-- Добрые сэры, никогда не предам людей, что спасли мне жизнь!
Остап исчез, подняв в расщелине руку в прощании, Олег с Томасом
остались в сверкающем ночном лесу вдвоем. Томас, натужно сопя, торопливо
влезал в железные доспехи, скреплял поножи, стальные пластины на руках,
последними надел железные перчатки, с удовлетворением сжал и разжал
пальцы. Булатные кулаки выглядели устрашающе.
-- Не смыкай глаз, -- предупредил Олег. Он проверил лук и придирчиво
перебрал стрелы.-- Сейчас ночь, к тому же безлунная! Не ослепнуть бы,
когда взойдет солнце!
Он внимательно осмотрел деревья, присел к земле, пощупал прошлогодние
листья, пустые скорлупки желудей. Томас вдруг хлопнул себя по лбу:
-- Сэр калика!.. Мы пробыли у них довольно долго. Боюсь теперь
придется загнать не одну лошадь, чтобы успеть на берег Дона к празднику
святого Боромира!
Олег молча ковырял землю, мечом проверяя хватку, для пробы обрушил
удар на молодое деревце. Срубленное наискось, воткнулось рядом в темную
землю, повалилось через поляну, тревожно шелестя ветками.
-- Знать бы, где мы, -- произнес Олег задумчиво.-- Хотя бы звезды
увидеть...
-- Как это где? -- удивился Томас.
-- Во всяком случае не там, где нас нашли, -- объяснил Олег
любезно.-- Я помню, что везли... Агафирсы -- кочевое племя. Они и в
пещерах кочуют. Куда завезли за те две недели, что были в беспамятстве, --
вот загадка!
Томас смотрел ошалело, без сил опустился на трухлявую валежину:
-- Как? Могли вернуться обратно?
-- Утром можем обнаружить себя перед стенами Иерусалима. Или в
развалинах, где Горвель шарахнул тебя по башке... а то и в Чайне.
-- А это еще где? -- угрюмо осведомился Томас. Глаза его недобро
поблескивали.
-- Сэр Томас, -- напомнил Олег.-- Нас спасли от неминуемой смерти!
Только агафирсы еще помнят, как лечить таких травоедов. А что нас провезли
по их кочевью, так это знак доверия...
Томас беспокойно ерзал, вставал и снова садился, наконец заявил
решительно:
-- Сэр калика! Надо идти, а то лопну от беспокойства.
-- В какую сторону?
-- Куда угодно, лишь бы двигаться.
-- Тогда на север, -- решил Олег.-- Судя по деревьям, мы все еще в
Европе.
Томас при всей озабоченности и страхе опоздать на берег Дона, замечал
странность леса, и знал, что никогда больше его таким не увидит, а лишь
темным, где шагу не ступить, чтобы не удариться о дерево или не свалиться
в яму. Сейчас же лес был тихим, торжественным, все зверье и птицы спали, а
слабого света, что пробивался сквозь тучи и ветви деревьев, для привыкших
к темноте глаз было вполне достаточно.
Задолго до восхода солнца их глаза начали слезиться от слепящего
света. Едва-едва посветлел краешек земли, откуда появится яркий диск, а
лес уже весь выглядел залитым жидким солнцем. Потом все окрасилось
кроваво-красным. Томас понял, что утренние лучи зажгли алым светом облака.
Он начал прикрывать глаза ладонью, а калика рядом, щурясь, утешил, что
агафирсы вывели их в густом лесу нарочно, над головой шатер из густых
веток, солнечные лучи не пробьются. Да и день обещает быть пасмурным, а
потом глаза привыкнут.
Когда стало понятно, что ярче не станет, рискнули пересечь открытую
поляну. Пальцы калики беспокойно перебирали обереги, часто вздрагивал,
пугливо втягивал голову в плечи. Томас озирался, хватался за рукоять меча,
но лес был странно тих, даже проснувшиеся птицы не верещали в гнездах.
-- Поторопись, сэр Томас, -- вдруг сказал Олег нервно.
