погиб, спасая его.
Внезапно ресницы калики задрожали, мышцы лица дернулись. Калика
сделал глубокий вдох, пальцы правой руки конвульсивно сжались. Томас
подпрыгнул, звеня цепями, вскричал:
-- Сэр калика!.. Сэр Олег!.. Скажи, что делать? Бог с чашей, я поеду
в твою Скифорусь, только скажи, что передать!.. Я отдам все оставшиеся
деньги твоим родным, не беспокойся!
-- Карман... -- прохрипел Олег.
-- Что? -- не понял Томас.
-- В кар...мане...
Томас поспешно сунул пальцы в карман калики, потом в другой, с трудом
управляясь скованными руками. К пальцам прилип тот же отвратительный мох.
-- Дай...
Томас послушно, хотя и с содроганием, вложил в застывающий рот калики
несколько гадких стебельков, настолько мелких и переплетенных между собой,
что вроде бы уже и не мох, а какие-то белые волоконца слизи, застывшие на
холоде. Калика пытался жевать, но челюсти не двигались. Попробовал
сглотнуть, но из горла шел сухой жар, опаляя пальцы Томаса. Томас поспешно
зачерпнул воды, она тут же пролилась, но несколько капель попали калике в
рот. Он медленно облизал губы, сделал трудное глотательное движение.
-- Сэр калика! У тебя есть родня?.. Скажи! Я сообщу им о твоей... о
тебе!
Олег прошептал тихо:
-- А как же Британия?
-- Потом доберусь. Из твоей Русоскифии!
-- А Крижина?
Томас ощутил удар ножом в сердце. Перед внутренним взором предстал
образ благородного Роланда, погибшего, когда прикрывал отход войск своего
сюзерена Карла Великого. Его ждала прекрасная Альда, любил ее, но как
истый рыцарь любви предпочел дружбу: умирая, прощался не с Альдой, а с
Дюрандаль -- свой спатой-мечом...
-- Я поеду в твою Русь, -- ответил он твердо.-- Или в Рось, куда
скажешь.
Олег не двигался, Томас вдруг решил, что калика умер. За грохотом
близкого водопада не слышал надсадного дыхания, а луна каким-то чудом
отыскала в ночном небе облако и пряталась за ним. Томас в страхе, но уже с
безнадежностью, потряс друга, похлопал по щекам, вдруг калика медленно
повернул к нему бледное, сразу очень исхудавшее лицо с запавшими глазами:
-- Как стрелы?
Томас крепко стиснул челюсти, быстро осмотрел спину калики. Кровь из
кинжальной раны уже не текла, но и не засыхала, от брызг ручья калика был
мокрый с головы до ног, как и Томас. Вторая рана на боку чуть кровоточила,
но самую малость, словно кровь уже вся вытекла. Под лопаткой торчали два
крохотных прутика. Томас глухо застонал, поняв, что постоянно задевал их,
когда, как мешок с камнями, болтался на плече калики.
-- Добраться бы до лекарей! -- сказал он со внезапно вспыхнувшей
надеждой.-- Сэр калика, еще есть шанс...
-- Тяни стрелы, -- сказал калика мертвым голосом. Он лежал лицом
вниз, руки раскинул, словно упал с огромной высоты.-- Наконечники сидят
неглубоко, чую.
-- Сэр калика! -- вскричал Томас в ужасе.-- Я не могу!
-- Тогда я умру, -- сказал калика просто.
Всхлипнув, Томас дрожащими пальцами ухватился за обломок стрелы, но
тот -- мокрый, залитый кровью -- сразу выскользнул из ослабевших рук.
Мышцы спины калики, где засело железо, дернулись, и Томас закусил губу,
страстно желая себе умереть прямо на этом месте, но умереть так, чтобы
калика стал здоров взамен.
-- Тяни медленно, -- прохрипел Олег.-- Очень медленно!.. Иначе
наконечники соскочат.
Соединив скованные кисти, Томас впился ногтями в деревянный прутик,
начал долгое мучительное движение наверх. Тут же хлынула кровь, потекла по
спине!
