всегда стояли наготове баллисты и бочки с песком.
Солнце село, сумерки быстро сгущались. Как Сокил не
противился, но младший брат Опанас настоял на ночевке. Город
близко, разумнее подойти к нему утром, а то страхополохи
шарахнут сдуру из катапульт, метнут огонь, от которого даже
земля горит...
Отряд быстро расположился на ночлег. Коней пустили в
середину, далеко за лагерь вынесли усиленные караулы.
Сокил долго умащивался у костра. Прежде чем лечь, выбрал с
земли щепочки, палочки, даже крупные стебельки. В плащ укутался
так, что и муравей к нему не заберется, к огню лег поближе,
чтобы не озябнуть, когда выпадет роса...
Опанас выудил из седельной сумки крохотную греческую
амфору, которую перед самым отъездом тайком сунула ему великая
ведунья пресвятой и непорочной Даны.
Сокил вытаращил глаза:
-- Опанас... Ты ж такой яростный гонитель всего южного!
-- В виде исключения,-- пробормотал Опанас.-- Холодно
что-то... Или захворал? Хочешь глоток?
-- Коли не шуткуешь,-- ответил Сокил. Он высвободил руку
из кокона, торопливо взял амфору. Рот его расплылся в блаженной
улыбке, едва ноздри уловили запах.
Опанас наблюдал, как старший брат сделал большой глоток...
Глаза Сокила полезли на лоб, он замахал на Опанаса обеими
руками, стал отчаянно шарить пальцами по воздуху. Опанас сунул
ему крылышко рябчика, но Сокил возмущенно швырнул в него этим
крылышком.
-- Что с тобой? -- спросил Опанас, сдерживая радостное
возбуждение.
Сокил с трудом перевел дух, сказал уважительно:
-- Напиток богов?.. Такое чувство, будто душа от тела
отделяется.
-- Да это... гм... из дальнего похода,-- ответил Опанас
разочарованно.-- Если хочешь, пей... а я передумал. Лучше уж
наш исконный кумыс, национальный напиток русича.
Опанас сидел спиной к костру. Он привычно наблюдал темноту
и прислушивался. Человек, который подобно Сокилу, смотрит в
огонь, подобен слепцу. Если нужно быстро выстрелить, то и сам
не сумеет, и от чужой стрелы не увернется... Дозор -- защита
слабая. Будучи парубком, он научился пробираться мимо часовых и
ловко метать ножи в противника, умел из темноты бить стрелами
на выбор в освещенных пламенем разодетых как фазаны данайских
стратегов!
-- Да спи уже,-- не выдержал он.-- Мостишься, как собака
на ночь.
-- Я не воин, я князь,-- отшутился Сокил беспечно, не
подозревая как глубоко уязвили эти слова Опанаса.
Опанас хмуро косился на брата, тяжелые желваки
перекатывались под кожей. Могучий, жесткий и свирепый в бою,
привык стойко переносить тяготы военных походов, любим воинами,
знает как управлять страной, но верховная княжеская власть по
злой судьбе досталась этому неженке! Всего на час раньше
проклятая данайка, вторая жена Ариана, произвела на свет
ребенка, а его мать, урожденная княгиня Урюпинская, чуть
запоздала... Теперь это разряженное ничтожество по праву
старшинства унаследовало после смерти отца великокняжескую
власть!
-- Князь должен подавать пример,-- сказал Опанас сурово.--
А ты вон седло под голову кладешь, неженка!
-- Никто не видит, брат,-- отозвался Сокил беспечно.--
Давай спать, брат. Утром войдем в город.
Он свернулся клубочком, подтянул ноги к подбородку и стал
посапывать, призывая сон. Опанас нахмурился. Доходили смутные
слухи, что мать Сокила тайком научила греческому языку и ихней
же грамоте, с той поры Сокил тянется к данайцам, часто посещает
их городок. Отряд оставляет у городских ворот, ворота накрепко
запирает, и никто не знает, как он проводит время.
Поговаривают, что сразу же переодевается в эллинскую одежду,
приносит жертвы чужим богам... Так ли? На Сокила похоже. Его
мать даже зовет Скиллом на элинский манер. Однажды и его
посмела назвать Октомасом, так он ее так турнул...
