-- Скоро будет, -- пояснил стражник уже добродушнее.-- День да ночь
-- сутки прочь. Прошел бы день, а ночи, слава Богу, не увидим... Места тут
тихие, чего, спрашивается, ездиют? Не сидится им. Шастают, шастают...
Он шумно почесался, зевнул с волчьим завыванием. Томас молча хватал
ртом воздух от ярости, а Олег со скорбным лицом слез с коня, сказал
кротко:
-- Брат Томас, подержи коня. Таков мир сотворил Род, что люди лучше
понимают силу, чем правду. Подай коней назад, а я вышибу ворота этого
гнусного хлева.
Стражник наверху гулко захохотал, лицо из болезненно-желтого стало
багровым:
-- Вышибет!.. Ха-ха!.. Сарацины тараном пробовали!.. Намучились, как
медведи возле рыбы...
Олег отступил на три шага, набычился, задержал дыхание. Стражник
весело заржал, но Олег внезапно ринулся на ворота, ударил в плотно сбитые
бревна. Томас вздрогнул от страшного треска, грохота, скрипа раздираемых
железных полос. Кони прыгали, пытались выброситься с моста в ров, Томас
удерживал железной рукой, а когда повернул голову к воротам: не поверил
глазам. В них словно ударила скала, выпущенная из великанской катапульты:
огромные запоры не дали распахнуться створкам, зато ворота целиком вынесло
из стены -- лежали внутри двора в трех саженях от пролома. В стенах
каменной арки зияли дыры от штырей, сыпалась кирпичная крошка.
Калика лежал распластавшись как лягушка на воротах, с которыми его
вынесло во двор. Томас не успел повернуть коней, как он поднялся, шумно
выбивая из одежды кирпичную пыль и мелкую крошку. Ругался он так, как
могут лишь паломники, которые видели и Крым, и Рим, и попову грушу, не
говоря уже о Иерусалиме, где побывала и погадила каждая собака.
Томас гордо въехал в зияющий пролом, ведя в поводу коня калики.
Наверху висел, истошно вопя, уцелевший страж. Из багрового стал белым,
ноги безуспешно царапали воздух.
Из пристройки вблизи ворот выскакивали, оглушенные грохотом, стражи.
Глаза лезли на лоб, ибо вместо привычных несокрушимых ворот зиял далекий
темный лес, из которого нехорошо дуло. Из стен с обеих сторон торчали
массивные крюки и петли, на которых когда-то висели тяжелые створки ворот.
Томас остановил второго коня возле Олега, тот все еще с отвращением
выбивал мелкие камешки из лохмотьев, Томас жестом указал на пустое седло,
Олег уныло отмахнулся:
-- То залезать, то снова слезать... До чего же жизнь одинаковая!
Он пошел через двор к главному дому. С крыльца уже сбежали, звеня
оружием, воины. Томас безуспешно хватал себя за бедро.
Их окружили, но Олег не поворачивал головы, пошел прямо по ступеням.
Томас соскочил на землю, надменно бросил поводья в лицо ближайшего болвана
с топором в руках, пошел за каликой. Сзади послышался вопль: болван,
хватая поводья, выронил топор себе на ногу, теперь орал, прыгал на одной
ноге, ухватил ушибленную обеими руками, а кони, все еще вздрагивая от
испуга, ринулись по двору.
Каменные ступени под их шагами не вдавливались в землю, чего
страшился Томас, ни одна даже не треснула, и он с облегчением понял, что
при всей чудовищной силе вес остается тот же, ведь пучки одолень-травы
весили меньше дохлой мыши.
Томас и Олег вошли в передний зал, где под дальней стеной в огромном
камине полыхали березовые поленья, багровый свет освещал все помещение.
Двое в доспехах сушили возле огня тряпки, на железной решетке стояли
болотные сапоги, пахло рыбьими внутренностями. Оба с удивлением оглянулись
на странных оборванцев, за которыми опасливо вошли, держась на
почтительной дистанции, трое латников с обнаженными мечами.
Олегу надоело оглядываться на звяканье за спиной, он внезапно
обернулся, страшно перекосил рожу и затопал ногами. Всех троих как
ураганом вынесло, в дверях столкнулись, зазвенел оброненный меч, а дальше
слышно было как по ступенькам катилось крупное, хряпало, хрустело и
хрипело. Томас сделал движение вернуться за мечом, тот лежал на пороге
зала и блестел, как гриб поганка, в лунном свете, но Олег цепко ухватил за
руку:
-- Сэр монах, пристало ли нам оружие?