Почти бегом он углубился в самую что ни на есть дремучую чащу. Томас
спотыкался о коряги, застревал в колючем кустарнике, трескался головой о
низкие, но такие толстые ветви. Калика же как нарочно осатанело пер в
самые заросли, перелезал скопища валежин, подныривал под зависшие деревья
-- дохни, сорвутся, прыгал через ямы, заполненные черной водой, пугающе
неподвижной, как застывшая смола. Мешок с чашей и даже перевязь меча
постоянно застревали в сучьях, а сам Томас с разбега так стукался головой,
что летели искры -- то ли из железного шлема, то ли из глаз.
Олег на ходу бросил нервно, желая как-то объяснить спешку:
-- Лес больно странный!.. Не вижу звериных следов, не кричат птахи,
не звенят комары...
-- Без комаров перебьюсь, -- процедил сквозь зубы Томас.
-- И жаб нет...
-- И без жаб потерплю. Хотя жабы, ты прав, должны быть...
Они есть везде. Даже в раю, говорят, водятся жабы. Зеленые, крупные.
-- В вирии тоже есть, волхвы говорят. А чем рай лучше вирия?
Томас задохнулся от бесстыдного богохульства, с размаха врезался в
толстый ствол, его отбросило под гнилую валежину, что злорадно обрушилась
сверху, запорошив лицо гнилью, толстыми жирными червяками, залепив глаза
плесенью, и Томас сообразил, что спорить нельзя. Лес все-таки древний,
языческий. Да и не всегда жабы живут в болоте: хватает их и просто в лесу,
в траве, а есть маленькие жабки, что вовсе на деревьях живут, по веточкам
прыгают. В раю же растут райские кущи, так что и на них вполне могут...
Он снова ударился так, что зазвенело все железо. Олег угрюмо
оглядывался, но не поторапливал, глаза были встревоженные. Томас
прислушался -- лес молчал, словно не середина лета, а зимняя ночь.
Впрочем, даже зимой слышишь стук когтей по дереву, карканье вороны.
-- Боюсь, скоро все узнаем, -- проговорил Олег медленно.
-- А пока что без комаров и жаб, -- ответил Томас с натужным
весельем, словно подбадривал уставших латников перед штурмом Иерусалима.--
Во всем надо видеть светлую сторону, сэр калика!
Они долго продирались через густые заросли, затем полянки стали
попадаться чаще, вдруг кусты разом исчезли. Из голой земли торчали черные
мертвые деревья. Немногие покрывал зеленый мох, остальные застыли либо
сухие, либо медленно сгнивали, роняя вниз тяжелые сучки. Земля под ногами
звенела от сухости. Прошлогодние листья исчезли, поляны пересекали
глубокие трещины.
Вышли на просторное поле, ограниченное вдалеке все тем же черным
лесом. Томас сразу насторожился и опустил ладонь на рукоять меча, -- перед
ними белели огромные камни, похожие на обглоданные скелеты неведомых
зверей. Самые высокие глыбы едва достигали Томасу до плечей, другие
торчали из земли, с каждым столетием погружаясь на толщину муравьиного
усика. Судя по сглаженным краям глыб, это была крыша высотной сторожевой
башни.
-- Эк, угораздило, -- произнес Олег тоскливо.-- Мало нам напасти?
Томас опустил забрало, подергал меч в ножнах и повернул удобнее,
чтобы успеть выдернуть незамедлительно. Глаза в узкой щели поблескивали
как голубые льдинки, дыхание вырывалось учащенное. Рыцарь был не так
беспечен, как старался выглядеть.
Поле, усеянное камнями, миновали без происшествий, снова углубились в
лес. Деревья здесь стояли великанские, зеленые ветви переплелись в вышине.
Когда углубились в лес, Томас просветлел, указал на огромную муравьиную
кучу. Со всех сторон крупные красные муравьи тащили гусениц, жуков,
кузнечиков. Вскоре услышали первых птиц, увидели среди зеленых веток
мелькающие рыжие спинки белок. Томас вздохнул с облегчением, снял ладонь с
рукояти меча.
Олег, напротив, хмурился все чаще, всматривался в темные стволы,
белок провожал долгим встревоженным взглядом. Внезапно быстро выдернул
из-за плеча лук, наложил стрелу.
Впереди на ветке мелькнула куница. Перебежав дорогу легла на толстом
суку, выгнув спину, на людей смотрела внимательно. Олег медленно поднял
лук, прицелился. Томас был уверен, что куница убежит, до нее не больше
двадцати шагов, но гибкий зверек лишь сильнее выгнул спину. Глаза
поблескивали жутковато, как кристаллики слюды.