Он мрачно покосился на спящего брата. Если правда, то
отступнику не жить!
Сокил дышал ровно и глубоко. Лицо стало мягким, добрым,
как у человека, который повидал многое, многое пережил, но не
ожесточился, сохранил доброе и спокойное отношение к людям.
Губы его чуть раздвинулись, блеснула полоска белых зубов.
Опанас уже отворачивался, когда взгляд зацепился за нечто
блеснувшее под горлом брата. Осторожно приподнял плащ,
всмотрелся. Под грубой вязаной рубашкой из козьей шерсти
выглядывал краешек нательной рубашки из нежнейшего эллинского
шелка!
Он опустил плащ, вернулся к костру. Когда Волосожары
начали блекнуть, за спиной завозилось, закряхтело, будто
просыпался дряхлый старик. Сокил, зевая и потирая кулаками
глаза, выглядывал из-под плаща как молодой барсук.
-- Как хорошо быть молодым,-- сказал он с волчьим
завыванием.-- Даже в степи, у костра спится как нигде...
-- Ну и хорошо,-- согласился Опанас,-- только ты зубы не
заговаривай. Иди проверь караулы. Ярослав еще молодой воевода,
за ним нужен глаз да глаз.
Сокил, уже сбросил остатки сна, легко вскочил и скрылся в
темноте. Опанас неспешно лег, опершись на локоть, смотрел на
светлеющее небо.
Можно бы ткнуть Сокила мечом под ребро, только и делов.
Тогда он, Опанас, стал бы удельным князем. Будь он политиком,
так бы и поступил. Эллины, искушенные в этих делах, смуглокожие
египтяне, с которыми скифы вели спор о древности происхождения,
иудеи, ведшие отчаянную борьбу за выживание -- все они
подсказали бы именно этот путь.
Но он человек, упырь всех возьми! Сокил, которого он
ненавидит так люто, не узнает о его победе? К тому же народ
жалеет невинно пострадавших... Самому бы унести ноги!
А что скажут старейшины, что скажет суд вождей, что скажут
воины, когда на рассвете укажет им на тайну, скрытую под
вязаной рубашкой? Есть ли более страшное преступление, когда
скиф меняет суровую жизнь, освященную веками, на изнеженное
существование?
Утром Николай проснулся от конского ржания, грубых голосов
за окном и звона оружия. Во двор въезжала кавалькада пышно
одетых всадников. Впереди ехал на рослом коне суровый воин в
одежде рядового ратника. Из-под железного шлема холодно и
недоверчиво блестели круглые как у совы глаза.
Он завидел Николая на крыльце, медленно поднял руку:
-- Удельный князь Опанас приветствует тебя, Коло!
Николай ощутил беду. Сердце заныло:
-- А где брат твой, Сокил?
-- Что я -- сторож брату своему? -- ответил Опанас с
усмешкой.-- Брат изволил бросить княжество и удалиться со всей
скоростью, на какую способен его конь, в сторону Данубиса...
-- Почему?
-- Сегодня на восходе солнца совет воинов приговорил его к
смерти. Он предал наши обычаи, которые боги велели хранить
неизменными!
Николай хмуро смотрел на новоиспеченного князя. Сокил
провалился... Власть захватил этот профессиональный военный,
ярый сторонник Даны. Впереди война...
Аварис уловил кивок Николая, махнул гридням. Во мгновение
ока на Опанаса набросились, стащили с коня, связали.
-- За что? -- заорал Опанас возмущенно. Он оглянулся на
свиту, но там уже неохотно слезали с коней, не отрывая злобных
взглядов от нацеленных в них самострелов.
-- За то,-- сказал Николай жестко,-- что поднял руку на
брата. За то, что самовольно захватил власть. Это при нашей-то
выборной системе! За то, что в гордыне уже именовал себя
удельным князем, а меня, великого царя победоносной Скифии,
назвал в угоду враждебным державам просто по имени! Последнее
недопустимо по размерам политического недомыслия и должно быть
строго наказано по блестяще оправдавшей себя системе: "Бей
своего, чтобы чужие боялись!" В сруб!
Когда арестованного бросили под замок, Николай спешно
произвел смотр воинству, что наспех собрали Радар и Аварис из
невров, склотов и урюпинцев. Мешки с тряпками на конях!..