Когда кожа начала вздуваться, указывая на приближение железного
наконечника, Томас замер: деревянный прут выходил быстрее. Древко
выскальзывает из железа! Удерживая окровавленный обломок прута, чтобы
наконечник бугрился под кожей, Томас припал ртом, попробовал полоснуть
выпуклость зубом, но кожа калики была дубленая, твердая. Томас в отчаянии
закрыл глаза, чтобы не видеть кровь, прижал зубами выпуклость, придерживая
ее древком, начал прокусывать такую прочную неподдающуюся кожу.
Рот наполнился кровью, сглотнул, в голове шумело и мутилось, будто
сам быстро терял кровь. Зубы скрежетнули о железо, он осторожно потянул за
древко. Бесформенный окровавленный комок поднялся из раны: железный
наконечник, облепленный сгустками крови. В ушах рушились горы, ржали кони
и звенели мечи, сквозь этот шум услышал далекий голос:
-- Теперь ты -- кровный побратим. Давай другую...
-- Изойдешь кровью!
-- Вода бежит с ледника... Плесни... Застынет...
Зажав в зубах наконечник стрелы, Томас пропорол вторую рану по
живому, вытащил стрелу, сразу начал черпать ледяную воду, плескать на
залитую кровью спину. Красные потеки воды в начинающемся рассвете сбегали
обратно в горную речку.
Струйки быстро светлели, калика пролязгал зубами:
-- До...воль...но!.. Раны закрылись... От страха, видать... и
холода...
Пальцы Томаса не разгибались, словно заледеневшие сосульки. Он не
чувствовал рук по локти, даже по плечи. Калика с великим трудом
перевернулся, сел, упирая в землю руками. Желтый как мертвец, он исхудал
за ночь, черты лица заострились, снова напомнил того паломника, с которым
Томас встретился за стенами Иерусалима.
-- Надо идти, -- проговорил он сдавленным голосом.-- Томас... хоть
скачи, аки птаха, хоть ползи, аки змей, но уйти надо. Где-нибудь есть мост
или переправа, они скоро переберутся сюда.
-- Вроде бы не видно моста, -- пробормотал Томас измученно.
-- Эта речушка -- не Дарданеллы... люди через окияны переправляются.
Он поднялся, опираясь на камни, рискнул оторвать руки, постоял, чуть
покачиваясь. Томас со страхом и удивлением смотрел в хмурое напряженное
лицо. Калика перестал качаться, повернул голову:
-- Пойдем. Они будут здесь скоро. Обопрись на меня, ежели что...
Томас переламывая себя, начал подниматься с холодной земли, со
страхом и непониманием думая о странностях жизни. Сорок калик, оказавшиеся
богатырями неслыханной силы, что могли бы стать потрясателями королевств,
этот необыкновенный попутчик, друг, а теперь уже и побратим -- ведь вкусил
его крови, кто они? Какие свершения считают подвигами, если не замечают
нынешних деяний? Славу поют рыцарю, сразившему дракона, а эти почти голыми
руками перебили чудовищ из ада, тут же забыли об этом, словно отогнали
мух... Калика же вовсе не понимает, что сейчас каждый его шаг -- подвиг!
Он прыгал вслед за Олегом, короткая цепь звякала, а ножные браслеты
истерли лодыжки. Калика часто оглядывался, и Томас приходил в ужас, что
друг страдает больше за него, чем за себя.
В душе накипала странная злость на калику: долг платежом красен, а он
никогда не сумеет оплатить ничем похожим. Страдать за других -- это из
дремучего язычества, что уже пало под ударами победоносного учения Христа.
Правда, сам Христос пострадал за других, но Христос тогда был еще сам
грешником...
Его снова обдало жаром, он запрыгал шибче, упал, перекатился,
попробовал идти на четвереньках, но проклятая цепь чересчур коротка,
пришлось бы как червяку по палочке выгибать спину... Томас застонал сквозь
зубы, но движение не замедлил, ведь калика страдает больше, его грех взял
на свои плечи, язычник проклятый, ну прямо как подвижник из Назарета...
Калика протянул руку, сказал глухо:
-- Обопрись. Легче скакать.
-- Чего? -- огрызнулся Томас оскорбленно.-- Сам обопрись!
Калика еще пошатывался, но уже не промахивался, ставя ноги. Шаг его
окреп, и Томас, к своему страху и стыду, чуял, что силы калики с каждым
мгновением возвращаются.