Сухо щелкнула тетива. Томас отчетливо видел как острая стрела с силой
ударила куницу в шею, зверек пошатнулся, но лишь покрепче вцепился острыми
коготками в ветку. Глаза вспыхнули как угольки, а пасть угрожающе
распахнулась, показал белые клыки, чересчур длинные для такого мелкого
зверька. Отскочившая стрела упала впереди на дорогу, сбив несколько
листьев.
Томас застыл, пораженный страхом, калика же с темным лицом все шел
вперед, молча подобрал стрелу. Когда они удалились шагов на сотню, Томас
пугливо оглянулся. Куница по-прежнему лежала на ветке, грациозно выгнув
спину, смотрела им в спину злобно сузившимися глазами.
Внезапно Олег снова поднял лук, быстро прицелился и спустил тетиву.
Куница оскалила зубы, стрела ударила ее в бок, на этот раз куницу
подбросило. Она завизжала от страха, полетела вниз, пытаясь ухватиться
коготками за листья. Ветки вздрагивали, прослеживая ее падение, но на
землю она не упала -- словно растворилась среди зелени.
Томас смолчал, боялся, что его мужественный голос, привыкший подавать
команды и звать на штурм, дрогнет от страха. Они шли через лес весь день,
трижды останавливались на отдых, выпили весь горный мед, что дали им в
кувшинчике на дорогу, съели ломти жареного мяса. Томас сперва отворачивал
нос, однако в лесу калика ничего не застрелил, и когда в животе
протестующе заурчало, Томас нехотя взял самый маленький ломтик; завел
разговор о чудесах, чтобы не видеть пакости, которую жует, и опомнился
лишь в конце трапезы, когда доел последний ломоть, а калика уже давно
устранился -- снял с самой длинной стрелы железный наконечник, вместо него
старательно приколачивал, расплющив, серебряную монету.
Когда наступила ночь, их глаза уже привыкли, Томас не возражал против
костра, даже сам натаскал веток. Калика зачем-то приволок пень, одел свой
плащ, пристроил сапоги, набив травой, а сам неслышно ускользнул в темноту.
Томас лег по другую сторону от чучела, но сон от страха не шел, даже
шевелиться было боязно.
В полночь далеко за деревьями послышались тяжелые шаги. Томасу
показалось, что к их костру шагает дуб, раздвигая зеленый молодняк. Он
зажмурился, потом решился приоткрыть один глаз.
В круге красноватого света появилась огромная фигура в два
человеческих роста. Незнакомец был массивный, в черной меховой шкуре,
глаза странно блестели на волосатом лице, а когда он раскрыл красный как
горящая печь рот, блеснули острые белые зубы:
-- Это тебе за вчерашнее!
Он со страшной силой обрушил на укрытый плащом пень огромную дубину
из целого дерева. Пень хрустнул, с треском погрузился в землю. Томас мелко
дрожал, однако незнакомец на него не обращал внимания. Вдруг из темноты
прогремел злой голос:
-- А это тебе за сегодняшнее!
Гигант повернул голову, в красноватом свете костра что-то блеснуло
над поляной. Он вдруг страшно взревел: уже не с угрозой, а от боли и
страха -- в груди торчало белое оперение, стрела погрузилась по самое
перо. Томас невольно зажал уши, выдавая себя этим движением прямо перед
глазами незнакомца -- не мог слышать смертельного ужаса в жутком реве.
Выронив дубину, гигант зашатался, чудовищно широкие ладони ухватились
за пораженное место. Дубина подкатилась к Томасу, огромная как валежина, а
гигант повернулся, и, шатаясь, вломился в темные заросли. Ночь скрыла его
сразу, но еще долго Томас слышал тяжелые, теперь неверные шаги, деревья
вздрагивали, трещали сучья, потом вдруг земля вздрогнула от тяжелого
удара, будто рухнуло дерево.
Олег вышел из темноты, очертил вокруг себя и Томаса круг, пошептал,
поплевал, сказал, раздирая рот в зевоте:
-- Чо не спишь?.. День был трудный. Авось завтра будет легче. Спи!
Он лег возле костра, почти сразу захрапел. Томас долго лежал без сна,
вздрагивал, всматривался в выступающие из темноты ветки. За освещенной