Мимо лихо проскакал, горяча коня, Аварис. Он был в
щегольских доспехах, разряженный:
-- Мы победим, великий Колоксай! Мы победим все равно!
-- Дай боже нашему теляти да волка сожрать,-- буркнул
Николай, невольно подстраиваясь под образную манеру Радара.--
Что-то не так... Ну-ка, еще круг!
Аварис удивленно проскакал по двору, вернулся:
-- Ну как?
-- Что-то не то... Как мешок!.. Кстати, а где стремена?
Аварис настороженно осмотрел коня:
-- Потничек на месте, узда в порядке, седло новенькое,
амулеты вшил... Что еще? Ах, да, жертву забыл принести!..
Ладно, боги подождут, они ж бессмертные.
Николай счастливо рассмеялся:
-- Значит, про стремена еще не слыхали?.. Правильно, их же
царь Колоксай придумал!
-- Да что это?
-- Стремена -- это... с тремя один справишься! Это...
стремительность. Стремление. Это -- победа!
Тут же по указаниям молодого царя могучие ковали начали
делать невиданные подпорки для ступней. Первый образец был
готов за четверть часа. Радар сам испытал его, сделав несколько
кругов по двору, неуверенно приподнимаясь на стременах,
взмахивая руками, будто швырял копье или рубил мечом.
Когда остановил коня, глаза княза-воеводы горели:
-- Великий царь!.. Ты, оказывается, великий чародей! Я
стал впятеро сильнее!
-- Еще бы... Попробуй драться стоя с тем, кто сидит. К
тому со стременами мы увеличим дальность конных переходов в
пять раз!
Весь день горели уголья в кузницах. Воины раздували меха,
другие неумело лупили громадными молотами по наковальням, а
сами ковали спешно делали стремена по единому образцу, который
носил под усиленной стражей Аварис.
Аварис взял на себя массовое производство, умело разделил
операции для ускорения работ и в целях борьбы с промышленным
шпионажем. Полсотни шорников спешно нарезали ремни и сшивали
указанным образом, не зная даже, куда пойдет такая конная
упряжь.
Во дворе царила лихорадочная суматоха. Воины торопливо
прилаживали стремена, садились с опаской, вскоре же сияли.
Аварис сорвал голос, выстраивая первый отряд для выступления.
Со стременами даже огородники ощутили себя богатырями.
Радар подъехал на огромном как холм коне, спросил:
-- Это ты ревел сейчас?
-- Нет,-- отмахнулся Николай,-- то настоящий дракон.
-- А-а... Ну, тогда к удаче! Зверь старый, сурьезный, зря
реветь не станет.
Мимо в раскрытые ворота выходили первые десятки конников.
Впереди гарцевал Аварис, взмахивая сабелькой, горяча коня.
Отряд грянул песню:
-- За свет вста-а-а-вали козаченьки,
Опивполуно-о-очи
Заплакала мо-о-оя дивчинонька
Сво-о-ои ясни очи-и-и-и...
Радар уже гарцевал возле уходящих, весело и грозно
покрикивал:
-- Чего ухи опустил, как под дождем лопух?.. Гляди орлом,
бей соколом!.. Казака и под рогожей видно!.. А ты куда тащишь
мешок? Казак из пригоршни напьется, на ладони пообедает!
Понял?.. Где казак, там и слава!.. Ха-ха, пусть жизнь собачья,
зато слава казачья!
Когда двор опустел, он тяжело слез с коня. Николай
спросил:
-- А ты в бой не поведешь?
-- Староват становлюсь... Без малого шесть сотен стукнуло.
Если Аварис изгоном не возьмет супротивников, то сражаться тут
придется. В глухой защите. Так что мне еще придется помахать
булавой...
Николай прислушался. В кузнях неумолчно били молоты.
Ковали стремена а также мечи, сабли, акинаки, топоры... Новое
трудно входило в жизнь. Кроткая Апия нуждалась в защитниках с
железными мускулами и булатными мечами.
Гражданской войны, как таковой, не произошло. Передовые
отряды Авариса совершили неслыханно быстрый переход и лавиной
обрушились на лагеря Болеслава, Позвида и Мардуха. Непобедимые