Томас осторожно высвободился, лицо побледнело, а в глазах было
страдание:
-- Сэр калика, одолень-траву едят листиками, а не жрут как кони!
Олег ответил сокрушенно:
-- У нас зимой днем с огнем зелени не отыщешь! Не то, что в этих
краях, где круглый год лето. Мы, гипербореи, наедаемся сразу.
Они прошли зал, стражник отпрыгнул от разукрашенной двери. Что-то его
предупредило не останавливать странных бродяг. Томас пнул ногой, опережая
калику, створки с треском распахнулись, на пол брякнулся вывороченный с
мясом засов, а с потолка посыпался мусор.
В главном зале стены в коврах, красиво висели мечи, топоры, палицы и
рыцарские щиты, а посреди зала вокруг двух столов стояли дубовые лавки из
половинок расколотого дуба. Олег кивнул Томасу, молча поясняя, что здесь
приняли меры против скандалистов, что в разгар выпивки могут ухватить
лавку и, размахивая ею, сокрушать гуляк.
Оба стола были из толстых мраморных плит, покоились на квадратных
серых глыбах камня. В зале с двух сторон под стенами полыхали камины,
хорошо пахло ароматным дымом, горелой шерстью. Пол был из огромных глыб,
как и стены угрюмого замка, щели замазаны серой глиной. Впрочем, тяжелые
глыбы были подогнаны так плотно, что в щели между ними не пролез бы даже
муравей.
Томас сел за стол, заявил надменно в пространство:
-- Хозяин!.. Быстро, кривоногие! Всех перепор-р-р-рю!
В дверь, через которую только что вошли, заглядывали рогатые головы в
шлемах и без. При грозном реве Томаса исчезли, начали появляться снова не
сразу и не все. Олег бродил вдоль стен, рассматривал оружие. Сердце
стучало гулко, грозя насмерть разбиться о реберную клетку. Когда
приближался к дверям, там пустело, по ступеням часто стучало, словно
рассыпали горох, и горошины катились до самого подвала.
От дальней двери донеслось тяжелое звяканье. Появился высокий
человек, настолько закованный в железные доспехи и похожий на
металлическую статую, что Олег невольно повернул голову, проверяя, на
месте ли Томас. Томас, весь в лохмотьях и с голыми руками и ногами,
скривился в понимающей усмешке. Блестящее железо закрывало рыцаря с головы
до пят, но забрало поднято, открывая узкое обветренное лицо, красное,
немилосердно обожженное южным солнцем. Глаза его были серыми, цвета
древесной коры. Когда он шагнул в зал, за плечами появились воины, в руках
блеснули мечи и тяжелые топоры.
Один из воинов держал ярко пылающий факел, но лицо рыцаря оставалось
в тени.
-- Кто такие? -- прорычал рыцарь.
Ладонь лежала на рукояти огромного меча. Голос был похожим на львиный
рык, и сколько Олег не вслушивался, не уловил растерянности или страха,
которые часто прячутся под мощным ревом, только удивление и любопытство.
Он промолчал, собираясь с мыслями, а Томас покосился на калику, ответил
нарочито смиренно, передразнивая друга даже в интонациях:
-- Мы... смиренные паломники... Идем от Гроба Господня в Русь. Живем
аки птахи небесные: ходим по дорогам да кизяки клюем... Исчо хвалу
Пресвятой Деве поем... Вериги носим...
Он поднял руки, демонстрируя стальные браслеты, растершие мясо до
кости. Обрывки цепи звякнули.
Рыцарь неспешным шагом приблизился к столу, где сидел Томас. Доспехи
звенели при каждом шаге, заставляя Томаса ревниво дергаться. Воины вошли
следом, но рассредоточились под стенами, у каждого второго блистали копья
с широкими сарацинскими наконечниками. Рыцарь остановился в двух шагах от
Томаса, всмотрелся:
-- Смиренные паломники?.. С каких пор сэр Томас Мальтон из Гисленда,
что на берегу Дона, стал смиренным странником?.. Раньше даже спать ложился
не с девкой, а с мечом!