Глава 9
Когда выбрались из нагромождения камней, дальше потянулась зеленая,
как поверхность старого болота, долина. Деревья из сплошной травы торчали
тесными стайками, резко выделяясь на плоской, как стол, равнине. Кое-где
кудрявился кустарник -- густой, скученный, ветка к ветке, будто держал
оборону против наступающей рати травы и чертополоха.
Томас ощутил сквозь боль и грохот в голове, что его поддерживают, а
порой тащат сильные руки. Доковыляв до ближайших кустов, оба рухнули в
тень -- солнце уже вскарабкалось высоко. Томас дышал часто, в груди
хрипело, скрежетало, словно ножом скребли по сковородке.
-- Потерпи, -- просипел калика.-- Дождемся темноты, я проберусь в
деревню... Слышишь собак? Значит, близко. Возьму молоток, клещи...
Томас бессильно щупал цепи. Толстые звенья в крови, его крови.
Железные браслеты растерли ноги до мяса, почти до кости, кровь и сукровица
сочатся все время, от боли иной раз темнеет в глазах.
-- Ты не доберешься до села!
-- Еще как!.. Славянских детей учат подкрадываться к дикому гусю,
чтобы мог выдернуть перо из задницы. Я не христианин, сопру молоток и не
устыжусь. Правда, монету оставлю...
-- А сил хватит?
-- Теперь хватит, -- ответил калика загадочно.
-- Откуда у тебя силы?
Калика не ответил, спал мертвым сном. Томас бессильно распластался на
траве в тени дерева. Усталость рухнула на него, как боевой конь в полном
снаряжении. Он раскинул руки, провалился в забытье.
Пробуждение было страшным. Рядом хрипело, Томас схватился за рукоять
меча, но руку дернуло болью, звякнула цепь. Меча не оказалось, он лежал
навзничь, над ним высились трое башнеподобных мужчин с грубыми лицами. Все
в кожаной одежде, удобной для охоты, из-за плеч высовываются луки, на
поясах тяжелые ножи, все трое держали короткие копья, упирая их железные
острия Томасу в живот и под ребра.
Калика лежал туго связанный, правую сторону лица залило свежей
кровью. Томас в бессильном отчаянии закрыл глаза, простонал сквозь зубы:
-- Пречистая Дева, за что?.. Второй раз, так глупо!..
Один из охотников оскалил в широкой усмешке кривые черные зубы:
-- Давно не воевал, разбойник?.. Поднимайся!
Рядом вздернули за связанные руки калику, придержали -- его колени
подгибались, он все опускался, голова упала на грудь, Томас в отчаянии
оглядел лица: все незнакомые.
-- Что вы хотите?
Старший из охотников удивился:
-- Мы? Ничего. Отвезем к хозяину, он решит. Явно беглые рабы... Или
преступники, что выбрались из тюрьмы?
-- Мы не преступники, -- простонал Томас.
-- А почему на тебе железо?.. Небось, растлитель! По роже видно.
Томас скрипнул зубами, кивнул на калику:
-- А его за что? Отпустите... Он ведь без железа.
-- А чего с тобой якшался? -- спросил охотник рассудительно.-- Либо
помогал, либо еще как... Ежели невиновен -- отпустим. Хозяин у нас --
зверь, но зверь справедливый. И тебя отпустит, если дознается, что зазря
посадили в железо. Но не обольщайтесь, зря такие цепи не вешают!
Их забросили поперек седел, крепко привязали. Коней гнали быстро, с
ними был только один сопровождающий, остальные с визгом умчались --
завидели оленя. Томас лихорадочно начал дергаться, пытаясь хотя бы
ослабить путы, но впереди чересчур быстро вырастал красивый дом из белого
камня -- легкий, с белоснежными колоннами из мрамора, удерживающими
кровлю, открытый южному солнцу и свету.
Навстречу выбежал парнишка, распахнул ворота, через которые
перепрыгнул бы даже брюхатый заяц: хозяин замка жил беспечно -- либо
полный дурак, либо само имя его держит разбойников в отдалении.
Под копытами стлалась ухоженная трава, впереди высился дворец, но
коней повели вдоль конюшен к мрачному сараю, сложенному из массивных
гранитных глыб. Заскрипели ворота, пленников зашвырнули внутрь сарая,
прогремели засовы: один, второй, третий, со стуком вдели дужку висячего
замка. Строгий голос велел невидимым стражам глядеть в оба, если же
