два раза. Не понимаю, не могу понять, как вы это сделали.
Рассказать все я, конечно, тоже не могу.
- Мердок шел к диктатуре своим путем и не знал иного. Имя ему - политический авантюризм. Но возможен был и другой опыт. Мердок мог бы, став популистом, выдвинуться в партийном аппарате и, как бывший шериф, добраться до поста главного комиссара полиции. Тогда свою мечту он осуществил бы без затруднений. Только вместо краденого оружия "пистолетников" действовали бы законные автоматы полиции. Послушайте моего совета, Уэнделл. Ваше счастье. что пост начальника полиции занимает Бойль, а не Мердок.
Глава XXI ВОЗВРАЩЕНИЕ
После той бурной ночи прошли еще день, и ночь, и еще добрых полдня, которые мы с Мартином проводим под тентом на верхней палубе "Гекльберри Финна". Мы едем в Сильвервилль. Город еще далеко, хотя уже издали виднеется пыльная дымка на горизонте в голубой чаше неба за поворотом Реки. Плывут мимо сосновые рощи на берегах. глинистые обрывы, рыбацкие хаты над ними и лодки, вытащенные дном на песчаные отмели. Что-то похожее на Волгу ниже Саратова, а иногда вспоминаешь Дунай под Измаилом. где вербные заросли совсем нависли над серой от ила рекой.
А почему мы вдруг решили ехать в Сильвервилль, да еще в самый день выборов?
Произошло это так. После той "пистолетной" ночи мы встали поздно, проспав и утренний завтрак и ленч. В баре нам соорудили яичницу и подогрели кофе. - Ты почему молчишь?- вдруг вцепился Мартин.
- У меня странное ощущение. Дон. И началось оно еще в полусне, перед тем как проснулся.
- И у меня. Словно сон под утро увидел, который забылся. или шепнул кто-то на ухо. Мне даже показалось, что это был ты.
- О том, что мы должны ехать в Сильвервилль?
- Да. Но совсем не из страха перед Мердоком. Хотя мысль о мести была.
- Нет. Дон, ни при чем здесь Мердок. И страх ни при чем. Думаю, что нас отпускают. Домой.
- "Они"?
- Тебе ведь тоже показалось, что надо ехать в Сильвервилль. И зачем - ясно. Все, что нужно, мы сделали. И главное - поняли. А нас прочли, как газету. И я уверен, что это произойдет в Сильвервилле на том же месте, где мы здесь появились. У океана, близ песчаных дюн.
Найдем?
- Найдем. Я отлично помню. Ты еще спрашивал меня, что за кустарник.
- Думаешь, в Крыму и очутимся?
- Убежден:
- У твоей машины?
К обеду я опоздал. В ресторане было немноголюдно: депутаты и журналисты торчали на избирательных участках. пресс-конференциях и митингах в парках. Уэнделл, как мне сказали, уехал на биржу, а Стила я нашел в курительной. Он сидел в кресле, один в пустой комнате, докуривая сигару, и пил содовую воду мелкими глотками через каждые пять минут - его мучила послеобеденная изжога.
- Хочу обнять вас, Ано - поднялся он с кресла.- Вы сделали для меня больше, чем кто-либо и когда-либо в жизни. Мне стыдно смотреть вам в глаза, но я бы отдал ему веемой голоса, чтобы спасти Минни. Я предатель, трусливый старик, ничтожество. Если бы не вы...- Он отпустил мои плечи и сел. закрыв глаза сморщенной рукой.- Как вы сломали его, Ано?
- Просто я убедил его, что так будет лучше.
Стил больше не спрашивал. Да и мне не хотелось рассказывать о подробностях. Все это было вчера. А что будет завтра?
- Отдам Уэнделлу, а часть вам.
- Не понимаю. Я же не кандидат.
- Ну, Доновану. Я ведь знаю. в каком вы политическом лагере.
- Спасибо, Джемс. А теперь простимся. Поклон Минни. Я ухожу.
- Совсем?
- Совсем. Не огорчайтесь. Джемс. Это должно было случиться. Я ведь случайно здесь и не по своей воле.