Томас вздрогнул, но не поднялся, ответил медленным контролируемым
голосом:
-- Как видишь, сэр Бурлан, я без меча.
Рыцарь произнес неприятным голосом, где просвечивается издевка:
-- И без девки. Правда, с другом паломником... гм... кто лихорадку
здесь подцепит, кто гадкие привычки... Меч потерял?
Томас вспыхнул, кровь мгновенно прилила к щекам, но с явным усилием
заставил себя расслабить плечи, ответил ровным голосом:
-- С помощью Пресвятой Девы мы добиваемся своего и без мечей. Народец
вокруг подлый, а свой благородный меч я обнажаю для благородных
противников. Например, похитителю Святого Грааля уже пришла смерть от моей
голой руки... Нет, я побил его как собаку -- камнем. А теперь я пришел за
Святым Граалем!
Глаза Бурлана были цвета воды, что течет через речные валуны. Веки
почти сомкнулись, так хищно сузились глаза:
-- Если ты без доспехов, аки птаха без перьев... а по-нашему,
по-рыцарски, вроде ощипанной вороны, то и честь тебе будет оказана как
странствующему бродяге. А не угодишь, разопнем на воротах!
Воины задвигались, переглянулись, начали приближаться осторожными
короткими шажками. Острия копий смотрели Томасу в грудь. Он не нашелся,
что ответить сразу, а Олег от стены спросил невинно:
-- На старых воротах, аль на новых?
Бурлан смотрел непонимающе. К нему подскочил воин, угодливо зашептал
на ухо. Бурлан вздрогнул, быстро шагнул к окну. Несколько мгновений
смотрел, не веря глазам своим, вдруг побледнел, пальцы обеих рук впились в
подоконник. Со двора все еще доносились слабые вопли, крики, лязг железа.
-- Что с воротами? -- потребовал Бурлан сдавленно.
-- Прогнили, -- ответил Олег небрежно.-- Дунул-плюнул, вот и
рассыпались. Распинать придется на новых! Ежели соорудить, конечно,
времена трудные...
Томас нетерпеливо похлопал ладонью по столу:
-- Сэр Бурлан! Я требую вернуть украденную у меня чашу. Немедленно!
Воины вдоль стен переглядывались, Бурлан отвернулся от окна,
проговорил все еще сдавленным голосом, словно невидимая рука держала за
горло:
-- Чашу мне оставили на сохранение. Я не знаю, почему такой переполох
из-за нее, у меня, например, сундуки полны серебряными и золотыми кубками,
а это простая медная. Но просил подержать у себя знатный человек, так что
я просьбу исполню.
-- Где чаша? -- потребовал Томас.
Бурлан оглянулся на воинов, они сгрудились, загораживая дверь. Бурлан
нехорошо улыбнулся, сказал громче:
-- Прямо за этой стеной. Стоит на полке возле светильника. Сумеешь
взять? Возьми.
Воины покрепче сжали мечи, глядя на двух безоружных странников из-под
надвинутых до бровей шлемов. За спинами виднелись наконечники копий,
торчали шишаки шлемов. Томас начал подниматься, покраснел от гнева. Олег
быстро сказал:
-- Ваше священство, я рангом пониже... Сейчас принесу!
Он как стоял возле стены, на которую указал Бурлан, так и ткнулся в
нее. Раздался треск, по стене пробежали глубокие трещины, огромные глыбы с
грохотом вывалились. Олег шагнул за ними вслед, оставил в зияющем проломе
облако пыли. Томас дернулся, но заставил себя оставаться за столом,
напустил скучающий вид. Бурлан побелел как снег, челюсть отвисла, а глаза
выпучились и застыли. Два воина выронили копья и с воплями унеслись.
Из пролома слышались крики, лязг, затем в красном свете камина
возникла сгорбленная фигура. Олег отшвырнул пинком глыбу камня, размером с
голову быка, чихнул, подняв облачко пыли. К груди он прижимал медную чашу,
закрывая бережно ладонью от падающих в проломе камешков. Со смиренным
поклоном поставил перед Томасом, еще раз поклонился:
-- Ваше игуменство, вот ваша лохвица.
Томас потрогал кончиками пальцев зеленоватый от старости, выпуклый