- И Мартин с вами?
- И Мартин. Он не зашел к вам. чтобы не тревожить Минни.
- Может быть, так и лучше.
Он уже глядел в сторону куда-то мимо меня, так что я незаметно, не прощаясь, мог выйти из комнаты. А Донована увидел уже уходя. Он забежал в бар на минутку выпить кружку любимого имбирного пива - промочить горло, охрипшее от речей и приветствий.
- Как успехи. Биль?
- Порядок.- Он сиял, явно довольный теми предварительными данными, какие уже имел.- Правда, в Майн-сити еще не был, но в привокзальном районе хорошо. Наши идут впереди. Думаем увеличить число мест в сенате с пяти до восьми.
Больше. Донован. больше! Ведь он еще не знал о судьбе голосов, поданных за Стила.
- Есть уже планы на будущее?- спросил я.
- Много. Будем добиваться признания ассоциации партией. Численность позволит нам это. А к первому же заседанию готовим билль о единой рабочей организации. упраздняющей цеховщину.
- Иначе говоря, единый профессиональный союз?
- У тебя всегда точные формулировки. Охотно возьмем твою.
- Я бы предложил и билль о рабочих школах. Нужно собрать по крохам все. что имеется в Городе, изданное когда-то или переписанное: все, что знакомит рабочего с основами социализма.
- Ты говоришь со мной так, как будто мы видимся в последний раз.
- Возможно. Я ведь землепроходец в отпуску, романтик новых земель. А отпуск уже кончается.
Мне не хотелось продолжать этот уже ненужный для меня разговор. Я спешил. Все было уже известно. Несколько тысяч бюллетеней, поданных за реставраторов, были объявлены недействительными, а Донован после отставки Стила получил уже не шесть, а шестнадцать мест.
На этом и заканчивается наше второе путешествие, может быть, в другую галактику. Пусть это не рай, но у него есть и прошлое и будущее.
Вот и дюны вдали у океанского берега и знакомые колючие заросли "альгарробо". куда нас перебросило с крымской автомобильной дороги от Севастополя к Ялте.
- Кажется, здесь.- говорит Мартин,- и песок примят, как будто кто-то сидел.
- Так тебе и сохранятся следы при таком ветре да еще на прибрежном песке.
- Все-таки присядем.
Присели. Оглянулись. Серо-зеленый океан блеснул вдруг васильковой голубизной и провалился куда-то вниз.
Мы уже сидели на краю обрыва крымской дороги, вьющейся серпантином среди виноградников от серых скал Яйлы к синему-синему Черному Морю. И мой "Жигуль" стоял с полуоткрытой дверцей чуть в стороне от дороги, и пиджаки наши с деньгами и документами лежали на сиденьях. Только вокруг машины ходил инспектор ГАИ - старший лейтенант лет тридцати. В стороне стояла милицейская "Волга".
Я кашлянул, старший лейтенант повернулся и застыл. будто увидел что-то явно противозаконное.
- Вы откуда?- грозно спросил он.
Мы молчали. Мы улыбались. Мы были дома.
- Как вы здесь очутились? Минуту назад тут никого не было.- продолжал допрос инспектор ГАИ.
- А мы поднялись вон оттуда.- Я указал на обрыв к виноградникам.
- Чья это машина?
- Моя. Разрешите?- Я подошел к машине и вынул из лежащего там пиджака права и паспорт.
Инспектор внимательно просмотрел документы и спросил:
- Так почему же вы ее бросили?
- Погулять пошли.- идиотски ответил я, не в силах придумать ничего более умного.
- Где же здесь гулять?- удивился инспектор.- По этим кручам?
- Вот-вот.- обрадовался я.- Замучил меня товарищ. Любит горы.
- А кто этот ваш товарищ?- строго спросил инспектор. подозрительно оглядывая Мартина.
Я ответил почти шепотом:
- Американский турист, товарищ инспектор. Корреспондент из Нью-Йорка. Очень интересуется советским автотуризмом. Мартин, покажи ему свое удостоверение.- прибавил я по-английски.
